[Fausthaus]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Горе ты моё

[mavRrik]

Название: Горе ты моё
Фандом: Prince of Tennis
Герои: Ягю Хироши, Нио Масахару
Тема: Масло
Объём: 123 слова
Тип: джен
Рейтинг: G
Саммари: Нио и Ягю живут вместе после школы
Авторские примечания: АУ, пост-канон, POV Ягю

Горе ты моё

Нио-кун, сколько раз я говорил тебе не мешать мне, когда я читаю? Ты же знаешь, что я могу стерпеть многое, но не это. Так трудно дать мне буквально пять минут дочитать эту главу?
Ладно, что у тебя случилось? Что спалил? Ужин спалил? Молодец, и как только умудрился?
А что с твоей рукой? Горячее масло брызнуло? Горе ты моё, дай погляжу. Ничего страшного, жить будешь, иди и полей руку холодной водой, сразу станет легче.
Так, на кухне явно надо проветрить, дышать невозможно. Знаешь, пошли лучше якинику поедим. Это явно безопаснее. И квартира проветрится.
Только не висни на мне, дай обуться. Просто как-то неудобно завязывать шнурки, когда тебя обнимают. Нет, я не ворчу, тебе кажется. Ты готов? Тогда пошли, так и быть, за мой счёт.

@темы: Prince of Tennis: фэндом в целом (таб.30), .IV.3 Жидкости, #fandom: Prince of Tennis

---

[AlyonaSL]

Название: По второму кругу
Бета:  Fausthaus
Фандом: CSI LV
Герои: Гил Гриссом/Грэг Сандерс
Тема: "раздевалка"
Объём: 1260 слов
Тип: слэш
Рейтинг: PG-13
Саммари: "Меньше всего мне сейчас хочется обсуждать с Меган свою профессиональную биографию. Я молча прислоняюсь к прохладной стенке шкафчика и закрываю глаза..."
Дисклеймер: всё чужое. Моя только любовь и Меган Смит )))


ПО ВТОРОМУ КРУГУ


В раздевалке, как обычно, шумно. Кто-то флиртует, кто-то договаривается о встрече, кто-то хвалится новыми журналами, - в общем, не раздевалка, а сплошной клуб по интересам. Сейчас начнется смена, надо будет раздать задания: их много, и посему скоро в лаборатории будет тише. Техники пойдут к своим приборам, криминалисты разбегутся по выездам: флирт и обмен новостями будут отложены как минимум до перерыва. А самому можно будет перед работой сесть вот прямо здесь на лавочку и несколько минут подремать в тишине.
Голова почему-то болит со вчерашнего вечера. Это же невозможно, - в сорок шесть быть такой развалиной. На последней диспансеризации еле отвязался от врача: «Мне не нравится ваша кардиограмма!..» Господи, да это же случайность. Артефакт. Когда у тебя в производстве пятнадцать дел, шесть из которых унылые висяки, - недолго и инфаркт дать на выходе. Возглавлять смену – это вообще не просто: ответственность большая, да и перед директором лаборатории, если честно, краснеть не хочется.
Быстрый взгляд на часы: смена началась.
- Всех попрошу получить задания…
Наконец-то народ разбежался. Стало потише. Самому нужно браться за дела, но перед этим – буквально пять минуточек… Сесть, прислонясь виском к прохладному металлическому шкафчику. Здесь удобный закуток, где можно устроиться, и никто тебя не заметит. По крайней мере, пока не начнет прицельно искать.
Сколько раз приходилось прежде сидеть здесь в одиночестве: то просто отдыхать после двойной смены, то набираться сил перед отъездом домой (а ноги ну никак домой не шли, даже странно), то прятаться от не в меру любопытных коллег. А сейчас просто хочется взять пятиминутный тайм-аут перед долгим рабочим днем. Долгим и ответственным.
- Босс? Вы здесь? Ой, простите, я вам помешала?..
От подобных внезапных окликов даже вздрагиваешь, к стыду своему. Ну, точно: Меган Смит. Одна из новеньких техников-баллистов. Любопытная донельзя, и все время сует нос не в свои дела.
- Босс, вам плохо?..
- Нет, Меган, все в порядке… - так и хочется сказать «Мне хорошо», и ведь правдой будет, по большому-то счету! – Я просто присел на пять минут. Уж прости, если напугал, – не могу отдыхать в кабинете. Этот кабинет мне осточертел. Я вообще не кабинетный работник…
- Я знаю, мне рассказывали, - улыбается девушка. – У вас такая интересная профессиональная биография!..
Меньше всего мне сейчас хочется обсуждать с Меган свою профессиональную биографию. Я молча прислоняюсь к прохладной стенке шкафчика и закрываю глаза, давая понять, что вообще не расположен ни к каким разговорам. В голове плывет от усталости, и накатывают воспоминания…

***

В раздевалке к началу смены шумно, каждый говорит о своем, и все словно стараются перекричать друг друга. Кто-то подходит, трясет за плечо:
- Эй, как ты умудряешься спать в таком гвалте? Ты герой просто!..
Так и есть. Уоррик Браун. Вечно ему до всего дело.
- Ну ты даешь, Сандерс! Ставлю пятьдесят баксов, что ты вчера хорошо гульнул с девочками!..
- Вот и пропал твой полтинник. Я работал. Двойную смену.
- О, ты у нас трудоголик?!
- Да какой он трудоголик, – язвит подошедшая Сара. - Его просто босс попросил.
- Какой босс? Гриссом? – Браун просто не привык, чтобы Сара – Сара! – говорила про Гриссома «босс». Вся лаборатория знает, что Сара к Грису неравнодушна: посему такой официоз от нее – неожиданность.
- Да, Гриссом, – отвечает Сара еще более холодным тоном. – Вот он – трудоголик!..
Уоррик улыбается: так и есть, Сарочка в очередной раз обнаружила, что ее навязчивые чувства остались без ответа. Наивная! Все вокруг знают точно, что Гриссом, супервайзор ночной смены, по уши влюблен в работу. Ну, еще в своих тараканов и пауков. А ни тех, ни других Сара Сайдл откровенно не жалует.
Так и чего ей еще ждать? Пусть попытает счастья где-нибудь в другом месте!
- Отстаньте вы от человека, - подходит Кэтрин Уиллоуз. – Сара, Рик, чего вы тут столпились? Дайте парню подремать, он уже с ног падает: я как ни приеду с вызова – он либо у себя за приборами, либо у босса в кабинете…
- Вот я и говорю – подхалим, – негромко произносит Сара, поджав губы. И думает, что ее никто не слышал.
Она уходит, Кэтрин с Уорриком уходят за ней, и вообще шум постепенно стихает: сейчас опять надо идти работать, но хотя бы пять минут… глаза закрываются сами собой, в голове звенит, и чье-то злорадное «Босс, а там Сандерс в раздевалке дрыхнет!» кажется галлюцинацией от усталости.
А вот раздавшееся вскоре где-то рядом негромкое «Ушастый, что с тобой?» – галлюцинацией не кажется. Несмотря на то, что на работе Гил обычно себе такого не позволяет.
- Грэгго? Тебе плохо? Ты устал?..
Сил хватает только кивнуть и уткнуться лбом Гилу в плечо. Господи, еще целая длинная смена до того момента, как можно будет вместе уехать домой. И заснуть рядом, обнявшись, - только заснуть, больше ни на что сил не хватит.
- Пойдем, я домой тебя отвезу, - произносит босс опять шепотом. – Пойдем, Грэг, вставай… У тебя запредельное переутомление, и я дурак, конечно, что тебя попросил остаться… Ты бы сказал, что не можешь больше, ну что ж это такое?..
- Я м-могу, – бормочет Сандерс еле слышно. – М-могу... если ты меня просишь…
Он знает, что Гил в пылу работы вообще ничего не замечает; и потом, услышав от него «Я больше никому не могу это доверить» - как было не остаться?..
- Трудоголики мы с тобой конченые оба, - усмехается Гриссом, помогая Грэгу подняться. - Держись за меня… вот так….
- Они сказали, что я подхалим, - сонно бормочет Грэг. – Это хорошо… никто ничего не знает пока что…
- Да уж, мы с тобой полгода прячемся, и никто ничего не понял, - соглашается Гил. – А значит, - мы лучшие профессионалы, чем они. Верно? Ну, держись за меня, пойдем…
У Грэга мелькает в голове – что же будет, если босс вот так поведет его при всех по коридору, но он эту мысль прогоняет: мало ли что, просто сотрудник устал, и потом – Грэг же подхалим, вот босс и оказывает ему внимание.
То, что они полгода уже вместе – никому знать не обязательно.

***

- Босс? Может, вам помочь?..
- Меган, я же сказал – сейчас приду. Дай ты подремать три минуты…
- Ой, – смущается девушка, – а я чего хотела сказать-то? Вас замдиректора лабы ищет везде. Страшная женщина, просто рвет и мечет! Говорит, что вы ей графики не сдали, и поэтому она вас четвертует…
- И поджарю на костре, – слышится властный голос Кэтрин Уиллоуз. – Правда, Гриссом вряд ли даст мне это сделать со своими полномочиями… Грэг, ну в самом деле, сколько ты будешь с графиками тянуть? И характеристики обещал подготовить в конце недели!..
Черт, как жалко было вылезать из дремоты, но придется.
- Конец недели еще не наступил, а графики у тебя на столе.
От такой новости замдиректора лаборатории Уиллоуз превращается в соляной столп:
- На столе?..
- Ну да. Я тебе их еще с вечера туда положил. На три недели, как ты и просила.
- Великолепно, - произносит Уиллоуз со странно рассеянной улыбкой.
- Кэтрин? А что смешного?..
- Да так, - она улыбается отчетливее, а потом садится на лавочку рядом. – Вспомнила, как ты когда-то давно здесь спал… и как я ходила к Грису в кабинет и сообщала: «Твой стажер опять в раздевалке отключился». Ругала его еще за тебя: жалко же, честное слово. И знаешь, так было любопытно: при такой преданности делу что из тебя вырастет?..
- Ну так что, хоть что-то дельное выросло?..
- Если вправду графики на столе – то выросло, - Уиллоуз уже в открытую смеется. – При такой преданности делу… и боссу! В общем так, мистер Сандерс: планерка в девять, не опаздывай, директор обещал прийти, - если опоздаешь, он тебе задаст… дома…
Она смотрит на меня, подмигивает и добавляет:
- Оба вы хороши, вот что я вам скажу!..
А потом оглядывается и словно только что замечает нашу новенькую баллистку:
- Смит, а ты что здесь уши развесила? А ну марш работать, тебя всё это совершенно не касается!..

@темы: CSI: Гил Гриссом, Грэг Сандерс (таб.30), #fandom: CSI, .III.3 Места

---

Сайлент Хилл 006/100

[Линн Бранст]

Название: Записки из блокнота Сибил
Фандом: Сайлент Хилл: фандом в целом
Герои: Сибил, Гарри
Тема: 4.5 Выстрел
Объём: 405 слов
Тип: джен
Рейтинг: R за тематику
Саммари: Сибил продолжает искать ответы.
Авторские примечания: не мой мир и не претендую.

Вот уже третья запись, итак, я пока помню произошедшее начиная с осознания себя в центре города и все так же не помню все, начиная с поездки к Тихому Холму. Впрочем, нет, есть ещё кое-что, я помню, как обгоняла легковую машину, вспомнила её в то самый момент, как увидела разбитую такую же, или это она и была? Я не знаю, о чем это может говорить, но решила на всякий случай об этом написать сейчас. Хотя на самом деле повод для записи немного другой. А именно – выстрел.
Как-то я начала путано изъясняться, или так было всегда? Так, надо собраться и описать все по порядку. Итак, в прошлый раз я описала собаку. С тех пор прошло около часа, или около того, я забыла отметить время. И с тех пор ничего заслуживающего внимания не происходило. Я лишь набрела на несколько тупиков, обнаружила несколько обрушившихся улиц, да отыскала ту самую машину. Ничего из этого не заслуживало упоминания. И вот, когда я уже совсем отчаялась, внезапно в тумане показалось нечто. Силуэт ковылял по улице прочь от меня, и я бросилась следом.
К несчастью он был практически на перекрестке и единственное, что я увидела, как он завернул за угол. Когда я достигла поворота, никого уже там не оказалось. Я пошла по улице, оглядываясь по сторонам надеясь увидеть хоть что-нибудь. Тогда-то мне на глаза и попалась полуоткрытая дверь кафе. Там я обнаружила первого человека в этом городе.
Он представился как Гарри Мейсон и сообщил, что ищет дочь. Он был настолько убедителен в роли безутешного отца, что я отдала ему в помощь табельный пистолет. И вот сейчас я пожалела об этом.
Мы расстались, условившись, что я пойду за помощью, а он отправится искать дочь, но не успела я отойти, когда позади раздались выстрелы. Но там же никого не было, когда я уходила?? Кто этот человек, бродящий в одиночестве среди покинутого жителями города? Быть может дочь всего лишь галлюцинация его больного сознания?
Как бы то ни было, возвращаться сейчас не разумно, у него есть оружие, а у меня нет. К тому же, если бы он хотел убить меня, это было бы проще сделать там же, в кафе. Сейчас мне остается лишь найти оружие и помощь, и лишь потом я буду разбираться с ним. Кем бы он ни оказался. Ну а если вдруг со мной что-то случится, и эти записи будут найдены, я написала, как его зовут. Хотела написать сейчас свои мысли, но думаю, для этого я пока слишком мало знаю, поспешу лучше в полицейский участок.

@темы: .IV.5 Звуки, #fandom: Silent Hill, Silent Hill: фэндом в целом (таб.100)

---

[AlyonaSL]

Название: Дальний свет
Фандом: CSI LV
Герои: Гил Гриссом/Грэг Сандерс
Тема: ""Когда закончится канат, завяжи его в узел и держись. Т.Рузвельт""
Объём: 755 слов
Тип: слэш
Рейтинг: PG-13
Саммари: "- Вылезай, Грэг, - повторяет Гриссом. И Грэгу становится ясно, что Гил не шутит."
Дисклеймер: всё чужое. Моя только любовь и мама.


ДАЛЬНИЙ СВЕТ


- Ты не поедешь один, Грэг, - говорит Гриссом, еще держа в руке телефонную трубку. – Даже и не думай!..
Грэг не думает. Ему сейчас просто нечем думать: у него включилась бессознательная программа. Взять деньги, документы, натянуть первые попавшиеся под руку джинсы – и в машину. И гнать побыстрей.
Но Гил не дает ему сделать всего этого.
- Кэтрин? – он наконец дозванивается и говорит в трубку тоном, не располагающим к дискуссиям: - Я завтра не выйду. Скажи в отделе персонала, что я взял два дня за свой счет. И Сандерс тоже. Да, у него ЧП. Дома. Что значит «при чем тут ты»?.. Да, спасибо!..
А потом разъединяется и поворачивается к Грэгу:
- Спокойно. Сейчас мы быстро соберемся и отправимся. К утру будем там.
Гилу легко говорить! Это ведь не ему только что на мобильник дозвонилась соседка из Сан-Габриэля и заявила: «Срочно приезжай, маму в больницу увезли».
Как, что, почему – нет информации. И в приемном покое никто не снимает трубку. И лето, черт подери, все рейсы битком набиты!..
- Мы поедем на машине, - говорит Гил, рассовывая документы по карманам. – Кофе будешь перед дорогой?..
Какой там кофе! Через пять минут Грэг уже сидит в салоне, вцепившись в руль. Но Гил и там не оставляет его в покое.
- Брысь отсюда, – говорит он с легкой улыбкой. – Я поведу.
- Тыыы? Да мы так и до послезавтра не успеем!..
- Вылезай, Грэг, - повторяет Гриссом. И Грэгу становится ясно, что Гил не шутит. Что он и правда поведет.

От заправки дорога пустынная и темная: знакомые пейзажи за окнами кажутся зловещими. Гил включает дальний свет: лучи фар словно подпрыгивают на ухабах вместе с машиной.
- Ты поспи, ушастый, если можешь. Не волнуйся. Все хорошо будет.
От этого уверенного тона становится спокойнее. Хочется в самом деле спать, а проснуться уже к утру в месте назначения, и узнать, что все на самом деле в порядке, и что ты зря переживал.
Это всё так внезапно, словно сам валишься в какую-то пропасть. Хочется вцепиться в торпеду и всю дорогу ругаться матом: что само по себе Грэгу не свойственно. Но и Гилу не свойственно то, что он делает сейчас: держа руль одной рукой, вторую кладет Грэгу на сцепленные пальцы.
- Ты помнишь, как однажды сказал Теодор Рузвельт? Когда закончится канат, завяжи его в узел и держись.
Сейчас, несмотря на чертовское напряжение, Грэга почему то не раздражает привычка Гила говорить цитатами. Грэг в самом деле пытается завязать канат в узел и держаться. Держаться хотя бы за Гила, который внимательно смотрит на дорогу, освещенную дальним светом, и повторяет снова:
- Поспи, Грэг. Мы успеем.

Они вваливаются в приемный покой местной больницы в семь утра: запыленные после дороги, в мятых рубашках и с одной банкой колы на двоих.
- Мы по поводу Астрид Сандерс, - подходит Гил к дежурному врачу.
Тот смотрит на них обоих буквально секунду:
- Угрозы жизни нет… - выдает он казенную фразу, а потом… улыбается.
- Откуда вы примчались-то такие взбудораженные? Из самого Вегаса? Однако! Тепловой удар у неё, она уже в порядке, вы только ей скажите, чтобы она хоть косынку надевала, когда будет возиться со своими настурциями!..
Доктор чем-то неуловимо похож на Хауса, и от этого Грэг окончательно успокаивается.
День они проводят в Сан-Габриэле: забирают домой маму, читают ей лекции о технике безопасности при работе с настурциями, навещают ближайший магазинчик и передают горячий привет заполошной соседке. Та, совершенно не стесняясь, практически в упор разглядывает Гриссома: Гил не стесняется тоже, и со словами «Я, как в некотором смысле родственник, прошу вас в экстренных случаях…» оставляет ей свою служебную визитку со всеми телефонами.
Мама за спиной смеется, глядя, как у соседки от удивления открывается рот.
Ближе к вечеру они отправляются домой. Теперь Грэг садится за руль: машина медленно катит по городку, а потом выезжает на трассу.
Где-то в середине дороги Грэг бросает взгляд в зеркало заднего вида, затем включает правый поворотник и осторожно сворачивает на обочину.
- Гил… - произносит он шепотом. – Гил…
- А? - улыбается Гриссом. – Что, ушастый? Адреналиновый всплеск после стресса?
- Да нет… - шепчет Грэг. Пыльная мятая рубашка Гила пахнет так знакомо и успокаивающе, что хочется, уткнувшись в нее лицом, вообще ничего не говорить. Но с другой стороны…
- Я просто хотел сказать, что я тебя люблю… Слышишь?
- Для этого не обязательно останавливаться, - усмехается Медведь. – Но если ты так хочешь, я ведь тоже как бы не возражаю!..
Когда в салон машины врывается луч дальнего света от встречного грузовика, они оба даже не прерывают поцелуя. Во-первых, они не на работе. Во-вторых, они в своей машине. А в-третьих, какое кому дело, чем они занимаются посреди пустыни в темноте.

@темы: CSI: Гил Гриссом, Грэг Сандерс (таб.30), #fandom: CSI, .V.1 Фразы

---

[Чацкая]

Название: Больше, чем...
Фандом: ГП
Пейринг: Джеймс Поттер/Сириус Блэк
Тема: У стены
Объём: 1104 слова
Тип: слэш
Рейтинг: R
Саммари: крик души Джеймса, попытка объяснить природу их отношений с Сириусом.
Предупреждения: МАТ, POV Джеймса. Вообще нечто жесткое и бессвязное, перетекающее в нечто лирическо-философское.

Знаете что?.. Ни*ера вы не знаете!

Бл*дь, я не позволю спустя дохренища лет какому-нибудь придурку с нашего факультета взять и рассказать моим, нашим, по-отдельности!, потомкам, что мы...

Мать вашу, педики - это уроды, ныкающиеся по туалетам, пищащие: "только никому не говори!" и все подобное дерьмо. Мы были единственными реальными гриффиндорцами, ясно вам? Почему? а, бл*дь, потому что все, весь гребаный курс ныкался тогда по подвалам и крышам, зажимая друг друга. Мода такая была, что ли. Не помню уже с чего все началось - но вечеринки без девчонок оказывались обычно интереснее, чем с ними.

И мы, мародеры, исключением не были.

Но мы были единственными, кто ни*ера не скрывал! Мы хотели - припрет нам- и мы целовались посреди Большого Зала, в классе, на улице - получали факультету счет далеко в минус, шок на лицах преподавателей и тащились с этого.

Жалкие трусы, что заставляло вас дрожать в пустых классах по ночам? Стыд, мать вашу? Какой, к черту, стыд! Если вы трахаетесь с парнями - откуда вдруг стыд?! Если вам что-то нравится, почему не отстоять свое право на это?

Помню, был у нас на факультете.. как же его звали... не знаю. Так вот это чмо все время притаскивалось заполночь в гостиную в синяках и царапинах - его шныряли все, кому не лень. Младшекурсники, старшекурсники, ровесники, слизеринцы. Отовсюду только и раздавалось "педик", "х*есос" и т.д. Ха, посмел бы хоть кто-нибудь тогда наехать на нас! Мы шастали по коридорам школы в обнимку, сосались напоказ, но ни одно гребаное чмо не смело нам ничего сказать. Потому что мы были настоящими парнями. Не рассказывайте мне про страх перед проклятиями семейства Блэк - брехня это все. Вон, братца его, Регула, как шныряли! А у Бродяги взгляд был такой - не блэковский, мать вашу, - а просто сильный. И дураку было понятно, что с ним лучше не связываться. Так же как и со мной. Потому что ставить себя надо среди других с самого начала - чтобы потом не бояться делать то, что хочется.

Однажды слышал разговор двух тупых куриц с младшего курса. "Ну, знаешь, уверена, Сириус у них за девушку. Такой красивый, изящный, длинноволосый..."
За кого, простите?! Нах*ера, скажите мне, я бы спал с ним, если бы он был похож на девушку? Правда думаете, что в жизни больше не сыскать брюнетку покруче Блэка?! Умоляю вас! Даже с большим рамером груди есть такие, так что идите вы со своими теориями.

"За девушку". У меня есть девушка - зачем мне еще одна - псевдо-девушка?..
Вам не понять, тупые гомофобы, что бывают отношения выше банального траха, отношения, когда между людьми нет границ и рамок. Когда человек - часть тебя самого. А тогда не важно, какого он пола и что вы будете делать - главное, чтобы вы оба этого хотели.
Рассказать? Без примеров вы не понимаете.
***
Мы прошли вдвоем все, что могли. Мы ненавидели друг друга, мы клялись в вечной дружбе. Оступались, совершали ошибки, прощали, спасали. Нет ничего о чем мы не могли бы сказать друг другу - это золотое время наших отношений началось в ту ночь, когда я настаял, чтобы Сириус жил у меня летом.
Перешагнулы что-то неведимое и пропали все барьеры - упали к нашим ногам. Он больше не отводил взгляд и не прятал боль за яростью при мне, как раньше. Я честно ныл про Эванс, больше не боясь показаться подкаблучником - мы просто стали единым существом - с одной душой на двоих, если хотите. Глупо скрывать что-то от левого полушария своего мозга. Так же глупо было нам что-то скрывать друг от друга.
И однажды так получилось, что была ночь, кроме нас никого не было в доме, мы были сильно пьяные, абсолютно бешеные и немного агрессивные. Подрались. Ни с чего. Точнее - он что-то ляпнул про Эванс. Я вдарил ему по морде. Он - мне. Гребаное его изящество, как же сильно он бил!
Сидели на полу - держали лед у различных частей тела.
- Бля*дь, вот знаешь чего боюсь? - Блэк чего-то боится?! Я промолчал - боялся спугнуть его порыв к откровениям.
- Колись.
- Я становлюсь мазохистом. Мне охренительно нравилось, когда ты вбивал меня в пол несколько минут назад.
Я поперхнулся. Нифига ж себе! А я то думал, чего он ржет, отплевываясь, да еще и скинуть меня с себя не пытается...
- Серьезно?
- Ага.
- Ты меня пугаешь. Может тебя еще и трахнуть пожестче, тоже понравится?
- Черт знает. Может быть.
И мы просто проверили. Ни на секунду не задумываясь о том, что делаем. А что такого? Это был эксперимент - один из миллионов, которые мы вместе ставили. И я трахнул его. И ему понравилось. И, черт подери, мне тоже.

***

- Сука, больно!
- Ты же мазохист, забыл? Терпи! - сдираю с него зачем-то рубашку (начитался дешевых романов, поверьте, рубашки в этом деле - не помеха). На его плече расплывается синяк - у меня тоже тяжелые кулаки. Оглядываюсь.
- Ты где хочешь потерять невинность - на кровати, диване, кресле? Выбирай, - я ржу.
- Стоя.
Мать твою. Смотрит на меня наглыми, горящими от похоти и предчувствия чего-то нового, глазами. Не вопрос, Блэки. Тебе не хочется чувствовать себя аристократом этой ночью? Задолбало? Легко.
Прижимаю его к стене - скотина, ржет в голос.
- И как ты собираешься?..
- Разберусь!
- Уверен, может тебе рассказать сначала...
До меня доходит и я разворачиваю его лицом к стене. Судя по звуку, я снова переборщил, и он прилично познакомил свои зубы с каменной кладкой. Потом подлечим.
Эванс я обычно трахал как-то на кровати больше... чертовски не удобно! Расправляюсь с оставшейся на нас одеждой и сильно надавливаю на его плечи, заставляя прогнуться. Ааа, дьявол, он выгибается, как первоклассная шлюха!
- Может будешь чуточку не так грациозен? А то я решу, что тебе не в первой.
- Думай что хочешь, Джимми.
А потом... а потом мне вспоминать стыдно. Как же я в него вколачивался, Мерлиииновы штаны. Он мне до сих пор на праздники баночки со смазкой дарит и ржет, припоминает мне это каждый раз и грозится как-нибудь "забыть" эту баночку однажды, когда будет... его очередь.
Сссобака.

***

И дело не в том, что мне хотелось или ему хотелось - просто вдруг пришла в голову идея - а разбираться, что за идея, пьяным было тяжело. А потом... Потом просто это стало... естественно. Парочка заклинаний, заглушающих звуки, чисто из-за жалости к Рему и Питу - и стены нашей спальни нас нисколько не смущали. Может, мы были сумасшедшими, безбашенными, е*анутыми на одну-единственную голову на двоих, но точно не педиками, не трусами. Потому что мы были друг для друга больше, чем друзьями. Больше, чем любовниками, больше, чем возлюбленными. Мы были всем друг для друга и... и выше. Единым целым. Я до сих пор не знаю, как говорить о нем...
Я всегда сбиваюсь, когда приходится представлять Сириуса кому-то. Обычно хочется сказать "Знакомьтесь, это я".

@темы: Harry Potter: мародеры (таб.30), #fandom: Harry Potter, .II.6 Порно/эротика

---

[Сехмет]

Название: Безумное чаепитие
Фандом: Герои
Герои: гаитянин, Габриэл, Паркман, Беннет, Эль, Анжела
Тема: V: 5: 1 - Шизофрения
Объём: 2904 слова
Тип: слэш с небольшим элементом гета
Рейтинг: R/mild NC-17
Авторские примечания: Предупреждения: своеобразный фансервис. AU, ООС, каннибализм, отчасти кросдрессинг, грядущая смерть персонажа, сомнительного качества вуду, потуги на постмодернизм, мистика, аллюзии на «Алису в Стране Чудес». Фрагментарное АУ по 3х04, так что Габриэл Петрелли присутствует.

Он погрузился в великую реку забвения, и река эта звалась Время, и воды ее были красны.
(Стивен Кинг)

Одно маленькое сердце –
И так много любви.
(Борис Гребенщиков)


1.

Габриэл говорит себе, что болезнь постепенно слабеет: человек, которого он видит в зеркале – часто растрепанный, не всегда аккуратно выбритый, с отрешенным, блуждающим взглядом – не имеет ничего общего с Сайларом. Ему кажется, что все хорошо – по крайней мере, тяга к убийству почти сошла на нет, голоса в голове больше не отдаются болезненным эхом во всем теле, а мертвые, приходящие ночами, уже не пытаются содрать с него кожу. Может быть, со временем он излечится.
Эль помогает ему – пусть даже у нее не всегда хватает терпения и сил, и, разозлившись, она причиняет ему боль, зато она следит за тем, чтобы он не забывал вовремя есть – нейролептики отбивают аппетит, одно время его худоба стала почти отвратительной; только несколько месяцев назад Габриэл начал прибавлять в весе – впрочем, быть может, дело в атипичных антипсихотиках. Она делает уколы и помогает не запутаться в приеме таблеток.
Одно время они хотели пожениться, но, в конце концов, решили, что могут быть семьей и так. Может быть, Эль просто пугает перспектива вступления в клан Петрелли.
Когда она лежит ночью рядом с Габриэлом, мертвые жмутся по углам и не подходят ближе.
Почти целый год он был убежден, что вместе они смогут справиться со всем, пусть даже этот путь, длинный и темный, как кроличья нора, отнимет еще много месяцев – но, однажды, в самый обычный понедельник, в три часа дня, все превращается в прах.

Эль готовит суп, на кухне очень душно, а снаружи идет дождь. Две таблетки рисперидона прилипают к слизистой где-то в горле, и Габриэл долго не может их проглотить: залпом выпитый стакан воды точно проливается мимо. Такие вещи всегда хорошо запоминаются.
Глядя на Эль – напряженные плечи, светлые волосы, собранные в хвост, старая голубая кофта с растянутым воротом – он говорит:
– Мы можем усыновить ребенка.
– Что? – она машинально переворачивает над кастрюлей зажатую в руке перечницу.
Глядя на то, как перец высыпается в суп, весь, до последней темной крошки, Габриэл повторяет:
– Мы можем усыновить ребенка. Как Беннеты.
И тогда Эль, все еще сжимая в пальцах опустевшую перечницу, начинает плакать. В последнее время она часто плачет – наверное, те силы, которые у нее были внутри, как песок в часах или опилки в старой плюшевой игрушке, и начали высыпаться, когда Анжела уволила ее, почти закончились.
Сначала по ее лицу просто ползут слезы, похожие на маленьких прозрачных слизняков, но потом она начинает говорить. Габриэл с трудом разбирает отдельные фразы: в середине дня он, должно быть, из-за лекарств, становится очень рассеянным, а мир вокруг чуть отдаляется, прячется, как механизм часов в корпусе – можно услышать или почувствовать, как он тикает, но сквозь металл не видны шестеренки. Эль начинает шепотом, но с каждым словом говорит все громче и быстрее, точно нарочно – «знаешь, я устала», «я хочу, чтобы ты сделал мне ребенка, понимаешь? не завел, не купил, не подобрал, а сделал», «если тебе надоело пытаться – так и скажи», «даже и думать не хочу, что ты там себе представляешь, чтобы у тебя в кое-то веке встал», «не могу так больше, просто не могу» – и, наконец, срывается на крик.
Габриэл не любит, когда на него кричат. Он берет Эль за руку, пытаясь успокоить, но она почему-то начинает вырываться, и визжит, как поросенок, бормочет что-то, плачет, а потом опять начинает кричать. Он не сразу понимает, что кричит она от боли. Когда он разжимает пальцы, Эль, не удержав равновесие, падает на пол. На руке у нее пять глубоких порезов с обожженными краями, и она все еще кричит. Глядя на ее растрепавшиеся волосы, на кровоточащие раны, на искривленный в то ли гневном, то ли паническом вопле, рот, Габриэл думает, что Сайлар захотел бы ее трахнуть прямо сейчас, но сам он ничего подобного не хочет.
На самом деле у него редко возникает влечение к женщине – даже к Эль, которую он так любит, так что она права: он не сделает ей ребенка.

Только через целую минуту после того, как, перестав плакать, она вскакивает и убегает, Габриэл осознает, что надежная, почти законченная, стена из пустых шприцов, проглоченных таблеток, обещаний и терапевтических настроев, построенная им вокруг себя, рухнула.


2.

Питер появляется на следующий день. Его кроссовки ступают бесшумно, как кошачьи лапы.
– Она мне все рассказала, – говорит он, улыбаясь, вытягивает зубами сигарету из пачки, и прикуривает от собственного запястья, на секунду вспыхнувшего ослепительным белым светом.
Питер сильно изменился с тех пор, как убил Артура. Габриэл ощущает свое родство с отцом, который так же как он стал монстром, очень остро, почти болезненно. Иногда ему становится интересно: смог ли бы отец вылечиться? И был ли он безумен?
– Мама сказала, – улыбка, точно прилипнув, остается у Питера на губах. Он часто так невесело, беспокойно улыбается, – что она пришлет к тебе Паркмана. И гаитянина. И Беннета – на всякий случай, для интенсивной терапии.
– Спасибо, – отстраненно говорит Габриэл, вычеркивая из списка сегодняшних лекарств уже принятый зелдокс. – Ты останешься на ужин?
– Нет, извини, – Питер разводит руками и исчезает.

Пятнадцать минут спустя Габриэл уже не может вспомнить, во что тот был одет или как причесан, какой марки были его сигареты. Только его похожая на нервный тик улыбка никак не забывается.


3.

Паркман приезжает в среду, почти на три часа позже Беннета и гаитянина, посланных, чтобы обеспечить его безопасность. Габриэл понимает: раньше за ним просто наблюдали, а сейчас – сажают на цепь – и смиряется с этим; он верит обещаниям матери, как и в то, что может вылечиться.

И Беннет, и Паркман стараются быть доброжелательными, но их неприязнь – откровенна и обнажена, как бы они ни пытались ее скрыть. Гаитянин долго осматривает дом, точно животное, принюхивающееся к полу и прутьям новой клетки, и лишь на третий день подходит к Габриэлу, дотрагивается до его лба, и смотрит вопросительно, должно быть, предлагая уничтожить какие-то воспоминания, но тот отрицательно качает головой – он хочет помнить все, и боится повторить забытое.
Пальцы гаитянина скользят ниже – взъерошивают брови, стискивают мочки ушей, потом касаются губ и гладят кончик носа. Габриэл чуть подается вперед, ему нравится это прикосновение – в нем нет ни жалости, ни брезгливости, только любопытство.
– Эрзули Фреда, – говорит гаитянин. – В тебе слишком много неистраченной любви, и она причиняет боль.
Немного помолчав, он добавляет:
– С другой стороны, быть может, твоя любовь станет лишь больше, если ты выпустишь ее. Смотря, с какой стороны взглянуть, с какой стороны, – он сглатывает слюну, у него голос змеи, научившейся произносить человеческие слова, – надкусить этот вопрос.

Следующей ночью Габриэлу снится большая кровать, над которой висит зеркало в багетной раме и в отражении он видит себя, рассматривает, точно впервые. Его ноги, кажется, тянутся целую вечность. Щиколотки не по-мужски тонковаты, бедра – жилистые, некрасивые; сквозь одетые на - него ярко-красные кружевные чулки, видны черные волосы. Алый корсет, стягивающий тело, чересчур обильно расшит бисером, цветами из белой и золотистой ткани, всюду оборки, бусины и блестки. Дешевая тушь оставила на длинных ресницах комки, а кровавого цвета помада нанесена слишком толстым слоем; на напудренных щеках заметна щетина. Одетый, как Эрзули Фреда, которой приносят в жертву сладкие ликеры, конфеты, свиное мясо и драгоценности, он выглядит нелепой, уродливой пародией на женщину.
Беннет, Паркман и гаитянин склоняются над ним, как три мужа Эрзули – Огун, Агве, Дамбала. Габриэл переворачивается на живот и закрывает глаза; скользкие подушки разъезжаются под его локтями, он чувствует, как кто-то запускает руку под пояс, удерживающий чулки, срывает его, разводит в стороны ягодицы, и чьи-то еще пальцы, почти сухие, протискиваются внутрь, причиняя боль, а кто-то нежно чуть сжимает мошонку.
Ощущение времени снова рассыпается, точно после укола седатива, Габриэл теряется в происходящем, перестает чувствовать чужие руки, движения внутри себя, собственные вдохи и выдохи. Он трется о простынь налитым кровью членом, чувствуя, как тот ноет, обхватывает его пальцами.
– Эрзули, – гаитянин склоняется к уху Габриэла, запускает пальцы в волосы, касается ладонью уязвимого места.
Габриэл тщетно ускоряет движения, но не может кончить; все его тело начинает терять чувствительность, и наливается напряжением, вслед за членом – яички, промежность, бедра, живот, голени. Когда онемение доходит до груди, он просыпается.
Мертвые стоят у его кровати, и ждут своего часа, готовые разрывать его на части, снова и снова.


4.

Габриэл бросает шприц в корзину для мусора, и в очередной раз думает, что нужно будет спросить у мамы – нельзя ли снизить дозу? С недавних пор ему кажется, что лекарства разрушают его связь с реальностью, даже сильнее, чем болезнь, бесконечными приливами и отливами стирая его жизнь, как надписи на песке.
Когда он был Сайларом, его кожа точно была покрыта стальными иглами, а вместо крови сердце перекачивало кислоту – сейчас же он остался без крови и кожи, боящийся превратиться в монстра, и неспособный снова стать собой. Регенерация, кажется, впитывает в себя все полезные свойства лекарств, оставляя лишь побочные эффекты: месяц употребления двойных доз зелдокса оставляет после себя только восемь фунтов лишнего веса и непрекращающийся шум в ушах, неспособный заглушить голоса мертвых. От галоперидола стоит отказаться – он лишь делает толще прозрачную стену, отделяющую Габриэла от реальности, и все слизистые становятся от него сухими, как бумага. Ни один врач не скажет точно, что исцелит его, а что может погубить окончательно, и приходится выбирать наугад; это все равно, что тушить пожар, не зная, чем заливаешь огонь – водой, апельсиновым соком, мартини или бензином.

Снова четверг – кажется, только план по приему лекарств позволяет Габриэлу не потеряться во времени окончательно – и, спустя чуть больше, чем три недели после того, как убежала Эль, уезжает и Паркман. Тихо вздохнув, он разводит руками, и говорит, что от него уже не будет никакого толка. Говорит, что сделал все возможное, и должен поговорить с Анжелой.
Прежде, чем уйти, он долго что-то невнятно объясняет, слишком быстро, слишком путано, и точно просит прощения – Габриэл знает, в чем дело: сколько бы тот ни пытался, проникновение в разум не становится по-настоящему глубоким, каждая попытка проходит по касательной, эта терапия так же бесполезна, как и лекарства; невозможно починить то, что не можешь даже просто взять в руку.
Встав из-за обеденного стола, Паркман подходит к Габриэлу и обнимает его сзади так неожиданно, что тот вздрагивает:
– Давай попробуем в последний раз, хорошо? Может быть, все выйдет как надо.
Габриэл кивает, и откидывается назад, чувствуя, как сильные, неумело-ласковые руки скользят по его телу. Так обычно гладят, пытаясь успокоить, животных. Паркман всякий раз старается подготовить его как можно тщательнее, но ничего не выходит, их сознания не подходят друг другу, точно детали разных механизмов, не могут слиться воедино, и, поэтому, несмотря на долгие ласки – пальцы левой руки зарываются в волосы, будто намечая на коже скальпа какой-то маршрут, почти так же Сайлар ощупывал мозги своих жертв; правая рука лежит на животе, не давит, лишь поглаживает, осторожно, едва ощутимо – проникновение получается слишком грубым и почти болезненным.
– Можешь продолжать есть, если хочешь, – шепчет Паркман, почти касаясь губами затылка Габриэла, слова эхом отдаются у того в голове. – Наверное, Анжела будет рада узнать, что у тебя хороший аппетит, и ты поправляешься.
Габриэл знает, чувствует, что тот видит, когда вторгается в его сознание; их мысли сплетаются, не проникая друг в друга, и движение, порожденное одним, отзывается и в другом.
Паркман видит все – и школьные стычки с одноклассниками, и ужас первого убийства, и то, что Габриэл любит женщин, хоть и не может с ними спать. Мать – другая, прежняя, Вирджиния – научила его любить их: нежных, слабых, красивых, надевающих платья и туфли с высокими каблуками, способных рожать детей; она говорила: женщина несчастна, когда рядом с ней нет ее мужчины. Он жалеет, что так и не смог стать для Эль ее мужчиной – может быть, именно это ему и было нужно: небольшой, чистый дом в Коста-Верде, жизнь, спокойная, как мгновенная безболезненная гибель. Дети. Иногда ему нестерпимо хочется пройти самому путь от зачатия до родов, чтобы его тело отяжелело и раздалось, как женское, став оболочкой для развивающегося плода. Габриэл вспоминает свои недавние сны, губную помаду, корсеты и чулки – как у Эрзули Фреда, на обложке старого мистического романа – и задумчиво хмурится. Он не хочет быть женщиной – ему просто нужно, чтобы мужчины любили его.
Разумеется, Паркман знает, как сильно Габриэл страдает от желания, чтобы один из них стал его мужчиной, лег с ним в постель, навсегда отогнав мертвых – но не может и не хочет помочь, только пытается утешить, из жалости симулируя нежность, неловко обнимая, порой сжимая слишком сильно, оставляя мгновенно исчезающие синяки на боках.
Мысли, воспоминания, чувства – все уводит слишком далеко, глубоко, и это кажется почти непристойным, Габриэл непроизвольно трясет головой и подается вперед, Паркман смотрит через его плечо, на часы, оставленные в память о Сайларе, и негромко произносит:
– Мне пора. Анжела будет недовольна, если я опоздаю на самолет.


5.

В пятницу, когда кончается замороженное мясо, мистер Беннет говорит, что уедет через неделю. У него усталый и мятый вид человека, которого выгнала жена, и даже не стала менять замки на входной двери, зная наверняка, что он не вернется. Они вместе покинули этот дом, но едва ли с тех пор хотя бы раз взялись за руки.
Беннет не спит со своей женой уже больше года, и Габриэлу бесконечно жаль их обоих. С недавних пор он старается не думать о том, что чьи-то самые страшные ночные кошмары становятся реальностью каждый день и это нормально.
Чьи-то кошмары, его кошмары, чьи-то сломанные жизни, он сам – чей-то кошмар.
В какой-то момент происходящее в голове, начинает происходить на самом деле, грань разделяющая реальный мир и фантазию, становится тонкой и податливой, точно пленка мыльного пузыря – Габриэл помнит, Сайлар помнил: сначала он представлял себе, как убьет Дэвиса, как ударит его по голове, и не сразу понял, что сделал это на самом деле. Габриэл осторожно проводит указательным пальцем по бедру, сдерживая регенерацию. Кожа расходится, точно под острым ножом. Когда он перерезает артерию, кровь окропляет белую дверцу шкафа.
Когда-то он был готов разбить череп Дэвиса – только чтобы Чандра Суреш снова полюбил его, потом – Габриэл помнит и Сайлар помнил – он убивал снова и снова, чтобы его любили, восхищались им, чтобы стать президентом или богом – сейчас уже и не вспомнить. Теперь все иначе. Он готов причинить боль себе, чтобы добыть человеческое мясо – так говорят бокоры: угости любого людской плотью, и он полюбит тебя.
В том романе, название которого не отпечаталось в памяти, любовь называли богослужением во славу кровожадной Эрзули, которая обожает дорогие безделушки и конфеты. Из-за постоянного приема сладковатых таблеток, Габриэла мутит при одной мысли о конфетах, но он все-таки надеется, что дух любви благословит его.
Габриэл жарит собственное мясо, нарезав его мелкими кусками, и, со спокойной улыбкой подает его к обеду. Это – жертвоприношение. Он не ждет наказания и не требует спасения, все, чего он хочет – чтобы кто-то смог простить его, и, быть может, полюбить или сделать вид, что любит.
Попробовав, гаитянин тихо говорит: «пасхальное мясо», и кладет руку Габриэлу на колено; Беннет жует равнодушно, ничего не замечает или делает вид, что не замечает – скорее всего, ему все равно. Он выглядит так, точно хочет убить все оставшееся в мире время.

Пока Беннет, где-то на заднем дворе, говорит по телефону с Паркманом, или может быть, с Анжелой, или с ненавидящем суету вокруг своего нового брата, Питером, Габриэл вычеркивает из недельного списка зеленые таблетки и красно-белые капсулы.
Гаитянин подходит к нему вплотную, прижимает ладони к его груди, будто выискивая в мужском теле след сходства с женским – и Габриэл замирает. Точно со стороны он видит, как темные пальцы, спускаясь ниже, так же, как когда-то скользили по его лицу, ощупывают бедра, заползают под одежду, и нашаривают полунапрягшийся член, обхватывают его.
– Ты – моя Эрзули, и буду служить тебе.


6.

– Не думаю, что ему можно помочь, – говорит Паркман, залпом допивая свой чай. Его представления об этикете условны и просты, он чувствует неприязнь, но привычки сильнее учтивости. – У него внутри все… разрушено. Или нет, думаю, там с самого начала все было неправильно.
Это – воскресное чаепитие в доме Петрелли. Друзья приглашены.

Анжела берет щипцами кубик сахара, и бросает его в свою чашку.
– Значит, несмотря на все наши усилия, – она выглядит так, точно сегодня лучший день в ее жизни, – он все еще безумен?
– Полагаю, – говорит Беннет, глядя на то, как она медленно водит ложкой по часовой стрелке, размешивая уже растворившийся сахар, – это чудо, что он еще не начал убивать снова.
– Что ж, – Анжела продолжает помешивать чай. Питер, не поднимающий взгляда, точно пытающийся увидеть в размытых отражениях на блюдце ответы на все волнующие его вопросы, знает, что в ее глазах сейчас нет и тени сожаления. Она добилась своего и теперь, оставаясь внешне заботливой матерью, избавляется от потенциально опасного и бесполезного неродного сына, – полагаю, в таком случае, существует только одно верное решение.
– Мама, он все-таки… – Нэйтан пытается возразить, сказать «он все-таки наш брат», но, обрывает фразу на середине, и лишь рассеяно дергает плечом. Все знают, что он станет президентом, потому, что у Бенджамина Джонсона нет против него никаких шансов – но в семье все решения по-прежнему принимает Анжела.
Мистер Беннет не касается своей чашки, точно опасаясь, что фарфор может быть отравлен. Он всегда ненавидел Сайлара, и презирал Грэя, которым тот когда-то был – но никто не заслужил такой смерти, медленного выкипания под полуприкрытой крышкой собственного безумия. Мысль о том, что, быть может, это затянувшееся убийственное лечение было не сознательным уничтожением, а настоящей попыткой помочь, кажется ему настолько отвратительной, что он предпочитает ее избегать.
Сделав глубокий вдох, Анжела пробует чай, и, легко улыбнувшись собственным мыслям, говорит:
– Отрубите ему голову.


7.

В следующий понедельник, утром, перед клозапином и зелдоксом, Габриэл лежит в постели – сейчас, рядом с гаитянином, он уязвим, убить его не сложнее, чем садовую мышь – и слышит сквозь сон, как молчат все мертвые, даже Вирджиния. Его жизнь, проходящая, точно на дне заварочного чайника, почти начинает снова обретать смысл.
Гаитянин лежит рядом, равнодушно глядя на неровную тень, отбрасываемую ресницами, на движения ребер, в каждом вдохе и выдохе, равномерные, точно покачивания маятника. У него нет дара предвиденья, но он знает, что однажды случившемуся суждено повториться вновь, и Эрзули не остановится; человек, в которого вселяется лоа, будет становиться монстром снова и снова, в угоду неисчерпаемой ненависти, зависти или любви. Есть вещи страшнее безумия.
Ему жаль, что придется причинить боль Эрзули – но это единственный способ ее успокоить. Лекарства не помогут, ибо большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее.

Габриэл поворачивается на бок, его укрытое одеялом бедро кажется изогнутым совершенно по-женски, выпуклый живот наводит на мысль скорее о беременности, чем о полноте.
– Спи, Возлюбленная, – шипящим шепотом произносит гаитянин, облизнув губы. – Спи.

Fin.

@темы: Heroes: Ной Беннет (таб.30), #fandom: Heroes, .V.5 Душевные болезни

---

See on tee...

[metropolis_angels]

Название: See on tee...
Фандом: РИ "Ангелы Больших Городов"
Герои: Кристина Клячкина, Рузвельт Мейер.
Тема: Потерянный
Объём: 2 731
Тип: ангст, местами своеобразный юмор
Рейтинг: R
Саммари: "Ни дня без приключений", - девиз Кристины. Рождественская сказка о том как встретились два одиночества.

Из-под низко надвинутой на лоб шапочки, заботливо связанной тётушкой Грейс, выбивается тёмно-русая чёлка. Морозом ярко раскрашены пухлые щёчки и приоткрывшийся в немом восхищении ротик. Замерев у витрины со сладостями, малышка с первозданным восторгом смотрела на корзинку с леденцами и, забыв про мамины наставления, подошла поближе, прикасаясь к стеклу ладошками в рукавичках. Почти прижавшись курносым носишком к прозрачной преграде, что отделяла от угощений, девочка забыла как дышать, оставляя изморозью след дыхания.
-Купить тебе что-то? - звучит над ухом хрипловатый голос Рождественской феи-искусительницы.
Вздрогнув, девочка, перестав улыбаться, медленно подняла голову, встречая взгляд женщины, которой ещё несколько секунд назад тут не было. Странная. Так не похожа ни на маму с её кожаными ботиночками с клёпками до щиколоток и на тётю Грейс в ярко-красной мантилье. От неё пахнет полевыми цветами, сигаретным дымом и мокрыми перьями. Одета как цыганка, которыми пугала мама - они ведь крадут детей - юбка до самых пяток, длинный потёртый плащ, нитки бус на шее и длинные серьги; заплетённые в косички светлые волосы, что почти касались личика малышки так низко склонилась незнакомка. Глаза цвета вьюги такие же серые, густо обведённые чёрным и смеющиеся, словно танцуют, подхваченные ветром снежинки.
-Бу! - широко улыбнулась рождественская фея, поднимая светлые брови. - Конечно же твоя мама запрещает разговаривать на улице с незнакомыми тётями? И, конечно же, с цыганками... и ни в коем случае не протягивать им руки и... - согнувшись, она произнесла почти в самое ушко, скрытое шапочкой, - ничего не брать у них, да?
Моргнув, малышка машинально кивнула, а потом так же поспешно замотала головой, понимая, что обманывать нехорошо, но так уж вышло.
-Всё понятно, - ответила цыганка, откидывая за плечо с мелодичным звоном россыпь тонких белых косичек. - Пойдём, я тебе куплю леденцы какие хочешь, - она протянула ладонь, обнажая запястье, украшенное тонкими серебряными браслетами.
Наверное, такая она рождественская быль-небыль, когда вместе с холодной позёмкой спускается на землю вот такая фея-вьюжница, с тёплыми руками и улыбкой, не смотря на мороз. Шаг у неё лёгкий и звенят хрустальные звёзды-бубенцы на запястьях и щиколотках, а туда, куда приведёт много сладостей и счастья столько, что не унести в пригоршнях.
-Но мама... - пробормотала девчушка, нерешительно вкладывая ладошку в руку незнакомки - странно, без шарфа и шапки, а горячая.
-Пусть не волнуется, - отвечает она улыбкой, открывая дверь магазина.
Сказка разбивается криком, торопливыми шагами под яростный перестук каблуков, дробящих лёд и девочку едва ли не отдирают от странной девушки в тёртом плаще.
-Полиция! - оглашает улицу вопль, что перекрывает мерное "С Рождеством", что бубнит радостно всего в пол квартале отсюда.
Полисмены появились слишком быстро, чтобы цыганка успела убежать, впрочем, она и не пытается, смущённо улыбаясь малышке, которая собирается расплакаться. Синяя форма, взгляд суровый из-под козырька фуражки, вот уж кто зимой и летом одним цветом.
-Она пыталась похитить мою девочку! - тараторит женщина, прижимая к себе дочку так сильно, словно её должно вот-вот унести ветром.
-Мы разберёмся, мэм. Счастливого Рождества, - один из полисменов отгораживает широкой спиной цыганку от пострадавшей дамочки.
Девочка грустно смотрит через плечо мамы, но помахать не решается, слёзы наворачиваются на глаза. Поднимает руку вверх фея-обманщица, грустно звякнув бубенцами на браслетах и посылает сквозь морозный воздух поцелуй, что не достигает цели, рассыпаясь искрами-снежинкам. Она видит чёрные крылья за спиной незнакомки, на кромках которых смёрзся снег, уже не подтаивая.

Проводив дамочку взглядом, один из полисменов бесконечно усталым взором окинул с макушки до подошв сабо виновницу паники. Через час Он должен был родиться снова, а потому вступать в дискуссии и уж тем более отправлять в КПЗ демонессу, ни он, ни напарник, тоже демон, не собирались.
-Кристина, ты опять? - произнёс полицейский-ангел, расправляя за спиной белые крылья, так же присыпанные снегом.
-Конфету хотела ребёнку купить, честное-пречестное, - она схватилась за грудь, вот только сторону перепутала, спешно меняя руку на левую. - Я больше так не буду, пустите с миром, а?
Кристина, склонив голову, посмотрела на каждого по очереди исподлобья, отчего глаза её казались огромными. Мария-Магдалина, вот только младенец ушёл с другой мамой.
-Бог с тобой, иди, - махнул рукой ангел, глядя на напарника в упор.
-Но чтобы больше ни единой выходки за ночь, поняла? - добавил демон, глядя в упор. - Счастливого Рождества.
-Конечно-конечно! - замахала руками Кристина. - А если что, ну сами понимаете господа хорошие ночь такая волшебная, так и тянет на приключения, выпить там, закусить, причаститься в общем. Нет, на КПЗ так на КПЗ, только можно одеяльце потеплей? А ещё я Рождественский гимн знаю, хотите, спою? Или вот, рождественское гадание. Всю правду скажу, ничего не утаю... эй, да стойте, куда же вы? Эх... - махнула она рукой в сердцах, фыркая и разворачиваясь на каблуках сабо.
Пошарив в сумке, Кристина нашла полупустую пачку сигарет, прихваченную в одном из ресторанов, и, прижав зубами фильтр зашагала вверх по улице. Неон цветных витрин светил, но нисколько не согревал, как и яркий огонёк сигареты хоть мало сердце. Многоголосье стихало, но Кристина продолжала слышать смех людей счастливый и беспечный, доносящийся из домов, где за праздничным столом ожидало счастливого часа семейство в полном составе.
Прислонившись к фонарю, демонесса сняла с плеча сумку и, запустив руку по локоть, искала заветную фляжку с коньяком. Такие праздники принято встречать с семьёй, но у неё не было семьи. Даже у полицейских были родственники, была община Ангелов и Клан Ловчих у демона, а предков своих Кристина в глаза не видела, считая родиной цыганский табор, как и Клана Воров не существовало уже. Открутив крышку фляжки, она сделала большой глоток, съезжая по столбу вниз, упираясь в него спиной.
-Одна, совсем одна, - демонесса грустно усмехнулась.
Клан Воров, точнее, те шесть единиц из которых Кристина была старшей, был уничтожен нынешним Королём Демонов не просто так - сами виноваты, потому как не надо было похищать и убивать дитя из другого Клана, которым-таки как раз и заправлял Повелитель расы чернокрылых. Были убиты все за жизнь одного, а вот Кристине и ещё одному парнишке повезло, потому как их не было в резиденции на тот момент. Дерил не тронул её и потом, зная, что дела Клана вечной страннице не интересны - её спутница это дорога. Словно белая ворона в стае, Кристина всегда отличалась от сородичей тем, что не задерживалась ни в едином месте надолго. Не откладывала деньги на чёрный день, побиралась, крала, просаживая всё до последней мелкой монеты при первом удобном случае нимало о том не сожалея. Домом ей была земля, стенами те многие, которым помогала как умела, и в каждом городе находился старик, что рассказывал внучку о "странной цыганке", что приходит вместе с ветром, и придёт снова всё такая же юная. Образ сумасшедшей притёрся настолько прочно, что Кристина уже не видела смысла разубеждать в обратном, да и надо ли, если она действительно такая? Почти не обладая магией, что была в крови, демонесса знала многое то, о чём и не расскажешь, дабы не заиметь совсем уж жуткую репутацию: помнила прошлые жизни свои и чужие, видела духов, призраков, умертвий, а потому могла пойти наперерез движению на красный свет, и не обращая внимания на крики водителей и какафонию клаксонов, общаться якобы с воздухом.
-Кристина, ну сколько можно пить? - услышала демонесса знакомый голос.
-А если бы я подавилась от испуга, - она обернулась, наблюдая за своим плечом расплывчатую фигуру. - Привет, с Рождеством тебя, Алан. Подумаешь, бродяжка напилась до синих крокодилов. Мне не привыкать.
-А ты всё не меняешься, - призрак был немолод, а потому рассмотреть что-то в мерцающем облаке было крайне затруднительно. - Странно увидеть тебя здесь в эту пору. Холодно, особенно зимой, а у тебя кроме старого плаща этого и сомнительных...
-Сабо, - вставила Кристина, широко улыбаясь.
-... и сомнительных сабо и нет ничего. Кровь горячая молодая, но всякое бывает.
-Молодая? Да ты точно ли с Клячкиной Кристиной разговариваешь сейчас? - она помахала рукой, звонко звякая о стенки фляжки остатками виски. - Мне уже даже не триста лет. Это что ты тут делаешь? Твой дом, по улице номер пять, кажется в нескольких милях оттуда. Что, выбрался людишек припугнуть в канун Рождества? - она хрипло засмеялась, закашливаясь.
-Нету его, - печально вздохнул призрак. - Снесли осенью, а ты ушла ещё летом.
-Вот стоило уйти, понимаешь, - деловито скрестила руки на груди Кристина опускаясь на асфальт, предварительно подогнув плащ. - Кажется, тут неподалёку до сих пор стоит что-то заколоченное. Хочешь - проведу, будет новый дом.
-Сейчас? - искренне удивился призрак, но ответил не сразу под тяжёлым взглядом демонессы. - То есть, проведи, конечно, если не занята очень.
-Да ты что, тебя никак балкой по голове приложило? - хрипло усмехнулась Кристина словно ворона каркнула. - В такую пору, да шататься по развалинам... девушка, одна поздно ночью. Святой. Рождественской. Мыши летучие, промёрзшие до самых лапок, - поиграв бровями, она разорвала смехом нагнетаемое голосом повествование. - Да легко. Сейчас только ещё... причащусь, а то я тебя вижу плохо.
Поднявшись на ноги и оправив то, что приличные люди и лохмотьями-то не назовут, а демонесса гордо именовала "юбкой", девушка направилась дальше по улице.
-Замуж, срочно замуж, - завёл старую любимую песню Алан, следуя тенью за вечной авантюристкой.
-Мамочка, я вас прошу... - возвела очи куда-то в тёмное небо Кристина. - Вот был бы ты ого-го мужчиной я бы запросто. А так - нет. Перевелись богатыри, понимаешь, на ... э... - болтнув фляжкой, она сделала ещё один глоток. - Короче, не на ком. Да ты послушай, что сейчас расскажу. Была я в Арабских Эмиратах. Или не Арабских? Или... ай, да не суть. И был там хан-султан. Борода - во, ой, извини, Алан, я тебя так рукой-то. Меч - вот такой, а уж весёлый какой, добрый, ду-шев-ней-ший человек. А я что? А ничего я. Мимо проходила. Ну и что, что хотела спи... прости, вырвалось, украсть что-то там из дворца. Всё учла, всех облапошила, прошла и, понимаешь, кошке егойной... да, на хвост. А я рассказывала уже что-ли? В третий раз? Ну так слушай дальше! И вот меня в тюрьму, а он говорит, не пущу, влюбился: есть не могу, спать не могу, пить не могу... ик! Твоё здоровье, кстати, - Кристина снова приложилась. - И вот начались, цветы-конфеты-алмазы-Луна с неба... что, в прошлый раз полцарства было? Ой, да разве я помню что и кому вру?! А я ... - демонесса глухо постучала по грудной клетке, - я, ик, огниво. Тьху, кремень. Ни в какую. И ушла. И дверью хлопнула.
Быть может и был тот царь, что потерял голову от колдовских серых глаз, будто посеребрённых Луной, а может и не было его. Кристина рассказывала слишком многое, приплетая нередко истории из жизней прошлых, были и небылицы. Иногда врала, но так искренне, что сама верила, даже пуская слезу о несчастной судьбе своей.
Призрачный свет гирлянд сменили сгущающиеся сумерки. Ровные линии тротуаров перетекли в извилистые переулки с названиями, скрытыми под пылью и ржавчиной, единственный проржавленный автомобиль посередине проезжей части и пустой фонтан с острыми зубьями арматур. Разбитые фонари, слепые с тех самых пор, как место это покинули люди, рабочие, что вели переустройство этой части города. Будет здесь разбит парк или всё-таки построен торговый центр - споры велись и по сей день, а ныне здесь жило прошлое на останках былого благополучия.
-Нам туда, - прошептала Кристина, указывая на тёмное здание в конце улицы. - Слышишь?
Остановившись, демонесса подставила лицо ветру, не ощущая как холод пробирается под одеревенелое пальто.
-Это вальс... - ответила она на собственный вопрос, поднимаясь на цыпочки.
Шаг назад, два вперёд, так и только так. Подхватив мелодию, прошедшую сквозь столетия плавной походкой, она закружилась, огибая куски черепицы, пустые бутылки и блестящие от льда поверхности, направляясь к незыблемому зданию театра, который так и не смогли снести.
Как и двадцать лет назад, вход в Храм Мельпомены охраняли каменные гаргульи, что недобро воззрились сейчас на непрошеных гостей. То, что они не разговаривали со всеми подряд, вовсе не значило, что они всего лишь куски горных пород.
-Понаехали, - фыркнул Дмитрий Менделеев, а в миру - та, что слева.
-И не говори, бро, - поддакнул Жан-Батист, - та, что справа - подпирая морду лапой. - В нашу-то белокаменную.
-Где тут, блин, надпись "гостиница", вашу ж мать, - сладко потянулся после долгого сна Дмитрий. - То пацан какой-то, теперь призрак и ... эта!
-Хоть бы налил кто, - с тоской гнул своё Жан-Батист.
Призрак растаял за спиной Кристины, стоило ей переступить порог. Духи всегда исчезают в полночь, как и тени. Оглядевшись, демонесса стряхнула снег с волос и крыльев, расплываясь в счастливой улыбке.
-Здесь заночую, - довольно пробормотала она, почтительно снимая сабо у порога и проходя внутрь холла босиком.
Не поморщившись, даже когда под подъём ступни угодил осколок стекла, Кристина замерла, ведя носом словно собака-ищейка. Запах крови, с которым ничто перепутать нельзя. Кто мог окрасить светлый праздник алым?
Узкий луч, словно от софита на сцену, растекался по полу бледной кляксой на полу фойе, серебрясь на белых крыльях. Спала в Объятиях Смерти ангел со светлыми волосами, улыбаясь кому-то бескровными губами, совсем юная, почти девочка как по меркам бессмертного племени.
-Кто же тебя так...? - пробормотала Кристина, медленно приближаясь к распростёртому телу на полу.
Тихий шорох прозвучал в мёртвой тишине громом среди ясного неба, словно выбирался юный феникс из пепла того, что жил до него; шевелился в холодных руках девушки живой рыжий огонёк, сопя. Ребёнок. Тихо ударилась о пол сумка демонессы, съехавшая с плеча. Прижав руку к губам, Кристина удержала крик радости - вот он её подарок на Светлый праздник. Тому Клану Демонов, которому принадлежала гадалка, до сих пор не простили вероломства, а потому ни она, ни единственный её "соклановец" не имели права обзаводиться потомством.
-Иди ко мне, - прошептала демонесса, высвобождая малыша из мёртвых объятий.
Рыжий малыш был совершенно непохож на белокурую мать, золотоглазый, но такой же тихий, рассматривал сейчас Кристину внимательно и явно недоумевая. Он не пытался кричать и плакать, только прижимаясь теснее в желанному теплу. Забыв обо всём на свете, Кристина медленно закружилась по зале, среди останков кресел, мягко переступая через осколки плафонов люстры, прижимая к груди хрупкое создание. Пробравшись под одеяльце, она нащупывала ладонью на спине ребёнка крылышки, осторожно, чтобы не заморозить. То, что рыжик-мальчик было понятно ей с первого взгляда, как и то, что он не ангел, ведь было такое, что рождался сын адового пламени в светлой семье, даже в тех, кто заключали брачные союзы на протяжении веков только со своей расой.
-Ты человек? - прошептала Кристина, так и не обнаружив на спине малыша крылышек. - И за что же тебя так?
Опустившись на край оставшегося целым зрительского кресла, демонесса забрала в свою ладонь крохотную малыша, ведя по холодной руке пальцем. Словно приподнималась завеса тайны, открывал омут прошлого часть того, что было, уводя с тёмных вод туман. Отец не знал о рождении мальчика вовсе, отстранённый от дел военный - демон из Клана Войны, мама пыталась спастись от гибели, убегая от обезумевшего ангела по имени Габриэль, что убил многих и продолжал истреблять старшее поколение, лишившись рассудка.
-Глаза у тебя совсем как у Архонта Сомергеда, - ласково пробормотала Кристина, бережно перебирая медные завитки волос малыша. - И волосы рыжие, в точности как у Дарена - бывшего Короля Хаоса. Вовремя ты спустился на землю, тот, кто так и не появился на свет более тысячи лет назад.
Снова пустив в ход ту магию, что проступала на коже чёрными витиеватыми татуировками по фалангам пальцев рук и ног, гадалка заглянула в будущее мальчика, оставшегося без родителей, и, широко распахнув глаза, только головой покачала.
-Путь твой всё-таки к Богу... пока ещё не названный, но Рузвельт Анджеал Мейер, главное для тебя - не сбиться с дороги, не ошибиться. И со мной тебе нельзя, - печально улыбнулась Кристина. - Тебе менять будущее.
Тихо падал снег хлопьями, скрывая следы сабо, что остались на корке наста. Стихли все звуки, смолк призрак, что обосновался на бельэтаже; прекратили препираться горгульи, выясняя, кто завтра будет звонить в полицию, чтобы доложить об убийстве.
Переместившись под сцену, где было не так холодно, Кристина убаюкала малыша, который пригрелся и уснул в объятиях демонессы. Не зная слов колыбельных, она напевала те песни, слова которых знала на мёртвых теперь уже языках, заглядывая в нежное личико.
Спит и не знает ничего о том, что уже сейчас избран Судьбой для того, чтобы на двадцатом году жизни участвовать в событиях, что всколыхнут все бессмертные народы, расы и заденут мир людей. Не знает, что наступит день, четырнадцатый по счёту, когда сойдутся в этом же самом городе ещё двенадцать Избранных, чтобы пробудить от сна длиной в две тысячи лет Короля Хаоса и Светлого Бога, и оттого сойдутся в раскладе тринадцать карт Таро станет ясен исход холодной войны, что не окончилась до сих пор.

Об этом мальчике, едва ли трёх месяцев от роду, которого нашли на складе в порту, потом писали газеты. Сторож утром первого января проснулся от удара пониже спины, будто пнул кто, и только потом, в поисках ящика со спиртным на вверенном ему объекте, обнаружил корзинку с младенцем. Ни имени, ни фамилии, только перья чёрное и белое, а вместо записки вылинялая карта Таро - аркан Жрец.

@темы: .I.6. Ангст, РИ "Ангелы больших городов": фэндом в целом (таб.100), #fandom: Ролёвки

---

[Firesong]

Название: Как становятся некромантами
Фандом: ориджинал
Герои: Янтарь
Тема: Цитаты – «Если не можете избавиться от фамильных скелетов, заставьте их танцевать». Дж. Б. Шоу
Объём (в словах или знаках): 2050 слов
Тип (джен, гет, слэш/фемслэш): Джен
Рейтинг: PG
Саммари: заставьте их танцевать – он это буквально.
Авторские примечания: Воспоминания.

текст

- Как становятся некромантами? – переспросил Янтарь. – Не знаю, Флюорит… Понимаешь ли, - он с виноватой усмешкой покосился на Наследника, - я им родился.
Флюорит сидела, сложив руки на коленях, - ну просто пай-девочка, - и всем видом показывала готовность слушать дальше. Дитя-подменыш, она все еще была молчалива, но не из-за застенчивости или особой замкнутости, а просто из-за отсутствия привычки разговаривать. Эта привычка есть у большинства людей, только мы не замечаем ее, пока не сталкиваемся с ее отсутствием.
Так или иначе, к молчанию Флюорит привыкли, и Янтарь правильно истолковал ее взгляд как просьбу о продолжении. К тому же на стол рядом с ним приземлился Осень, тоже всем видом показывая, что ему интересно – он, как и Флюорит, не сталкивался раньше с этой разновидностью магии.
Янтарь обвел комнату глазами – те из присутствующих, кто уже слышал его историю, не возразили. Только Наследник, как и следовало ожидать, сидел, несколько надувшись – но он это переживет.
- Ну что ж, - начал он, - вот как это получилось…

…Я родился в обычной добропорядочной семье, даже немножечко знатной… – «титулованное дворянство, но это к делу совершенно не относится»… - Мой отец, как полагается отпрыску благородной семьи, в юности изучал магию, разумеется, светлую, но никаких заметных результатов не достиг. Мать же до замужества была жрицей-целительницей низшего ранга и, вполне возможно, дослужилась бы до среднего, но предпочла семейную жизнь иерархическим игрищам Храма. Как видите, происхождение у меня самое что ни на есть безобидное, и как в такой семейке мог появиться я – понятия не имею. Если у меня и были какие-то отличившиеся в некромантии предки, мне о них ничего не известно.
Я родился на третий год брака – родители не торопились с ребенком; насколько я знаю, первые пару лет они путешествовали, из интереса – собственного и отчасти политического. Потом появился я, и мать занималась мною сама, хоть это и необычно для семей нашего положения; но она все-таки была целительницей. Из этого я заключаю, что никаких «аномальных» признаков я первые два-три года жизни я не подавал, иначе бы она их заметила. Затем меня сочли достаточно взрослым и из-под материнской опеки я перешел к первым учителям, а родители занялись производством следующего наследника. Когда мне исполнилось пять, у меня уже была сестричка, поглощавшая значительную часть внимания матери. О, она продолжала меня любить, но физически не могла следить за каждым моим шагом.
Я был достаточно обычным мальчишкой – и по деревьям лазал, и над книжками сидел ровно столько, чтобы радовать учителей, но не выглядеть книжным червем. Нет, это не было так и задумано, просто мир для меня был одним восхитительным приключением, и я спешил ухватиться за него со всех сторон, до каких мог дотянуться.
И мне как раз было около пяти, когда меня начала притягивать смерть. Забудьте на мгновение о том, как мы тут живем, и представьте себе жизнь счастливого мальчишки, любимого сына обеспеченных родителей. Вокруг меня было не так уж много смерти, и уж всяко это были не убитые люди. Нет, моей первой «тренировочной площадкой» стал сад. Мертвые листья, мертвые ветки, мертвые насекомые, а как-то раз даже мертвая птица – вот с чем я имел дело; к шести годам я, пожалуй, знал все отмершие ветки на плодовых деревьях лучше нашего садовника, по крайней мере, мог бы указать ему парочку пропущенных при подрезании.
Я, конечно, совершенно не задумывался над тем, почему мертвое мне интересней живого. Это просто была такая игра – найти, изучить, посмотреть, что можно с ними сделать – из тех игр, о которых дети не рассказывают, а взрослые особо не расспрашивают. Бегает себе ребенок по саду после уроков – пусть бегает, здоровей будет. Кстати, о здоровье – то, что я не болел, тоже никого не удивляло; насколько я знаю, никто из моих младших родственничков не страдал от обычных детских болезней, с такой-то мамой.
Учителями моими были почтенные мудрецы и послушники из храма, - люди образованные и умеющие находить подход к детям, но совершенно далекие от темной магии. Когда я стал чуть постарше и начал оживлять в саду гусениц и бабочек, снова никто не заметил. Конечно, попадись мне в детстве в руки хотя бы одна мертвая собака – все могло получиться иначе, но – кто будет присматриваться к гусеницам?
Примерно тогда же я стал понимать отличия мертвого от живого. Если раньше я просто играл, заставляя неподвижное двигаться и пытаясь подчинить его своей воле, то в какой-то момент я понял, что это неподвижное прекратило жить, и я не делаю его снова живым, хотя и заставляю двигаться.
Только не подумайте, что у меня получалось все и сразу, и я поднимал трупы одним прикосновением пальца. Иногда мне удавалось «оживить» мертвое, чаще – нет, и именно поэтому игра и была такой интересной и не надоедала мне – я хотел, чтобы у меня все начало получаться.
Все открылось, когда мне было семь лет, причем самым недвусмысленным образом. Мои родители снова почувствовали интерес к путешествиям – на сей раз больше политический, чем какой-то еще, но чтобы поездка выглядела личной и ничего более, взяли с собой меня. Мы объехали, наверное, пол-страны, ночуя у различных знакомых и родственников, и в какой-то момент оказались у какого-то «осла надутого», как его называл мой отец; кажется, это был какой-то дальний родственник, считавшей себя более важной шишкой, чем было полезно для его здоровья. Как это всегда было, я не ужинал со взрослыми; предполагалось, что я сплю, но, конечно же, я отправился исследовать дом.
Именно там я впервые в жизни увидел труп человека. Понятное дело, он не валялся в центре гостевой комнаты. Труп был надежно замурован в стену, но меня это не остановило. Блуждая по дому, я вдруг ощутил смерть с такой силой, что едва не упал, и почти вслепую отправился на ее зов.
Я даже не сразу понял, что уперся в стену – какое-то время тупо шарил руками по вдруг выросшей преграде. Потом до меня дошло, что дверь тут не предусмотрена, а зов смерти доносится из-за каменной кладки.
Учитывайте, что я был некромантом по рождению – то есть сразу получил полную силу – и при этом совершенно необученным. Я не понимал, что именно делаю, и результаты зачастую оказывались неожиданными для меня самого. Просто в данном случае они полностью соответствовали затраченным усилиям.
… так вот, уперся я, значит, в стену, но меня это не остановило. Я, собственно, не понимал еще, что это человек, для меня пока существовал только сильный зов смерти – и я позвал в ответ. Из стены на меня вывалился скелет с остатками плоти и одежды.
Что? Как он вышел? Точно так же, как мертвые сами встают из могил, невзирая на гробы и могильные камни – какая разница, вертикальный камень или горизонтальный? Мертвые приходят на зов тех, кто умеет звать… да вы и сами видели.
Так вот, выходит на меня из стены эта красавица в остатках женского платья, и я ее заворожено разглядываю. Ее внешний вид меня ничуть не смутил – я испытывал небывалые ощущения и хотел посмотреть, что у меня получится. Конечно, и о том, что придется потом как-то прятать следы своей деятельности, я не подумал. Мне же никогда раньше не приходилось этим заниматься.
Я сосредоточился тем, чтобы заставить тело двигаться по-человечески, но оно то и дело норовило упасть или сгибалось в неожиданные стороны, и мне приходилось «пинать» его резкими толчками энергии. Поэтому казалось, что оно танцует какой-то безумный танец, а не идет. Я вливал в него все больше сил так, что сам уже едва стоял на ногах – а мое создание, напротив, получило больше сил, чем ему стоило бы. Особенно учитывая, что никаких особых команд я ему не подавал.
Из столовой с первого этажа донесся раскатистый смех хозяина дома – труп словно услышал его, повернул голову и отправился туда. Я сначала решил, что он выполняет мои пожелания и ходит, а когда я понял, что это тело вот-вот ввалится в столовую, было уже поздно. Я запаниковал, да и ослаб порядком, так что мои невнятные приказы на него не подействовали. Так что, когда незваная гостья распахнула двери и появилась за ужином, я смог только привалиться к стене за дверью и с ужасом слушать, что будет дальше.

Что происходит, когда во время мирного семейного ужина входит мумифицированный труп, думаю, объяснять не надо. Мертвая женщина все той же странной танцующей походкой направилась к хозяину дома, к счастью, не замечая моих родителей – не знаю, смог бы я что-нибудь поделать, будь это не так… но они ее не интересовали. Что-то разбилось, раздавались невнятные возгласы, а потом громкий возглас хозяина: «Аделия!» - и бормотание моего отца…
Затем раздался стук падающего тела – за ним, эхом, второй – и меня вдруг накрыло уже знакомой мне волной умирания, только во много раз сильнее. Я торопливо попытался принять в себя эту энергию, сколько мог, а когда снова смог нормально стоять, бросился к дверям: в комнате кто-то умирал – и там были мои родители. Я их любил, между прочим!
Однако ничего страшного я не увидел – мать сидела, прижимая к губам платок, отец наклонялся над трупом «надутого осла». Умирал, соответственно, хозяин дома, а поднятый скелет лежал неподвижно посреди комнаты.
- …все-таки убил ее, - говорил отец, не заметивший еще моего появления. – Но как неудачно, что он взял и умер вот так. Дорогая, ты можешь… - он обернулся к моей матери и тут заметил меня.
- Что ты тут делаешь, сынок? – спросил он. Я был так растерян и еще не оправился от страха, что не сообразил сразу сказать, что меня разбудил шум или что-то в этом роде; но наверное, я выглядел достаточно потрясенным, потому что отец не стал требовать ответа от меня и снова обратился к матери.
- Я понимаю, как все это неприятно, дорогая, но не могла бы ты ему помочь? - Мать покачала головой, не отнимая от губ платка, и глухо произнесла:
- Нет, он умер. Не выдержало сердце, с этим ничего нельзя было сделать.
- Как неудачно, - с досадой произнес отец. – обнаружить в семейном шкафу такого скелета, и не иметь возможности воспользоваться в наших интересах? Если бы удалось притащить его на ассамблею…
Помните, - я тогда был совсем ребенком. Я чувствовал себя ужасно виноватым в случившемся, и мне не приходило в голову, что моя вина для других отнюдь не очевидна.
- Но папа, - сказал я нарочито радостным голосом, - если хочешь, я могу привести его, куда тебе надо.
Меня переполняла энергия, да и труп был совсем свежий. Я поднял его – а заодно и скелет, с которым все еще оставался связан силой, и эти двое закружили по залу все той же дергающейся походкой, - прямо на глазах моих родителей.
Отец замер, а мать снова прижала к губам платок…

Вот так и выяснилось, что я некромант от рождения. Мать была в ужасе и настаивала, что, если не подпускать меня близко к мертвым, «это пройдет», или, по крайней мере, останется спящим во мне. Она хотела, чтобы все случившееся навсегда осталось семейной тайной. Отец, хотя и терял во мне наследника, оказался более здравомыслящим, понимая, что невозможно оградить живущего в мире человека от смерти, а необученный некромант опасен и находится в опасности сам. Однако, пойдя навстречу матери, он не стал афишировать мои способности. Так что меня не отдали в ученики к некроманту, но у меня стали появляться книги – до сих пор не знаю, чего отцу стоило добывать их.
Следующие несколько лет я учился по книгам, и узнал из них достаточно, чтобы понимать, что я делаю – и чего лучше не делать, но это уже другая история… Как только мое тело повзрослело достаточно, чтобы я перестал считаться ребенком, я прошел полную церемонию – у меня не хватило терпения ждать, пока я полностью повзрослею, и хотя потом мне не раз пришлось пожалеть об этом, сейчас я уже привык считать, что все получилось к лучшему… Я сделал все сам, и не спрашивал разрешения у родителей, чтобы не спорить с бесполезными запретами.
Ну а после церемонии спорить о чем-либо было поздно. Было очевидно, что дома я не останусь, и вскоре я ушел, а семья попыталась тихо забыть о моем существовании. Судя по всему, в нашей семье принято прятать скелеты с глаз долой и забывать о них – но парочку я однажды вытащил на свет сам; а если в нашем роду когда-нибудь снова проснутся эти способности, то я вернусь вытащить и этот – хотя бы в семейном кругу, чтобы помочь другому тем, чего не было у меня.
В конце концов, я стал неплохим специалистом по обращению со скелетами – в любом смысле этого слова…

- Не проснутся, - раздался негромкий голос. Янтарь обернулся и увидел Пророка, который незаметно появился в какой-то момент рассказа. – Наследственность здесь ни при чем. Как и у всех нас.
Янтарь, не споря, пожал плечами.
- Я чувствую странное удовольствие, наблюдая за своими далекими родственниками. В конце концов, это было мое единственное подобие семьи на протяжении очень долгого времени. Я как-то привык уже…
В комнате повисло молчание – семьи для всех были темой, на которую было о чем помолчать…

@темы: .V.3 Цитаты, #original: фэнтези, Ориджинал: фэнтези, маги-наемники (таб.30)

---

Сайлент Хилл 005/100

[Линн Бранст]

Название: Записки из блокнота Сибил
Фандом: Сайлент Хилл: фандом в целом
Герои: Сибил
Тема: 4.2 Шерсть
Объём: 214 слов
Тип: джен
Рейтинг: R за тематику
Саммари: Сибил ищет причину
Авторские примечания: не мой мир и не претендую.

Только что столкнулась со странной вещью. Я шла по городу, никого не встречая, как вдруг тишина была нарушена. Я четко услышала стук когтей по мостовой. Вдалеке сквозь туман я увидела собаку. Обычная дворняга, ничего особенного. Я пошла к ней, надеясь увидеть хозяина, или хотя бы то, что псину привлекло, как вдруг она бросилась на меня. Естественно я её убила прежде, чем она собралась перекусить мной. Но вот к чему я об этом говорю – убитая мной тварь лежит под моими ногами и самое странное то, что она лишена шерсти. Точнее она лишена даже кожи. Я понимаю, что такого не может быть, более того, я четко осознаю, что вдали видела обычную собаку. Теперь я сомневаюсь, всё ли со мной в порядке. Вероятно, между поездкой на дороге и осознанием себя посередине города произошло нечто изменившее моё восприятие. Быть может это всё же наркотики? Их ведь не обязательно колоть. Быть может меня заставили каким-либо другим образом принять их? Например, выпив? Мне кто-то говорил, что в Тихом Холме с этим проблема. В любом случае, я должна разобраться, что здесь происходит, именно для этого я ехала сюда. Но при чем тут шерсть? Знаю. Я её не вижу именно из-за измененного сознания. Это иллюзия и всё. Кто бы ни стоял за этим, сделавший подобное с офицером полиции, должен за всё ответить!

@темы: .IV.2 Текстуры, #fandom: Silent Hill, Silent Hill: фэндом в целом (таб.100)

---

FFXII: фэндом в целом, 6/30

[Квисти]

Название: Fallen
Фандом: Final Fantasy XII
Герои: Оккурии
Тема: I.5 - боль
Объём: 217 слов
Тип: джен
Рейтинг: G
Авторские примечания: апокриф, крэк

Высоко-высоко над призрачным городом, в центре которого пародией на человеческое сердце пульсирует гигантский кристалл, есть город другой.
Там всегда стерильно чисто и холодно, ни стен, ни улиц, ни зданий – лишь математические формулы, складывающиеся в извечную гармонию мира. Там никогда не гаснет солнце – но это лишь копия настоящего светила, обсчитанная бездушным алгоритмом. Строго говоря, этот город даже не находится в Ивалисе, он включает в себя Ивалис.
Там живут Оккурии, Неумирающие.
Вернее, не живут, а существуют. Все их существование посвящено одной цели – удерживать в равновесии Систему. Это кропотливая работа, особенно если учесть, что разумные существа Ивалиса разумными называются только по недоразумению. Они с таким увлечением лгут, предают и убивают друг друга, что Оккуриям нет покоя ни ночью, ни днем – если бы эти полубожественные сущности имели собственное мнение – наверняка бы возмутились такой эксплуатацией. Но к счастью, Оккурии не умеют испытывать эмоции. Неизвестно кем и когда созданные программы управления реальностью, не больше, но и не меньше, - Оккурии равнодушны и неодолимы, как сама Судьба.
Так было, так есть и так будет.
Так было до тех пор, пока одна из них не задержалась в реальном мире дольше положенного.
Вена недоуменно смотрит на людей, копошащихся в развалинах. Перекрытия древнего храма рухнули, и одному из участников экспедиции придавило ногу. Смертные суетятся, ругаются, раненый шипит сквозь зубы.
Вена не понимает, что происходит.
Она чувствует боль.

@темы: .I.5 Хёрт/комфорт, #fandom: Final Fantasy, Final Fantasy XII: фэндом в целом (таб.30)

---

[AlyonaSL]

Название: Не дано природой
Фандом: CSI LV
Герои: Гил Гриссом/Грэг Сандерс
Тема: "парк"
Объём: 1225 слов
Тип: кагбэ слэш
Рейтинг: PG-13
Саммари: "- Да ничего не надо говорить, - бросил Грэг. – Я все понимаю, босс. Не сдержался. Готов получить взыскание. Больше не повторится."
Дисклеймер: всё чужое. Моя только любовь.


НЕ ДАНО ПРИРОДОЙ


Тело нашли в парке. Лусия Мендоса, пяти лет, пропавшая три дня назад. Зверски изнасилована и задушена.
Мать, зачем-то вызванная на место преступления, беззвучно рыдала, стараясь не смотреть на то, что осталось от дочери. На неестественно белом лице девчушки темными точками выделялись остатки парковой почвы, а к виску прилип пожелтевший листок.
Грэг почувствовал, что его тошнит.
- Черт подери, это наверняка ее отчим, – прошипела рядом Кэтрин Уиллоуз. – И я это докажу! Я засажу его на всю жизнь…
Грэг подумал, что они в своей работе прежде всего должны быть объективными и непредвзятыми: так всегда говорил Гриссом. Причем говорил довольно часто: в основном тогда, когда стажеру Сандерсу самому хотелось «засадить на всю жизнь» в тюрьму тех людей, которые творят всякие ужасы с маленькими детьми.
Вот не так давно: папаша вроде случайно оставил ребенка в машине в жуткую жару. Ребенок задохнулся. Грэг тогда бушевал в лабе как вулкан, горячо споря с Кэтрин, которая говорила, что «отец уже и так наказан».
- Убивать таких отцов! – зло говорил Грэг. – Просто за то, что не ценят того, что имеют!
Уиллоуз тогда как-то странно улыбнулась, положила Грэгу руку на плечо и сказала: «Эх ты, Грэгго. Тяжело тебе, сочувствую...» А Гил, случайно заметивший эту сцену, прочел Грэгу дома нудную лекцию: что они не судьи, а служители науки, что они следуют за уликами, а не обвиняют беспредметно, и что объективность и беспристрастность – главное в их работе. И если стажер Сандерс не научится справляться со своими эмоциями, ему придется отправиться обратно к спектроскопам и пробиркам!..
А потом, после долгой паузы, сел поближе, обнял Грэга за плечи, прижал к себе. И прошептал близко-близко, так, что дыхание коснулось щеки:
- Ничего, ушастый… Ничего… ты думаешь, я не понимаю?..
- А ты сам-то, - горько усмехнулся Грэг. Да уж, разве забудешь то дело, дай бог памяти, трехлетней давности, когда во дворе дома нашли двухмесячного ребенка хозяев – задушенного полотенцем? Как Гриссом тогда рвал и метал, подгоняя всех, а Грэгу устроил самый настоящий скандал и едва не перебил половину пробирок: потому что тем делом требовалось заняться вне очереди, а техник Сандерс позволил себе сослаться на какой-то срочный заказ от ФБР!...
- Да уж, я и сам хорош, - согласился Гриссом, виновато дыша Грэгу в волосы. – Но просто нам нужно это знать… помнить… и себя контролировать…
Это оказалось величайшей трудностью – контролировать себя. Особенно когда ребенок пяти лет лежит перед тобой на холодной земле без движения, и личико искажено то ли последним плачем, то ли страхом, а желтый листок так и прилип к виску.
Сволочи.
- Почему здесь столько народу? – раздается строгий голос за спиной. Шериф: его тоже принесло, как же, дело такое громкое! – Это вот еще кто?..
Грэг не оборачивается, но чувствует, что говорят о нем.
- Стажер Сандерс, – спокойно отвечает Кэт.
- Вы с ума сошли, стажеров на такие дела привозить! Сейчас здесь будет полный парк прессы, а у вас тут неопытные сотрудники болтаются! Вы хотите, чтобы он опозорил нас перед всем городом? Пусть немедленно проваливает в лабораторию!
Да, шериф Атвотер чрезвычайно взволнован, куда там.
- Я не могу сказать, чтобы он проваливал, - Грэгу слышно, как Кэтрин слегка усмехается. – Его Гриссом привел, он его и отправить должен… если сочтет нужным!..
- Черт подери, - с чувством произносит шериф и уходит. Видимо, искать Гриссома.
Он бы лучше у Грэга спросил, где Гриссом. Грэг знает, что Гил сейчас разговаривает с матерью девочки. Самое сложное взял на себя, как начальник.
Мать уже не плачет и не молчит. У нее началась истерика, и она кричит на весь парк:
- Где же вы раньше были! Куда вы смотрели! Всегда вы приходите не вовремя, всегда под конец, когда уже поздно! Ненавижу вас!..
Кажется, она вцепилась в капитана Брасса, и капитан, ругая сквозь зубы тех, кто вызвал миссис Мендосу на место преступления, пытается успокоить женщину: но как ее сейчас успокоишь? Чем?
Грэг решительно направляется к Гилу. Бог знает, для чего. Но миссис Мендоса, однако, успела раньше:
- А вы что тут стоите, ничего не делаете? Ищите, ищите немедленно этого изверга! Я его своими руками удушу! А если не найдете – удушу вас, вот честное слово!..
Гриссом зачем-то пытается ей объяснять, что криминалисты не могут трогать тело до позволения коронера: но слово «тело» вызывает у женщины новый приступ истерики.
- Не говорите мне этого слова! Это не тело! Это моя доченька, господи…
Миссис Мендосе становится дурно, и она уже готова упасть, но Грэг быстро подходит и подхватывает ее. А потом неожиданно для самого себя произносит:
- Не плачьте… пожалуйста. Мне правда очень жаль… я понимаю, как это…
И тут женщина обрушивает весь свой гнев на него.
- Ты! Много ты понимаешь! Ты еще молод меня понимать! Мало того, что ты мужик, – у тебя еще наверняка и детей нет, верно?!..
Грэг невольно отступает на шаг назад.
- Верно, - еле шепчет он. И ругательски себя ругает за то, что подошел и вмешался.
Гриссом смотрит на него, как бы напоминая еще один недавний разговор: «Потерпевшие могут сказать нам всё, что угодно, и иногда случайно даже ударить в самые больные места. Но мы должны вести себя так, как будто ничего не случилось, понимаешь?..»
Грэг понимает. Поэтому сейчас всеми силами старается сохранить лицо.
- Да, у меня нет детей, - произносит он как можно спокойнее.
Продолжение «…и не будет» он говорит про себя. Незачем посвящать собеседницу в такие тонкости, а то ее еще заинтересуют причины.
- Вот появятся – тогда ты меня поймешь! Может быть!..
- Ваши бы слова да богу в уши, - Грэг устаёт сдерживаться, но произносит это тихим шепотом. Так, чтобы миссис Мендоса не слышала. Она и не услышала. Опять обернулась к капитану Брассу:
- И откуда у вас такие сотрудники: сами только из памперсов вылезли, а туда же – «понима-аю»!..
Пока Брасс, как умел, заговаривал зубы страдающей матери, Гриссом подошел к Грэгу.
- Я тебя перестану брать на детские выезды, - произнес он сухо. – Сколько раз говорить, что…
- Да ничего не надо говорить, - бросил Грэг. – Я все понимаю, босс. Не сдержался. Готов получить взыскание. Больше не повторится.
Гриссом шагнул ближе, оглянулся вокруг и прошептал:
- Перестань, ушастый. Слышишь? Просто ты… помни, что я тебе говорил про слабые места. Мне самому-то сейчас… не очень комфортно, скажем так. Тем более есть у меня подозрение, что это и правда сделал новый муж мамаши. Что он ребенка мучил давно, и мамаша знала об этом и молчала. А сейчас истерит: то ли чувство вины прорезалось, то ли хочет на других ответственность переложить, а возможно, и то и другое вместе… Девочку жалко. И ты прав, многие люди не хранят того, что достается им слишком легко и как бы само собой. Но это же наш выбор, помнишь?..
- Помню, - буркнул Грэг и отошел.
В парке было холодно и пусто. Где-то совсем рядом поскрипывали качели, нелепо ярким пятном торчала детская горка. Наверное, маленькая Лусия Мендоса любила здесь гулять. Вместе с мамой и отчимом.
Грэг сжал кулаки и выругался про себя. По-норвежски. От этого стало немного полегче: как минимум начали работать мозги.
И подумалось вот что: они с Гилом хотя бы могут по мере сил защитить остальных детей, пострадавших от произвола взрослых. А если не успели – то отыскать тех, кто мучил этих детей. Отыскать взвешенно и точно, следуя за уликами, а не за эмоциями.
Это они вдвоем могут сделать. Раз уж иного им не дано природой.
Грэг полез в карман, вытащил пару латексных перчаток. Подошел к Гриссому:
- Я в порядке, босс. Говорите, что делать.
И заметил, что Медведь краешком губ улыбнулся ему. Словно слышал, о чем Грэг думал перед этим.
А может, и правда слышал. Не исключено.

@темы: CSI: Гил Гриссом, Грэг Сандерс (таб.30), #fandom: CSI, .III.3 Места

---

[Ester_]

Название: Адвокат
Фандом: NCIS
Герои: Джетро Гиббс, Тони ДиНоззо
Тема: Самозащита
Объём: 334 слова
Тип: джен
Рейтинг: G
Саммари: Шеф должен отвечать за своих подчиненных, иногда даже в здании суда
Авторские примечания: Сюжет не привязан к какой-либо серии, просто выдумка автора.

- Но это ведь действительно была самозащита! - воскликнул ДиНоззо, артистично разводя руками. Ведь не в первый раз преступник погибает от рук агентов, тем более в данном случае этот психопат пытался прикончить Тони топором. "Это было бы так не эстетично", - заметила тогда Эбби, ведь никто не знал, что родственники погибшего преступника, который, между прочим, изнасиловал и убил трех женщин, наймут целую кучу адвокатов, пытаясь доказать, что действия агента NCIS Энтони ДиНоззо были превышением допустимой самообороны. Теперь самого Тони, вместе с Гиббсом и директором, ждало тяжелое судебное заседание.
- Я знаю, ДиНоззо, и прекрати уже ныть, - проворчал Гиббс и отправился за кофе.
Тони устало опустился в кресло, пытаясь заставить себя не прокручивать в мозгу снова и снова события того вечера. В конце концов, это уже никому не поможет.
- Он просто нервничает, Тони, - улыбнулась Кейт, - Не волнуйся, Гиббс ведь будет сам защищать тебя в суде.
Глаза Тони округлились так, будто бы его отправили следить за женской раздевалкой.
- Что?! Гиббс будет вместо адвоката?
- Ну да, - подтвердила Тодд.
- Я считаю, что это очень хорошая идея, - начал было успокаивать коллегу МакГи, но тот пробурчал что-то вроде "Заткнись, новичок" и вышел.
Как и следовало ожидать, Гиббс обнаружился около автомата с кофе. Если бы не эта ситуация, Тони вряд ли бы решился сейчас заговорить с боссом, особенно учитывая его выражение лица...
- Босс, неужели у морской полиции нет денег на адвоката?!
- Кейт проболталась? - вопрос был скорее риторическим, - Послушай, ДиНоззо, я тебя чем-то не устраиваю в роли твоего защитника?
Эффектно поднятая бровь Джетро явно указывала на то, что должен ответить Тони.
- Нет, все в порядке, босс.
- Так то лучше, ДиНоззо, - ухмыльнулся Гиббс.

- Кейт, я говорил тебе, что справедливость всегда торжествует? - Тони улыбался своей фирменной улыбкой, стоя на крыльце здания суда, - Это дело должно стать показательным для всех родственников насильников и прочих гадов. Я выиграл, Кейт!
Улыбка Тони вдруг резко сменилась гримасой боли от полученного подзатыльника. Кейт рассмеялась и подмигнула стоящему позади них Гиббсу.

@темы: .II.4 Детектив/преступление, NCIS: Энтони ДиНоззо, Джетро Гиббс (таб.30)

---

[luiren]

Название: Героиня романа
Фандом: KHR
Герои: Вайпер, Вария.
Тема: I-1 Одиночество
Объём: 2472 символов
Тип: джен
Жанр юмор, AU и приложенный к нему ООС
Рейтинг: G
Авторские примечания: АУ, где Вайпер - девочка.


Иногда работать в суровом мужском коллективе трудно. Нет, очень трудно и крайне проблематично. И кому об этом не знать, как утонченной девушке с богатым внутренним миром и столь универсальным именем, как Вайпер. Быть роковой героиней любовных романов в платье цвета индиго не получилось почти с самого начала. Когда по прибытию на базу подготовки Аркобарено небезызвестный ловелас Колонелло учтиво хлопнул Вайпер по плечу и, облизываясь в сторону милейшей Лал Мирч, выдал что-то вроде: "Пацан, смотри какие сиськи!", девушке сильно взгрустнулось. В те времена юная иллюзионистка еще мечтала бегать по полю в белом платье с тысячей оборок и с некогда длинными заплетенными в косы волосами цвета ночного неба, кружиться под игривыми лучиками солнца и наслаждаться запахами сплетенных в венок трав и цветов. Да и идеалистический образ принца с развивающейся на ветру шевелюрой казался не настолько недостижимым, и вполне приемлемым среди полувыдуманных солнечных миров. Жаль, что остатки фантазий разбил один случайно появившийся парнишка, на свои года не выглядящий. Стоявшие дыбом волосы, мощная фигура и аура вселенского зла добавляли ему как лет, так и непередаваемой харизмы. А налившиеся кровью глаза манили не хуже шоколадных тортов из кондитерской за углом, что Вайпер пообещала себе больше никогда не есть. Но мужчину, кажется, скрытый капюшоном светлый лик девушки не покорил, а даже наоборот...
- С дороги, кусок дерьма, - почти на автомате проговорил Занзас, для профилактики злобно зыркнув на члена его только что обретенного специального подразделения. Девушка молчала, но в душе обливалась слезами. Кажется, именно в тот момент она разочаровалась в трепетно хранимых ранее матушкиных романах про жизнь вкуса меда. Жаль, что дальше было, если не хуже, но явно грустнее.
Потому как суровые будни специального подразделения "Вария" романтизмом, цветами и учтивостью к слабому полу не отличались. Да и слабый пол в расположении появлялся только по выходным, и то в виде любимых всеми обитателями поместья дамочек из Червелло. Нет, не то чтобы век эмансипации обошел скромное подразделение стороной, но Луссурия не потерпел бы конкуренции и так в небогатой на сексуальных романтичных красавчиков области.
Задумавшись над своей невыносимо одинокой и печальной бытностью, Вайпер пропустила тычок от принца и мрачный окрик босса:
- Тащись сюда, мусор. И бумагу свою захвати.
И кто теперь спросит, почему Вайпер настолько вредная и мелочная? Ах, эти обиженные женщины!

@темы: .I.1 Эмоции, #fandom: Katekyo Hitman Reborn, Katekyo Hitman Reborn: Вария (таб.50)

---

[Чацкая]

Название: Материализация мысли
Фандом: ГП
Герои: Сириус Блэк, Джеймс Поттер, Ремус Люпин.
Тема: Печаль
Объём: 453 слова
Тип: легкий слэш
Рейтинг: PG

С чего бы мародерам грустить?
Слишком красивый вечер сегодня, слишком ярко и светло в Большом Зале. Дурацкая привычка – желать худшего, чтобы свершилось чуть лучше. И сегодня красота вокруг навевала лишь мысли о контрасте – о том, насколько непохожа будет их дальнейшая жизнь на сегодняшний праздник.
- Лучше бы дедушка Дамби встал и объявил, что скоро нас всех убьют.
- Придурок, - Сириус схлопотал заслуженный подзатыльник от Рема.
- Серьезно, Рем, мы бы тогда радовались потом, что кто-то дожил до послезавтра и говорили, мол, ошибся дедушка, пугал нас!
- Перестань, противно слушать. Наслаждайся праздником.
- Не могу, Рем. Грустно мне.
- Стоило Джеймсу отлучиться на один танец с Лили, как ты раскис.
- Я не из-за этого. Черт бы с ними, мне грустно, что завтра нам прощаться.
- Ты не собираешься с нами видеться после школы?
- Это не то, Рем. Ты же знаешь. Новая жизнь – в ней ничего не бывает по-старому.
- Глупости. Мы останемся навсегда…
- Наивный.
Джеймс бесшумно подошел сзади и обрушился на друзей, плюхнувшись между ними на ступеньки.
- Не слушай ты его, он так говорит, чтобы потом мы встретились, все осталось по-старому, и он был рад, что нифига не сбылись его страхи.
- Ты прав. Разве это плохо?
- Плохо, Сириус. Мысли материализуются.
- Рем, ты один тут не пьян и один понимаешь что за слово сейчас сказал, - Джеймс усмехнулся и притянул к себе Сириуса за плечи.
- Вы как хотите, а я буду думать о хорошем.
- Обо мне? – расплылся в улыбке Поттер.
Сириус смотрел в окно – темное, темное, как будущее, которое он себе рисовал.
И звезды стали будто тускнеть – кто знает, может Сириус однажды погаснет там, высоко… А если не погаснет на небе – на земле другой Сириус точно когда-нибудь сгорит.
Влажный поцелуй в щеку вывел Сириуса из туманностей космоса.
- Брось ты, ради Мерлина, улыбнись.
Выжатая гримаса Джеймсу не подошла, и он заставил Сириуса улыбаться до тех пор, пока тот не махнул на него рукой и от комичности ситуации действительно не рассмеялся.
- Так лучше.
Джеймс снова отвернулся, что-то доказывая Рему, а Сириус подумал, что его звезда, на самом деле, спутник другой – невидимой, но куда более яркой звезды по имени Джеймс. И если однажды исчезнет Джеймс – его спутник падет вместе с ним. Даже оставшись висеть в воздухе он перестанет пылать, он перестанет дышать, думать, жить. Станет лишь формочкой – оболочкой. И не освободится от этой муки, пока не засияет вместе со своей звездой в другом – новом – мире.
Блэк любил думать о худшем, чтобы случилось чуть лучше. Блэк думал, что это правильно. Блэк ошибался. Мысли материализуются. И теперь, спустя двенадцать лет его жизнь темнее, чем то окно, и он висит в этом мире пустой иссохшейся оболочкой – потому что погасла его звезда – звезда, чьим спутником он был всю свою жизнь.

@темы: Harry Potter: мародеры (таб.30), .I.1 Эмоции, #fandom: Harry Potter

---

[AlyonaSL]

Название: Выдумка и реальность
Бета:  Хельга Винтер
Фандом: CSI LV
Герои: Гил Гриссом/Грэг Сандерс
Тема: "Выдумка обязана быть правдоподобной. Жизнь – нет. М.Твен"
Объём: 2686 слов
Тип: слэш и кусочки гета
Рейтинг: PG-13
Саммари: "Теперь Астрид Сандерс знала, что, представляя себе будущую «половинку» собственного сына, не ошиблась только в двух вещах: рост и цвет глаз."
Дисклеймер: всё чужое. Моя только любовь и мама.


ВЫДУМКА И РЕАЛЬНОСТЬ


Миссис Сандерс всегда любила «представлять будущее»: с тех пор, когда еще была Астрид Моникой Ходжем, и у нее вместо нынешней респектабельной стрижки были две косички, торчащие в стороны, как у Пеппи Длинныйчулок. Мама особенно гордилась таким сходством: это напоминало ей о ее родине. Хотя Астрид Лидгрен, в честь которой Нана Ходжем и назвала свою дочку, вовсе не норвежская писательница, а шведская. Но в далекой и жаркой Америке что Швеция, что Норвегия – всё одно Скандинавия, посему Линдгрен была в семье ее маленькой тезки почитаемым автором. Папа Олаф читал дочери и про ту же Пеппи, и про Карлсона, и про знаменитую Рони – дочь разбойника. Может быть, поэтому маленькая Астрид так полюбила мечтать? Хотя мама говорила, что дочь унаследовала ее способности к оккультизму. Астрид тогда еще не знала точно, что такое оккультизм, но «представлять будущее» очень любила.
Например, как сложится жизнь в школе? Найдутся ли там хорошие подружки? И подружки находились, причем такие, какие и представлялись в мечтах, и в школе было в основном так же весело, как и думалось. Или Астрид просто не замечала того, что не совпадало с ее фантазиями?
И любовь. Конечно. Мечтать о любви было особенно интересно: лет в тринадцать прячась с девчонками на чердаке и шушукаясь до вечера. О том, какой у кого в жизни будет прекрасный принц, и как здорово будет выйти за него замуж и потом готовить ему индейку и пончики.
Правда, индейка с годами занимала в мечтах Астрид все более ничтожное место: куда чаще думалось о самом «принце». Каким он будет, какие у него будут глаза, волосы, руки, улыбка? Образ вставал перед глазами всё ярче, прорисовываясь до мельчайшей точечки. Стоит ли говорить, что когда на пути Астрид встретился максимально похожий на этот образ живой человек, она влюбилась в него до потери разума?.. А когда человек предложил руку и сердце – согласилась без лишних раздумий.
Человека звали Питер Сандерс. Он был старше Астрид на пять лет и любил ходить под парусом. А еще страшно хотел сына, причем как можно быстрее. Но первые двое детей оказались девочками.
Питер смеялся и говорил, что и дочек можно научить ходить на яхте: у них тогда была своя маленькая яхта, которая болталась у пирса на берегу. Эрин и Карен только глазами хлопали, когда отец брал их на руки и нес к этому пирсу, рассказывая про «такелаж и рангоут». Астрид смеялась и отнимала у мужа детей:
- Питер, перестань, они же еще маленькие!
- Парусами надо болеть с детства, – отвечал ее «принц». И практически всё было так, как мечталось когда-то. И было ощущение счастья, которое казалось запредельным, когда родился третий ребенок. Мальчик.
Сына назвали Грэгом. Дедушка Олаф, ошалевший от радости при рождении внука, настоял на этом имени. И на том, чтобы вторым именем мальчику дали их родовую фамилию Ходжем. Питер и Астрид пожали плечами и сказали: «Хорошо, папа».
Грэгу было почти семь лет, когда отец утонул. Перевернулся на своей маленькой яхте – и не смог выплыть. Потому что ходил в море без спасательного жилета: он же опытный. Чудом тогда он не взял с собой сына. Астрид помнит, как, вопреки всем своим мечтам, сказала Грэгу еще до похорон отца:
- Чтобы я не видела больше никаких парусов. Ясно?..
Может, это было неграмотно с точки зрения педагогики, тем паче что Астрид сама была учительницей, - но с точки зрения матери и вдовы это было очень правильно.
- Хорошо, мама, – пожал плечами Грэг. – Тогда серфинг и химия.
Астрид хотела было отрезать «И никакой химии», тем более что еще свежи были воспоминания о том, как пару недель назад сын вместе с дедушкой Олафом, подарившим внуку детский химический набор, чуть не взорвали кухню, - но в последний момент подумала, что есть более надежная страховка от таких опасностей.
- Чтобы увлекаться химией, нужны знания, – сказала она. – Занимайся наукой серьезно, тогда пожалуйста. А не так, чтобы еще что-нибудь жахнуть на кухне и вообще без глаз остаться!
Грэг тоже спокойно ответил «Хорошо, мама» и обложился учебниками. А миссис Сандерс стала мечтать о том, что ее сын поступит потом в Стэнфорд.
Стоит ли удивляться тому, что он поступил?..
Эрин и Карен к тому моменту стали совсем взрослыми, и можно было начинать представлять себе будущее в том плане, какими окажутся избранники дочерей. И опять всё странным образом совпало с мечтами: может, потому, что мать очень любила делиться с дочерьми своими представлениями, а дочки хоть и хихикали, но слушали?
Так или иначе, но обе дочери вышли замуж и разъехались по разным штатам. А сын окончил Стэнфорд и уехал работать сперва в Нью-Йорк, а потом в Лас-Вегас. И что-то не спешил сообщать маме о том, что у него наладилась личная жизнь. Астрид к тому времени знала, что навряд ли эта жизнь наладится, увы.
Девушку Грэга она представляла давно, когда сыну было еще лет восемь. Ее мальчик еще сторонился девчонок, называвших его «солнышком», и бегал по улице с приятелями, а миссис Сандерс уже почему-то видела, какой окажется его будущая избранница. Та почему-то представлялась очень высокой, почти с Грэга ростом, и слегка нескладной; с белесыми, словно выгоревшими на солнце волосами до плеч, затянутыми по бокам в два хвостика: кончик одного из хвостиков девушка непременно будет постоянно либо покусывать, либо накручивать на палец. Еще у нее непременно будут еле заметные веснушки на носу, пухлые губы и сине-серого цвета глаза. И когда она первый раз придет к Астрид в дом, то будет очаровательно стесняться и от этого практически все время молчать.
Мечта с годами обретала всё бОльшую четкость, вопреки всему. Была бы жива бабушка Нана, - вот уж посмеялась бы над «оккультными способностями» собственной дочери! Но бабушки уже много лет не было в живых, а собственному взрослому сыну рассказывать о своих «представлениях будущего» Астрид постеснялась. Он же, хоть и вежливый мальчик, свою маму буквально на смех поднимет!..
Да и в самом деле, смешно было мечтать о какой-то избраннице, когда сын еще в четырнадцать напрямую заявил, что в отношениях с девочками у него определенные сложности. Нет, пожалуйста, с ними вполне можно вместе делать уроки и держать их за руку в кино, если уж они так хотят! Но почему совершенно все равно, когда в кино тебя хватает за руку девчонка, и почему начинаешь так мелко дрожать, когда то же самое делает твой приятель-одноклассник? И почему так горят уши, когда он потом говорит «Тьфу, Сандерс, это ты, а я думал – Элис!..»
А еще можно учить девчонок кататься на доске – и искренне недоумевать, почему они так визжат, когда ты придерживаешь их за бедро или за талию. Одну подхватил как-то с криком «осторожно, не упади» - так она залепила пощечину. А потом, вечером, когда шли с пляжа, пыталась утащить в кусты целоваться. Странная… И поцелуи эти – такая гадость, от них так тошнит!..
Астрид слушала Грэга и качала головой: прогноз для нее, учительницы, был весьма неутешительный. Особенно с учетом того, что абстрактная избранница сына – нескладная девушка с веснушками и двумя «хвостиками» - никак не хотела выходить у миссис Сандерс из головы.
Поэтому Астрид сказала, что поцелуи – вовсе не гадость. Но, во-первых, до них нужно дорасти, а во-вторых – надо очень любить человека, с которым целуешься. Ну, чтобы он тебе как минимум нравился. Во всех отношениях, в том числе и физически. А Джанет, которая сначала залепила по физиономии, а потом полезла целоваться – наверное, просто не тот случай?..
- Ага, - кивнул Грэг, усмехнувшись.
Года через два он уже из Стэнфорда написал маме как бы вскользь, что насчет поцелуев она была права. И не успела Астрид представить себе опять свою любимую фантазию, как взгляд зацепился за следующую строчку: «И вот когда мы со Стивом…»
Женщина вздохнула и отложила письмо. Со Стивом, значит. Господи ты боже мой.
Потом, как и следовало ожидать, про вышеупомянутого Стива Грэг стал писать всё реже, затем в письмах несколько раз мелькали еще какие-то мужские имена, но в основном Астрид поняла, что сын подался в науку. Так и написал, между прочим. Последние письма приходили уже из Вегаса – это пугало ее и озадачивало: что Грэг забыл в этом городе греха? Уже потом, из тех же писем, Астрид узнала, что в Вегасе отлично оснащенная криминалистическая лаборатория, и что мальчик опять работает на департамент полиции. Помогает бороться с несправедливостью. Ах, как это романтично, черт подери.
Астрид уже давно бросила представлять себе будущее Грэга. И так было понятно, что ему с подобными предпочтениями в жизни будет нелегко. Может быть, именно в Вегасе он как-то сумеет адаптироваться? Там вроде бы никто ничему не удивляется, и самые разные проявления человеческих пристрастий считаются в порядке вещей. По крайней мере, как бы ни сложилось, но счастье у мальчика будет явно необычное. Если будет.
А потом пришло еще одно письмо. И еще одно. И еще. «Мама, у меня такой начальник! А мы с ним тут обсуждали то и это! Мама, он знает Роберта Фроста! Мам, а я тут ему про нашу семью рассказал, а он мне и говорит…» Упоминание начальника попадалось все чаще, причем порой совершенно не в рабочем контексте. Астрид знала уже про этого начальника практически всё: что живет он один, что по профессии энтомолог, что увлекается тараканьими бегами и американскими горками, держит дома тарантула, а из музыки любит Вивальди и Бетховена.
Весь этот перечень пока не напрягал: потому что человек с такими увлечениями вряд ли заинтересует Грэга «в личном плане». Вивальди и Бетховен? Грэг со своим Мэнсоном и «Черным флагом» как минимум такого не поймет. От американских горок его тошнит, тараканов и пауков он боится до смерти, а Робертом Фростом она сама с детства его замучила, было дело.
И еще сколько этому начальнику лет, интересно знать!
А потом приехал Грэг и привез фотографию. На мобильнике. Теперь Астрид Сандерс знала, что, представляя себе будущую «половинку» собственного сына, не ошиблась только в двух вещах: рост и цвет глаз. Да и могла ли она представить, что эта половинка в итоге окажется кривоногим мужиком, практически ровесником ее самой?..
Сначала втайне ее взяла злость на этого мужика. Даже хотелось рвануть в Вегас, прийти в лабораторию и сказать директору – или кто у них там? – что такой-то сотрудник занимается совращением малолетних. Слава богу, вовремя опомнилась: Грэгу было уже двадцать шесть, хороша бы она была со своими «малолетними»!..
И потом, было всё яснее: если она сделает что-нибудь подобное – сын ей никогда не простит. Потому что у него было всё почти точно так же, как когда-то давно у нее самой. Когда в восемнадцать она встретила Питера.
Точно так же блестели глаза и бесновался пульс. Хотелось перевернуть весь мир, настолько некуда было девать энергию. Астрид с замиранием сердца слушала, как сын рассказывает ей что-то вроде «… и тогда, мама, я не выдержал и выскочил в этих перьях танцевать в коридор, - думал, может, он хоть отругает меня, хоть так обратит внимание? А он, как потом выяснилось, давно обратил…» Это всё было настолько знакомо, что становилось понятно окончательно: никакой избранницы не будет. Будет вот этот мужик с серо-синими прищуренными глазами, такими внимательными, что хотелось сесть и сразу во всем признаться. А еще Астрид подумала, что если Грэг еще раз скажет «Мама, ну ты посмотри, какой он потрясающий», - она сорвется. Накричит на него или еще что-то в этом роде. Отругает, как маленького, что так нельзя, что в его возрасте не влюбляются в мужиков вдвое старше себя, и чтобы он больше не показывал ей никаких дурацких фотографий этого самого мужика!
Потому что если Грэг заметит, как у мамы краснеет лицо и вздрагивают руки, когда она смотрит на фото… Нет уж, лучше один раз накричать, но чтобы он больше ничего не рассказывал.
Но с другой стороны – кому рассказывать, как не маме? Дедушке Олафу еще, но дедушка больше подкалывает и дает всякие советы по мужской части: как бы аккуратнее ему намекнуть, что с учетом сложившейся диспозиции эти советы, мягко выражаясь, слегка бессмысленны?.. А хотя кто знает, – Астрид даже и представлять не хотела все эти тонкости. И без того было тошно.
Грэг приезжал и звонил все чаще, – она прежде и мечтать не смела о таком! И каждый раз взахлеб рассказывал, как у него идут дела с начальником. Дела, хоть и медленно, но шли все лучше и лучше, и Астрид никак не могла понять, что ощущает: то ли радость за своего ребенка, то ли странную досаду?.. Может быть, это всё чушь, ерунда, - и все ее подспудные чувства только оттого, что она уже много лет живет одна, а от одного взгляда на проклятые фотографии так и ощущаешь волну какой-то надежности?..
Да уж, только этого не хватало. Соперничать в поисках жизненного счастья с собственным сыном.
Поэтому, когда примерно через год Грэг сказал «Мама, можно мы вдвоем приедем?» - Астрид обмерла. С одной стороны, ответить бы «Конечно, сынок, разумеется», - в конце концов, будучи столько наслышанной о «личном интересе» своего ребенка, редкая мать не захочет своими глазами увидеть этот интерес?..
Но с другой стороны – она чуть не выдохнула «Ни в коем случае». Потому что так страшно было увидеть этого человека вживую. И почувствовать что-то, с чем она не сможет справиться. Это казалось страшным, неправдоподобным, чудовищно невероятным. И не вписывающимся ни в какие прежние мечтания.
А потом они приехали. Оба. Вот как знала, как чувствовала, что так всё и будет: и сердце подкатило куда-то к горлу, так и норовя выпрыгнуть, и ноги едва не подогнулись. Астрид, несмотря на воспитание и педагогический опыт, в мыслях обозвала себя дурой и нацепила на лицо дежурную материнскую улыбку:
- Здравствуйте, Гилберт. Очень приятно!..
А про себя подумала, что слова «очень приятно» весьма в недостаточной мере описывают ее чувства.
Но могла ли она себе представить, что обо всех этих вещах она уже через полгода будет говорить…. нет, не с Грэгом, и не с собственным отцом, и даже не с наемным психотерапевтом, а с самим Гилбертом. Когда Грэг снова притащит своего начальника – да теперь уже явно не только начальника! – в Сан-Габриэль. И Астрид уже куда спокойнее скажет «Здравствуйте, Гилберт», а к вечеру они вдвоем засидятся на кухне после долгого жаркого летнего дня, смеясь над тем, что Грэг, изголодавшийся по своему серфингу, дорвался до доски и накатался так, что просто вырубился, не дождавшись ужина. Гилберт сказал, улыбаясь, что «этот возьмёт своё за завтраком», и предложил Грэга не будить.
Они вдвоем прекрасно поужинали, а потом налили по пятьдесят грамм виски и разговорились. Начали с Фроста и Уитмена, потом обсудили современную американскую культуру в целом, а потом, бог знает после какой промежуточной темы, Астрид вдруг сказала:
- А вы знаете, Гилберт, я ведь вас представляла совсем другим. Скажем правду, – я вообще представляла личную жизнь Грэга несколько иначе!
Они тогда замечательно поиронизировали над тем, что избранница Грэга Сандерса виделась его маме высокой синеглазой девушкой с хвостиками и веснушками на носу. Да уж, рост и цвет глаз – вот и все, что оказалось соответствующим реальности.
- В жизни бы не подумала, что так сложится! Мне моё представление казалось тогда таким правильным…
- Как говаривал Марк Твен – выдумка обязана быть правдоподобной, а жизнь – нет, - ответил Гилберт и налил им обоим еще по пятьдесят грамм. – Вы наверняка эту цитату не раз приводили своим ученикам, верно?..
Разговор потек дальше о выдумках и реальной жизни, и Астрид уже сама не вспомнит, с чего вдруг произнесла:
- А вот относительно реальности… которая совершенно неправдоподобна… я ведь была в вас влюблена. Так глупо…
- Я знаю, - сказал этот несносный криминалист, делая глоток из своего стакана. – И самое ценное в вашей фразе – это слово «была». Не находите? В этом вообще есть что-то нереальное: когда связываешь свою жизнь с человеком, мама которого почти твоя ровесница, да еще и определенным образом к тебе неравнодушна…
Именно после этих слов Астрид окончательно поняла, что все ее представления о будущем – такая ерунда по сравнению с тем, что подкидывает порой реальность. Потому что когда человек, занимавший твои мысли какое-то время, говорит о твоем сыне «связывать с ним свою жизнь» - это сперва кажется утопией, диким сном, бредовой фантазией. И только в следующую секунду понимаешь, что за эти слова ты готова простить ему всё: и его внимательный взгляд, под которым так и хочется облегчить душу признанием, и то, что он вдвое старше твоего ребенка, и даже свои собственные чувства, в которых он и подавно совсем не виноват.
И уже после этого внутреннего мгновенного катарсиса будет так легко практически до утра говорить с этим человеком о всяких современных жизненных реалиях, - именно на правах матери, что хоть само по себе смешно, но как же иначе?.. А в конце беседы, когда Гилберт посмотрит на часы, скажет «ну что, миссис Астрид, завтрак на носу, пойду разбужу этого обормота» и удалится в комнату - будет очень просто представить, что к завтраку их обоих можно и не ждать. Минимум на полчаса задержатся, это уж точно.

@темы: CSI: Гил Гриссом, Грэг Сандерс (таб.30), #fandom: CSI, .V.1 Фразы

---

[Malum Universum]

Название: Апокриф от Люцифера: Моя звезда
Фандом: Ориджинал: фэнтези, мифология.
Герои: Люцифер (Рафаэль), Элесса.
Тема: Навязчивые воспоминания.
Объём: 1045 слов.
Тип: слэш, хёрт/комфорт.
Рейтинг: PG-13
Саммари: Сюжетная линия «Война с братьями».
Авторские примечания: Внимание! Ваши религиозные чувства могут быть смущены, поэтому читайте с осторожностью, или не читайте вовсе.

Я вынырнул из огня и не сразу понял, где я, и почему вдруг обжигающий мои нервы жар сменился блаженством. Я всё ещё валялся на животе на лежанке - как рухнул туда после утомительного многодневного боя, забравшего силы, так и отключился. И мне снова снилась звезда – бесконечный и всепожирающий океан огня, заполнивший, казалось, всю вселенную. Я был даже не песчинкой, падающей в это пламя – песчинкой была планета у звезды – я был словно атом, желающий распасться на ещё более мелкие частицы. Но мой Свет хранил меня; его было так много, что он не давал забыться мне от боли, постоянно восстанавливая мою несчастную плоть; его было так много, и он был такой силы, что плазма звезды приходила в немыслимое волнение. Огненные протуберанцы рвались ко мне, как хищные щупальца, намереваясь поглотить, но мой Свет противостоял им.
Нет, не надо, думал я, отпусти меня, пожалуйста, дай им пожрать меня, и тогда я буду Твоим, всегда Твоим… И весь Твой Свет будет моим…
Это была битва света и Света, и одно смешивалось с другим. Мои желания и моя боль уже не играли никакой роли. Две стихии: материи и то, что её создавало – Свет, схлестнулись в борьбе за моё ничтожное существование. И звезда выигрывала по Правилам этого мира, ибо никто не может остаться живым, осмелившись подойти к ней на такое расстояние. Но мой Свет всегда был против Правил, он нарушал их сейчас, пытаясь оставить меня в живых, он уничтожал звезду, как то, что угрожало моей жизни. Моей материальной жизни. Это был надёжный и верный страж. И он хорошо делал своё дело.
Звезда взорвалась, поглотив в огне окружающее пространство. И время свернулось, и перестала боль, и наступило блаженство…
Я открыл глаза и улыбнулся.
Ты принял меня.
И тут же осознал, что – нет.
Тёплое дыхание, скользившее по моей спине, покрытой испариной, принадлежало Элессе.
Прекрасное существо, моё создание, которое принимало меня таким, какой я есть. Нарушающим правила, убегающим от самого себя, жестоким ко всему живому, пленником Тьмы. Принимало без оговорок и условий.
- Эксайлез… - его губы коснулись моего уха. – Ты снова кричал.
Я перевернулся на спину и посмотрел на него. Элесса нависал надо мной, и его глаза были наполнены тревогой. Он протянул руку и отёр пот с моего лба.
- Ты часто кричишь во сне.
Я обнял Эле, притянул к себе, прижал его голову к своей груди, уткнулся лицом в его волосы. Они пахли так, будто вся радость мира собралась в них.
- Какой кошмар тебе опять снится? Можешь рассказать?
- Звезда… - я задумчиво скользил губами по его волосам. Почувствовал, как он весь замер, напрягся.
- Снова звезда… Должно быть, страшно падать туда. Хотя я даже вообразить не могу, Эксайлез. Для меня звезда – маленькая сверкающая точка на небе, красивая и холодная. Как она может быть морем огня?
Я усмехнулся. Элесса ни разу не был в космосе – из инферно на Землю мы попадали через портал, поэтому ему действительно трудно представить. Хотя принять это и поверить он может.
- Просто отсюда звёзды кажутся такими маленькими, потому что они очень далеко от Земли. Чтобы попасть к своей звезде даже мне пришлось совершить долгий путь. На самом деле, звезда – это такой… такой гигантский огненный шар в пространстве, - я пытался подобрать понятные аналогии для него. – К ней невозможно даже приблизиться, потому что жар исходит от неё на многие миллионы лиг. И, говоря, что я падал в звезду, я имею в виду, что я сжигал себя в жаре её атмосферы.
Я умолк, и Эле тоже не отзывался. Я впервые ему рассказывал, как это выглядит – падать в звезду. Я не стал рассказывать о чудовищном притяжении, которое не смяло меня в лепёшку, только переломало все кости и разорвало мышцы, ибо мой страж не дал раздавить меня до состояния блина, и сжечь меня до состояния пепла.
- Тебе было больно?
- Да. Но потом я стал бесчувственным, и мне стало всё равно.
Он поднял голову и, хмурясь, посмотрел на меня.
- Зачем, Эксайлез?
Как я мог ему объяснить? Как мог сказать ему, что всё это для Того, кого я любил и люблю до сих пор, просто уже не стремлюсь к Нему?
- Ты хотел уйти к Создателю, Рафаэль, - ответил за меня Эле. – Скажи… ты любишь Его больше меня?
Этот наивный детский вопрос огорошил меня, и я поначалу растерялся. Эле поднялся, сел на лежанке и уставился на меня своим взглядом, который мог вывернуть душу наизнанку порой. Я вздохнул.
- Мальчик мой, во-первых это было до тебя…
Он нетерпеливо помотал головой.
- Сейчас, Рафаэль?
- Я не могу сравнивать, Элесса. Это две разные любви. Совершенно разные любви. Ты любишь дышать, Эле?
Он недоумённо воззрился на меня.
- Я просто дышу. Никогда не думал об этом.
Я кивнул.
- Так вот, любовь к Создателю – это всё равно, что любовь к дыханию. Ты просто дышишь и всё, не задумываясь.
На его лице отразилось непонимание.
- Любовь к Создателю – это любовь к самому себе. Создатель – это и есть ты сам, всё самое лучшее в тебе, потому что не лучшее… это уже не совсем ты. Это чужое, что стремится завладеть тобой.
- Но, Рафаэль, ты же…
- Да, в этом и была моя ошибка. Я отказался от себя, чтобы прийти к себе же, и это не привело ни к чему хорошему.
Элесса вздохнул и лёг на спину рядом со мной прикрыл глаза. Я провёл ладонью по его мускулистому животу.
- Всё так мудрёно, Эксайлез. Я ничего не смыслю в вашей ангельской философии. И эта война, она не делает нас лучше. Она отдаляет нас от самих себя, выходит.
В который раз я поразился мудрости его сердца и чистоте его Света. Он был слишком хорош для убийцы, просто я его сделал таким.
- Ты прав, мой мальчик. Ни одна война не приводит нас к себе самим, кроме той, которая в нас самих. Но мы не можем закончить нашу войну, слишком много поставлено на кон. Возможно, потом, когда мы добьёмся своего, нам придётся долго очищаться.
Он посмотрел на меня так грустно, что я не выдержал и поцеловал его, нежно и успокаивающе. Элесса обнял меня, и вскоре мы забылись в наших страстных ласках, в нашей любви.
Ты не принял меня, Создатель. Но меня принял он, мой мальчик. И он тоже – моё дыхание и мой страж, который будет защищать меня даже вопреки всем Правилам мира.
Возможно ли, что он – Твой дар мне и Твоё прощение? А, значит, Ты всё-таки правильно понял мою жертву – не принял и наказал, но понял и наградил…

@темы: .I.5 Хёрт/комфорт, #original: мистика, #original: фэнтези, Ориджинал: мистика ("Апокриф"), Рафаэль (Люцифер) (таб.30)

---

История четвертая.

[Komissar]

Название:***
Фандом: Киндрэт: кровные братья.
Герои: Атум, Кристоф
Тема: 3/3: ванная комната
Объём: 1022 слова
Тип: слэш
Рейтинг:PG-13
Саммари: трудно сосредоточиться только на деле, когда живешь в одном доме с Кристофом.

Авторские примечания:POV Атума, возможен легкий ООС.

 

Остатки ненавистной магии лигаментиа все еще витали по дому и окрестностям, несмотря на то, что я вложил немало сил в ее уничтожение. Я натыкался на них везде – в холле, в гостиной, влетающими в окна и шебуршашимися в подвале, сидящих на могилах за окном и танцующих в безлунном небе. Однако теперь на них было можно практически не обращать внимания – хватало лишь слабого удара, чтобы развеять их в дым. И порой я ловил себя на том, что мне нравится уничтожать то, что могло завладеть кем-то, кто должен принадлежать только мне. Но разумеется, этот кто-то пока не знал о том, что он должен и будет принадлежать… отчего бы не подарить ему иллюзию свободы? На мой взгляд, роскошный подарок.
С легкой улыбкой я стоял, небрежно привалившись плечом к косяку распахнутой в ванную комнату двери, и наблюдал за Кристофом.
Он брился. Создания лигаментиа уже перестали появляться в зеркалах, и вместо постоянно клубившегося там тумана я видел отражение Кристофа. Приподнятый подбородок, внимательные глаза и точные, уверенные движения руки. Странно, почему некоторые из киндрэт так упорно цепляются за человеческие привычки? Владея магией, не сложно сделать так, чтобы не приходилось каждый день тратить время на глупый человеческий ритуал, но Кристоф с достойным упорством каждое утро проделывал его.
Бритвой по коже… Опасная бритва, тонкая полоса острейшей стали.
Я улыбнулся шире, представляя себе, какая должна быть у Кристофа кровь. Старая, но не состарившаяся, выдержанная, насыщенная, яркая, вкусная… густая и полная магии.
Должно быть, я слишком сильно задумался, в своих мыслях смакуя вкус Кристофа, и пропустил момент, когда он обратился ко мне. Не по имени; Кристоф крайне редко звал меня по имени. Но я заметил вопросительный взгляд его ярких зеленых глаз, отраженный в зеркале, и пришел в себя.
Кристоф, конечно, был слишком аристократом, чтобы сразу же высказать все, что он думает относительно моего за ним наблюдения, однако холодность его тона и его мысли сказали мне за него – и кадаверциан об этом прекрасно знал. Но какой смысл реагировать так, как он того желает?
- Позволь мне, - я подошел к нему и коснулся его руки, забирая бритву.
Кристоф не двинулся и не сопротивлялся, но его взгляд стал из теплого изумрудного стальным, и я уловил эмоцию – отказ.
- Я вполне способен позаботиться о себе и сам, - только и сказал он, попытавшись вернуть бритву обратно. Я тоже не возражал – иллюзия свободы – но как бы случайно повернул лезвие так, что пореза избежать не удалось.
Легкий запах крови приятно защекотал обоняние, и я взял Кристофа за руку, мельком отметив стук упавшей бритвы по выложенному кафелем полу. Какая теперь в ней нужда? Брить его я все равно не собирался. Кристоф не пытался освободиться из моего захвата, и не опустил глаз, внимательно на меня глядя. На какой-то момент мне показалось, что в белизне этой ванной его бледная кожа начинает словно бы светиться, отражая яркий свет ламп, в свою очередь отражающийся от кафеля. Красивое это зрелище. И, пожалуй, я бы мог любоваться им долго, если бы в эмоциях кадаверциана продолжал быть отказ серой стали.
Но нет.
Меня неожиданно обдало волной скуки и равнодушия, да так, что я заинтересованно проник глубже, под это внешнее проявление эмоций, проник, чтобы понять почему – ведь должно было быть по-другому.
Любопытно…
Любопытно, что я на доли секунды перестал контролировать выражение лица, и Кристоф увидел мое вожделение к его крови… и к нему самому.
Это не было для него чем-то новым, чем-то, что могло бы вызвать другие эмоции – а не те, что он испытывал сейчас. Подобное оказалось ему знакомо.
Вольфгер.
Я уловил обрывки воспоминаний и весьма пикантных сцен, и то, что Кристоф так и не смог принять столь экстраординарные желания своего учителя. А когда понял, что Вольфгер совершенно не намерен от них отказываться – перестал спорить и научился принимать все, что происходило, подстраивая психику так, чтобы не потерять рассудок в попытках примирить между собой два разных образа Мэтра. Он это умел, мой дорогой Мастер Смерти. А Вольфгеру совсем не нужно было ломать ученика – хоть он мог бы, и пожалуй, только он и мог. Я не сомневался, что превзошел бы Вольфгера в этих начинаниях – однако нет времени.
Обладание Кристофом могло бы стать приятным дополнением к тому, что я изначально собирался делать. Но, в отличие от Фелиции, в моей постели он не станет пылать, а значит…
Значит, я позволю себе совсем небольшое удовольствие. А принадлежать мне Кристоф будет по-другому… сохраняя свою иллюзорную свободу.
Я заставил его повернуть руку запястьем кверху, поднес ее к своим губам. Кожа кадаверциана была холодная, до легкой прозрачности бледная, и совсем немного жизни пульсировало по венам.
Кристоф молчал, а я не читал его мысли, потому что знал и так, о чем он думает.
- Плохо питаешься, - заметил я, и с удовлетворением отметил, как его ресницы дрогнули – он знал, что я читаю его, и хотя на поверхности я таких мыслей не увидел, я знаю – он втайне думал о том, что его равнодушие заставит меня отступить, погасит интерес. Или… нет?
Какая разница, решил я, нежно кусая его запястье – нежно и медленно, чтобы прочувствовать тот момент, когда клыки прокалывают кожу, и на язык попадают первые, самые сладкие, капли крови… Я мысленно замурлыкал от удовольствия, сглатывая кровь – она оказалась точно такой, как я и предполагал, даже еще лучше. Распробовав, пьешь и пьешь, не в силах оторваться… но я был аккуратен, чтобы не выпить моего Кристофа совсем. И все-таки я выпил больше, чем предполагал сначала, и кадаверциан слегка дернулся, а когда я посмотрел на него, то увидел едва заметные прозрачные капли пота над его верхней губой. Я улыбнулся, не отрываясь от его запястья, и отпил еще немного – просто затем, чтобы полюбоваться им таким чуть дольше, чтобы еще на мгновения чувствовать тяжесть и крепкость его руки в своей.
- Зачем тебе это? – неожиданно спросил Мастер Смерти, когда я выпустил его. – Ты уже получил мое согласие помогать тебе. Вот этим ты чего хочешь добиться?
- Какой глупый вопрос, Кристоф, - я удовлетворенно промокнул губы белоснежным платком. – Разве с Вольфгером ты не понял, что от таких вещей получают исключительно удовольствие?
Последовала пауза.
- Не только, - сказал наконец Мастер Смерти, отворачиваясь – но я все равно продолжал видеть в зеркале его лицо, так что это опять один из его бессмысленных человеческих жестов.
«Ты плохо знаешь людей, Атум», - прочитал я в его мыслях.
И это был первый раз, когда Кристоф назвал меня по имени.

@темы: Киндрэт. Кровные братья: фэндом в целом (таб.30), .III.3 Места, #fandom: Киндрэт. Кровные братья

---

Сайлент Хилл 004/100

[Линн Бранст]

Название: Записки из блокнота Сибил
Фандом: Сайлент Хилл: фандом в целом
Герои: Сибил
Тема: 4/5 Тишина
Объём: 243 слов
Тип: джен
Рейтинг: R за тематику
Саммари: Мысли девушки
Авторские примечания: не мой мир и не претендую.

Последнее о чем я помню, прежде чем осознала себя сейчас и здесь – это ночная поездка по дороге в город под названием Тихий Холм. Я помню, как ехала по ночной дороге, а потом, сразу, без перехода, поняла, что стою посреди него.
Я попала в аварию и у меня амнезия? Эта, как её называют… не знаю, когда теряешь последние произошедшие события? Если так, то эта запись для меня же, если вдруг забуду и этот миг. А может и для кого-то другого, если со мной случится что-то странное. А я подозреваю, что это может случиться. С городом явно что-то не так.
Итак, мотоцикла рядом со мной нет, я оказалась одна прямо в центре города, как могу судить по прежним воспоминаниям из визитов сюда. Что случилось между этими событиями, я не представляю, но, похоже, я совершенно здорова. На локтевых сгибах и везде, куда я смогла дотянуться посмотреть нет никаких следов инъекций, способных объяснить потерю памяти. А если была авария, то где раны? Одни только вопросы. Но не это тревожит меня больше всего.
Возвращаясь к тому, почему я решила начать делать эти записи – с городом что-то не так. Я пока не разобралась что к чему, но непременно выясню. На самом деле, более всего меня беспокоит тишина. Даже в таком спокойном городке как этот, нет-нет, да слышны звуки. Сейчас этого и в помине нет. Не кричат птицы, не лают собаки, нет звуков машин. Даже рация не работает! В этот есть нечто неестественное, я собираюсь выяснить, что же здесь произошло.

@темы: .IV.5 Звуки, #fandom: Silent Hill, Silent Hill: фэндом в целом (таб.100)

---

[Gally]

Название: Похищение
Фандом: кроссовер George Gently/Place of Execution
Герои: Джордж Джентли, Джон Бакхус, Джордж Беннет
Тема: II.4 - Похищение
Объём: 854 слова
Тип: джен, слэш (но это настолько UST, что его можно проглядеть)
Рейтинг: PG
Саммари: Беннет приходит посоветоваться с Джентли. Бакхус недоволен.
Авторские примечания: действие «Места казни» происходит за год до событий в «Джордже Джентли», Беннета и Бакхуса играет один актер.

Инспектор Джордж Беннет провел в их общем кабинете от силы полчаса, а сержант Джон Бакхус уже успел проникнуться к нему глубочайшей неприязнью. Потому что Беннет уже сделал себе имя тем прошлогодним процессом, Беннет не завалил экзамен на инспектора, у Беннета нет ни жены с ребенком, ни начальника-тестя, мечтающего от него избавиться, и Беннет настолько правильный и настолько лишен склонности к самолюбованию (и даже как будто стесняется своих достижений), что он обязательно понравится Джентли, и это хуже всего. То, что Беннет при этом ненамного старше (возможно, он даже моложе) Бакхуса, тоже его не красит в глазах сержанта.
Если бы он хотя бы источал дружелюбие или пытался произвести впечатление, Бакхус с огромным удовольствием дал бы ему понять, что совершенно не впечатлен, и один отправленный на виселицу педофил еще не повод для уважения, но Беннет по большей части молча курит и коротко отвечает на реплики Бакхуса, безуспешно пытающегося его разговорить.
- Наверное, после Манчестера Дарем кажется совсем убогой дырой? – спрашивает Бакхус.
Беннет пожимает плечами.
Это тоже раздражает Бакхуса – больше всего на свете он хотел бы уехать отсюда (в Лондон, и больше никуда, но даже Манчестер кажется по контрасту привлекательным) и навсегда забыть про Северо-Восток, но если бы Беннет ответил утвердительно, это говорило бы о том, что он хоть в чем-то неидеален, что он считает себя лучше местных жителей, что есть в нем что-то, что совершенно точно не понравится Джентли. Если бы он ответил отрицательно, можно было бы счесть его идиотом и успокоиться. Беннет же попросту ушел от ответа.
Бакхус, тихонько скрипнув зубами, собирается предпринять последнюю попытку, когда дверь наконец-то распахивается и входит (хотя лучше бы он не приходил, думает Бакхус) Джентли.
- Инспектор Беннет, - радуется Джентли, - простите, что заставил вас ждать.
- Я ждал недолго, сэр, - отвечает Беннет.
Последующие полчаса Бакхус изнывает еще больше прежнего. Джентли и Беннет обсуждают исчезновение Элисон Картер и болота вокруг деревни, где она жила, Беннет с глубокомысленным видом говорит о чем-то, запомнившемся со времен университетской практики, а Джентли — Джентли его внимательно слушает. И соглашается!
Бакхус демонстративно углубляется в свои бумаги.
Наконец, Беннет уходит, попрощавшись. Бакхус мычит в ответ что-то нечленораздельное, даже не взглянув на него.
В кабинете повисает тишина. Бакхус знает, что Джентли смотрит на него, и продолжает делать вид, что с интересом изучает свидетельство об осмотре заброшенного дома, снесенного десять лет назад. Наконец, он с фальшивой небрежностью произносит:
- Спрашивается, и зачем только приходил? Посоветоваться насчет собственного расследования, которое решил открыть заново.
Он хмыкает.
Джентли молчит.
Бакхус вытаскивает из стопки листки с записями показаний соседа подруги прабабушки убитого и продолжает:
- Многому же его научили в этом его университете. Не хотел бы я быть инспектором, который так справляется со своей работой.
- Это тебе не грозит, - отвечает Джентли.
Бакхус поднимает, наконец, голову и встречается с ним взглядом. Взгляд старшего инспектора не предвещает ничего хорошего.
- Пора бы тебе уже знать, - продолжает он, - что обратиться за помощью не стыдно. Стыдно этого не сделать, хотя чувствуешь, что не можешь сам разобраться, и в итоге по собственной вине все загубить.
- Что Беннет и сделал.
- Нет, это то, чего Беннету хватает ума не делать.
Бакхус катает по столу ручку.
- Ума ему точно не занимать, - мстительно заявляет он в конце концов, - история-то, насколько помню, довольно темная. Говорят, он сам подделал фотографии, чтобы отправить Филипа Хокина на виселицу. Говорят, если кто и виноват в исчезновении Элисон Картер, то это он. Говорят...
- Да, сержант, а еще некоторые люди говорят, что вы — подающий надежды молодой полицейский, - перебивает его Джентли. - Как вам кажется, не ввел ли их кто-то в заблуждение?
- Хотел бы я видеть хотя бы одного из этих людей, - бросает Бакхус. – В последнее время я вижу и слышу только вас, а от вас доброго слова не дождешься.
- Значит, не заслужил.
Бакхус втягивает воздух, словно от удара, но продолжает, хотя и слегка понизив голос:
- Подумайте: Беннет мог похитить Элисон, обвинить в этом Хокина и сфабриковать улики. А Элисон убежала от Беннета и потерялась на болотах. Все говорят, что он был ей практически одержим.
- С таким воображением, - говорит Джентли, - тебе следовало бы не служить в полиции, а писать бульварные романы. Думаю, читатели нашлись бы. И я очень надеюсь, что больше не услышу от тебя этого «говорят». Во-первых – кто именно говорит? Во-вторых, умение критически оценивать и информацию, и сам ее источник, может оказаться полезным даже в обычной жизни.
Бакхус молча кивает.
- Что до твоей версии, - продолжает Джентли, присаживаясь на край его стола, - то Джордж Беннет не так давно приехал сюда из Манчестера. Он никогда раньше не был в той деревне, а, так как Элисон Картер вряд ли когда-либо выезжала за ее пределы, будет не слишком смелым предположить, что он впервые услышал о ней, только когда ее мать позвонила в полицию.
Бакхус слушает его не перебивая.
- Что же касается «одержимости», - говорит Джентли, - то не забывай, что это едва ли не первое его расследование подобного рода, и он взялся за него с большим увлечением и энтузиазмом. И я не считаю, что в сопереживании пропавшему и, скорее всего, похищенному ребенку следует усматривать что-то порочное.
- Да, сэр, - отвечает Бакхус.
Джентли улыбается и переводит разговор на убитого старьевщика.

@темы: .II.4 Детектив/преступление, #fandom: George Gently, George Gently: фэндом в целом (таб.30)