finding pro&contra
Название: "Кажется, последний раз наедине"
Фандом: Lost
Герои: Бен, Джульет
Тема: I.6. Сломленный
Объём: 961 слово
Тип: гет
Рейтинг: R
читать дальше
…
“Breathe in deep and cleanse away our sins
And we'll pray that there's no God
To punish us and make a fuss”©
Muse - “Fury”
“Бывает, что наказание порождает вину” ©
Станислав Ежи Лец
…
Она внимательно вслушивается в его слова, следит за движением его губ.
Говорят, люди более искренни, когда не смотрят в глаза собеседнику. Пожалуй, да, но он не отыщет в её взгляде лжи, лишь прописанное в каждой черте безразличие.
И, чувствуя гладкую поверхность чёрной столешницы, вспоминая одну из точно таких же ночей, как эта, она будет смотреть ему в глаза совершенно открыто и немного утомлённо.
Она не испытывает отвращения или ненависти. Спокойным тоном повторит всё, что он пожелает, но каждая фраза на конце будет сопровождаться равнодушно ниспадающей интонацией, затем паузой, в которую она будто будет набирать силы, чтобы вымученно выдохнуть следующее слово.
А одинокий свет ламп, точно усталых глаз – свидетелей ночных бесед, по-прежнему будет отражаться в зеркале холодной столешницы. Так же, как и в ту ночь, разлинованную клеткой оконных рам, вспоротую частым пунктиром приглушённого дыхания, в координатных осях которого проведены две одинокие в своей параллельности черты.
Она не опустит глаз, боясь увидеть блики на чернильной глади, напоминающие о ещё одном поражении, лучше смотреть ему в глаза - пусть знает, что ей надоело корить себя за ошибки.
Расчерченное крупными буквами слово "безразличие" заполняет собой весь этот стиснутый в четырёх стенах, освещенный тусклым светом мирок, где они по-прежнему вдвоём и в одиночестве в то же время, как и несколько месяцев назад, когда она чувствовала, как по обнажённой спине пробегает дрожь, разбавленная холодом отполированного дерева.
Она опирается локтями на всё тот же нефтянно-чёрный столик. Он здесь же, посреди гостиной. Не правда ли, в этом есть доля горькой иронии?
Или скорее это - тонкая издёвка с его стороны?
Что-то вроде "Пару месяцев назад я трахал тебя на этом столе, а завтра без колебаний пошлю сдохнуть, как последнюю сучку".
Нет, она вовсе не чувствует отвращения к этому человеку, но остатки её самолюбия терзает назойливая мысль: "Ты не стала для него даже дорогой игрушкой. Одноразовая. Своими руками собрал тебя, как мозаику, чтобы затем кое-как разделить детали и закинуть их в коробку с пылящимся старьём".
Он всегда пользовался моментами её непростительной слабости на поле своей необъятной игры. Она оступалась, выбирала не тот поворот, путалась в паутине своих собственных мыслей, и её мнимая полярная звезда не всегда указывала на север, раздваиваясь сквозь пелену слёз, но её конечным пристанищем в итоге оказывалась точно та клетка, которая была ему необходима.
При этом она столь долго заблуждалась, осознавая себя причиной его уязвимости. Наверное, так тоже было нужно.
Отпечатки её пальцев давно стёрты, её неуловимо лёгкий аромат растаял в воздухе, как только солнце отмерило радианами заострённые преломления жёлтых игл света, циркулем проведя дужку для лучей-спиц, и полоски на его безукоризненно чистой рубашке не пересекают следы от её слёз - влажные дорожки размытой туши.
…
Ветер запутывается шорохом в неплотно задёрнутых шторах, еле добирается до разбросанных по полу карт и бумаг, спотыкаясь о точки и мятые уголки, останавливаясь над чернеющими пропастями букв, шелестом пробегает по вершинам гор среди меридианной сетки.
Руки скользят по гладкой поверхности, и нет возможности удержаться за что-то, а ей хочется почувствовать опору, схватиться за неё, впиться ногтями, так, чтобы костяшки пальцев побелели до отрезвляющей боли.
Вертикаль меняется своим местом с горизонталью, и в голове юлой крутятся мысли. Белый потолок, разделённый одинокой полосой света.
Ей не хочется что-то решать, ей надоело. Надоела игра в кошки-мышки. Белый флаг – формальность для загнанной в угол.
Она закрывает глаза, чувствуя прикосновения его губ на своей шее. Губ с тонкими, на первый взгляд незаметными шрамами. Она никогда не спрашивала его, откуда они появились.
У неё вырывается сдавленный вздох, когда он добирается до обнажённой, фарфоровой в пробивающемся в комнату лунном свете ключицы.
Солёный привкус собственных слёз - катализатор для выплеска новой волны боли. Струящейся по венам, заполняющей всё её существо.
Она резко приподнимается на локтях, отбрасывает в сторону свою измятую расстёгнутую рубашку и жадно целует его. Это почти похоже на укус.
Душевная боль переполняет, так пусть он сделает ей больно физических. Она хочет этой боли, хочет дать ей вырваться наружу. И она позволит ему завладеть своим телом, всецело и полностью.
Яркая коробка с красиво завязанным бантом… Оболочка с надетой маской-улыбкой, - неужели это всё, что он столь долго желал получить?
Она не будет сдерживать стон, рвущийся из груди. Пусть он слышит, пусть он чувствует. И пусть услышат, чёрт возьми, в доме, стоящем по соседству. Они понятия не имеют о том, каково держать в себе всю эту ложь, всю эту мерзость, оттисками в памяти каждую фальшивую улыбку и каждую режущую слух фразу "Всё хорошо".
Они ни разу в жизни не слышали, как кричит умирающая роженица, лицо которой искажено невыносимыми муками. Пронзительный, животный крик. Эти глаза… Глаза, в которых инстинктивный страх, как у пытающейся вырваться из капкана жертвы, ужас и непонимание… Ты не можешь помочь. И кровь, кровь на руках... Они не чувствовали смерть клетками собственной кожи.
Если бы можно было перекроить память, вырезать, вырвать из неё лоскутья воспоминаний и грубыми нитками вшить на их место белоснежные заплатки…
И, нет, у неё вовсе не всё хорошо, как бы она не отвечала ежедневно при встрече. Завтра или послезавтра на её глазах снова умрёт пациентка, у которой вот-вот подступит критический срок. И после фиксирования времени смерти она снимет с себя халат в алых пятнах и вымоет руки.
Но кровь не смоешь.
Когда всё кончается, её будто знобит, сгорбленные голые плечи дрожат в столбе света от небесного прожектора-луны, безжалостно обнажающего её слабость. Она пытается что-то сказать, давясь слезами, подступающими к горлу, но не издаёт ни звука. А ей так хочется прокричать: "Я вся в их крови! Неужели ты не видишь этого? Тебе всё равно? Получил всё, чего хотел? Ты сделал меня такой!"
Но она покинет его дом, не произнеся ни слова, оставив за близким рассветом право разрезать своими полыхающими раскалёнными ножницами тёмное ночное полотно, сняв с бренно спящего мира обет молчания.
…
-Ты в порядке?
-Всё хорошо.
-Увидимся через неделю.
Что-то подсказывает ей, что это был их последний разговор наедине.
Да, да, всё хорошо.
Но был ли это последний раз, когда она солгала себе?
…
The End.
Фандом: Lost
Герои: Бен, Джульет
Тема: I.6. Сломленный
Объём: 961 слово
Тип: гет
Рейтинг: R
читать дальше
…
“Breathe in deep and cleanse away our sins
And we'll pray that there's no God
To punish us and make a fuss”©
Muse - “Fury”
“Бывает, что наказание порождает вину” ©
Станислав Ежи Лец
…
Она внимательно вслушивается в его слова, следит за движением его губ.
Говорят, люди более искренни, когда не смотрят в глаза собеседнику. Пожалуй, да, но он не отыщет в её взгляде лжи, лишь прописанное в каждой черте безразличие.
И, чувствуя гладкую поверхность чёрной столешницы, вспоминая одну из точно таких же ночей, как эта, она будет смотреть ему в глаза совершенно открыто и немного утомлённо.
Она не испытывает отвращения или ненависти. Спокойным тоном повторит всё, что он пожелает, но каждая фраза на конце будет сопровождаться равнодушно ниспадающей интонацией, затем паузой, в которую она будто будет набирать силы, чтобы вымученно выдохнуть следующее слово.
А одинокий свет ламп, точно усталых глаз – свидетелей ночных бесед, по-прежнему будет отражаться в зеркале холодной столешницы. Так же, как и в ту ночь, разлинованную клеткой оконных рам, вспоротую частым пунктиром приглушённого дыхания, в координатных осях которого проведены две одинокие в своей параллельности черты.
Она не опустит глаз, боясь увидеть блики на чернильной глади, напоминающие о ещё одном поражении, лучше смотреть ему в глаза - пусть знает, что ей надоело корить себя за ошибки.
Расчерченное крупными буквами слово "безразличие" заполняет собой весь этот стиснутый в четырёх стенах, освещенный тусклым светом мирок, где они по-прежнему вдвоём и в одиночестве в то же время, как и несколько месяцев назад, когда она чувствовала, как по обнажённой спине пробегает дрожь, разбавленная холодом отполированного дерева.
Она опирается локтями на всё тот же нефтянно-чёрный столик. Он здесь же, посреди гостиной. Не правда ли, в этом есть доля горькой иронии?
Или скорее это - тонкая издёвка с его стороны?
Что-то вроде "Пару месяцев назад я трахал тебя на этом столе, а завтра без колебаний пошлю сдохнуть, как последнюю сучку".
Нет, она вовсе не чувствует отвращения к этому человеку, но остатки её самолюбия терзает назойливая мысль: "Ты не стала для него даже дорогой игрушкой. Одноразовая. Своими руками собрал тебя, как мозаику, чтобы затем кое-как разделить детали и закинуть их в коробку с пылящимся старьём".
Он всегда пользовался моментами её непростительной слабости на поле своей необъятной игры. Она оступалась, выбирала не тот поворот, путалась в паутине своих собственных мыслей, и её мнимая полярная звезда не всегда указывала на север, раздваиваясь сквозь пелену слёз, но её конечным пристанищем в итоге оказывалась точно та клетка, которая была ему необходима.
При этом она столь долго заблуждалась, осознавая себя причиной его уязвимости. Наверное, так тоже было нужно.
Отпечатки её пальцев давно стёрты, её неуловимо лёгкий аромат растаял в воздухе, как только солнце отмерило радианами заострённые преломления жёлтых игл света, циркулем проведя дужку для лучей-спиц, и полоски на его безукоризненно чистой рубашке не пересекают следы от её слёз - влажные дорожки размытой туши.
…
Ветер запутывается шорохом в неплотно задёрнутых шторах, еле добирается до разбросанных по полу карт и бумаг, спотыкаясь о точки и мятые уголки, останавливаясь над чернеющими пропастями букв, шелестом пробегает по вершинам гор среди меридианной сетки.
Руки скользят по гладкой поверхности, и нет возможности удержаться за что-то, а ей хочется почувствовать опору, схватиться за неё, впиться ногтями, так, чтобы костяшки пальцев побелели до отрезвляющей боли.
Вертикаль меняется своим местом с горизонталью, и в голове юлой крутятся мысли. Белый потолок, разделённый одинокой полосой света.
Ей не хочется что-то решать, ей надоело. Надоела игра в кошки-мышки. Белый флаг – формальность для загнанной в угол.
Она закрывает глаза, чувствуя прикосновения его губ на своей шее. Губ с тонкими, на первый взгляд незаметными шрамами. Она никогда не спрашивала его, откуда они появились.
У неё вырывается сдавленный вздох, когда он добирается до обнажённой, фарфоровой в пробивающемся в комнату лунном свете ключицы.
Солёный привкус собственных слёз - катализатор для выплеска новой волны боли. Струящейся по венам, заполняющей всё её существо.
Она резко приподнимается на локтях, отбрасывает в сторону свою измятую расстёгнутую рубашку и жадно целует его. Это почти похоже на укус.
Душевная боль переполняет, так пусть он сделает ей больно физических. Она хочет этой боли, хочет дать ей вырваться наружу. И она позволит ему завладеть своим телом, всецело и полностью.
Яркая коробка с красиво завязанным бантом… Оболочка с надетой маской-улыбкой, - неужели это всё, что он столь долго желал получить?
Она не будет сдерживать стон, рвущийся из груди. Пусть он слышит, пусть он чувствует. И пусть услышат, чёрт возьми, в доме, стоящем по соседству. Они понятия не имеют о том, каково держать в себе всю эту ложь, всю эту мерзость, оттисками в памяти каждую фальшивую улыбку и каждую режущую слух фразу "Всё хорошо".
Они ни разу в жизни не слышали, как кричит умирающая роженица, лицо которой искажено невыносимыми муками. Пронзительный, животный крик. Эти глаза… Глаза, в которых инстинктивный страх, как у пытающейся вырваться из капкана жертвы, ужас и непонимание… Ты не можешь помочь. И кровь, кровь на руках... Они не чувствовали смерть клетками собственной кожи.
Если бы можно было перекроить память, вырезать, вырвать из неё лоскутья воспоминаний и грубыми нитками вшить на их место белоснежные заплатки…
И, нет, у неё вовсе не всё хорошо, как бы она не отвечала ежедневно при встрече. Завтра или послезавтра на её глазах снова умрёт пациентка, у которой вот-вот подступит критический срок. И после фиксирования времени смерти она снимет с себя халат в алых пятнах и вымоет руки.
Но кровь не смоешь.
Когда всё кончается, её будто знобит, сгорбленные голые плечи дрожат в столбе света от небесного прожектора-луны, безжалостно обнажающего её слабость. Она пытается что-то сказать, давясь слезами, подступающими к горлу, но не издаёт ни звука. А ей так хочется прокричать: "Я вся в их крови! Неужели ты не видишь этого? Тебе всё равно? Получил всё, чего хотел? Ты сделал меня такой!"
Но она покинет его дом, не произнеся ни слова, оставив за близким рассветом право разрезать своими полыхающими раскалёнными ножницами тёмное ночное полотно, сняв с бренно спящего мира обет молчания.
…
-Ты в порядке?
-Всё хорошо.
-Увидимся через неделю.
Что-то подсказывает ей, что это был их последний разговор наедине.
Да, да, всё хорошо.
Но был ли это последний раз, когда она солгала себе?
…
The End.
@темы: .I.6. Ангст, #fandom: Lost, Lost: фэндом в целом (таб.30)