[Tinka1976]

Название: Лисёнок-2.
Фандом: CSI:Miami, фандом в целом
Герои: Горацио, нмп
Рейтинг: PG-13
Тип: джен
Тема: Штампы. Подслушивание.
Объем: 3044 слова
Примечания: POV несериального персонажа. Продолжение фика "Лисёнок". Майами, 2009 - Нью-Йорк, 1986.



Майами, 2009 год
«Хаммер» припарковался на подъездной дорожке, и мистер Лис неторопливо проследовал к дому. Странно было называть его, как прежде, Лисёнком – слишком велик был контраст между молодым парнем, возникавшим перед глазами при упоминании этого прозвища, и мужчиной, разглядывавшим меня из кресла напротив.
Разговор у нас поначалу не клеился. Мы сидели, потягивали принесенное Горацио пиво, да переглядывались, будто соревнуясь, кто не выдержит и заговорит первым.
- Вот так встретились и поговорить не о чем? - покачал головой я, решив, что возраст освобождает меня от обязанности доигрывать до конца. – Расскажи, что ли, как живешь? Про работу можешь не рассказывать, сам вижу, - я кивнул на золотой значок на его поясе, - а вот про себя расскажи. Ты ж знаешь, как я отношусь к слухам…
Он улыбнулся, быстро, новой своей сдержанно-понимающей улыбкой, кивнул.
Слова «слышал», «подслушал» были для меня как красная тряпка для быка. И из Лисёнка я выбил привычку начинать фразу со слов «я слышал» через две недели. Точнее, «выбил» - лишь выражение, боже упаси, сам я никогда в жизни не ударил бы этого парня, да и другим бы не позволил!..
Но я сейчас не об этом. Через две недели нашей совместной работы, устав рычать на парня за вечное «я слышал», я просто сел с ним в какой-то забегаловке, да и рассказал…
Первый раз роковое слово «подслушать» перековеркало мою жизнь в 25 лет. Я уже тогда работал патрульным, а моя старшая сестра, красавица Патриция, вышла замуж за моего напарника. Белого. На десять лет старше ее. Так уж вышло, что противостоять их любви не смогли никакие предрассудки. А сломалось все в один миг. Мы с Беном сидели как-то у нас дома и выпивали, и он вдруг признался мне, что ненавидит черных. Представляете? Напарник – чернокожий, жена – чернокожая, а он мне вдруг так искренне: «Ненавижу черных! Грязные отвратительные обезьяны!». Я опешил, потом разозлился, кулаки зачесались, но я им воли не дал, сгреб Бена за шкирку, тряхнул – мол, объяснись?! А Бен на меня гляделки вылупил и руками машет. «Да ты что, - говорит. – Вы с Триш – просто дар божий, это просто ошибка природы, что вы тоже черные. Вас, - говорит, - я люблю, а вот черных вообще…» Кто ж мог подумать, что Триш услышала только первую часть? Как обожаемый муж сказал, что ненавидит ее, да грязной обезьяной назвал… Может, еще и то свою роль сыграло, что она беременная тогда была? Но вышло то, что вышло: взяла она пистолет мужнин, вышла к нам в комнату. «Ненавидишь грязных обезьян? - говорит. – Ну так я тебя освобождаю от обязанности жить с одной из них!» И выстрелила: три раза Бену в грудь, один – себе в голову.
Второй раз это же слово явилось по мою душу десять лет спустя. Теперь уже моя жена, Бесси, подслушала мой разговор с одной дамочкой. Ту дамочку поколачивал муж, а свидетелей не было. И вот она упросила меня придти к ним вечером тайком, подождать, пока муженек начнет рукоприкладствовать, да и арестовать его. Все у нас прошло по плану, только на выходе из дома встретила меня зареванная Бесси. «Ты мне изменяешь! – кричит. – Я все слышала, как ты с ней договаривался о тайном свидании и заверял, что все будет хорошо!» Слушать меня не стала, запрыгнула в машину и уехала. Ну, дома я бы, конечно, ее разубедил, вот только до дома она не доехала. Плакала, небось, а дорога скользкая была…
Вот так и вышло, что я все, связанное с подслушиванием, просто на дух не переносил. Ну а как я уже говорил, напарники у меня менялись постоянно, лейтенант мне все новых да новых салажат подсовывал – не рассказывать же мне каждому сопляку такие вещи? Так что я обычно просто рычал, и пацаны привыкали, что при Отто Майерсе такое говорить нельзя. А вот Лисёнку я тогда сел да и рассказал. И не прогадал. Парнишка слушал так внимательно, будто ему не двадцать три года было, а лет пятьдесят, то хмурился, то бровки свои домиком ставил. Ничего тогда не сказал. Вот только больше я от него этих слов не слыхал.
- Ну как… - тем временем, пожав плечами и задумчиво уставившись в окно, протянул Горацио. – Живу помаленьку.
- Как родители, всё в Нью-Йорке, или тоже сюда перебрались? Как Рэй?
На лицо Горацио будто туча нашла. Мне аж сердце стиснуло.
- Их нет, Отто, - просто сказал он, поднимая на меня глаза. – Их нет.
- Давно? – механически спросил я. Ну, родители-то еще понятно, но братишка-то?! Он же чуть ли не на десять лет Лисёнка младше, с ним-то что?
- Мамы давно, - глухо ответил Горацио. Его лицо вдруг расслабилось, стало страшно никаким. – Он ее убил. А я убил его.
Пояснений мне не требовалось.
- А Рэй… Четыре года назад, теперь уже взаправду, - не успел я удивиться и переспросить, что он имел в виду, как Горацио поморщился и попросил: - Слушай, Отто, давай не будем об этом?
- За миссис Кейн, - чуть приподняв свою бутылку, согласился я. – Хорошая была женщина, светлая ей память.
Горацио кивнул, отпил глоток. М-да, видно, пить-то он не только не научился, а и вообще отвык.
- Ну, за старую миссис Кейн, - вдруг спохватившись, уточнил я. Хоть я кольца на руке у него не наблюдал, но кто знает – нравы сейчас свободные.
- Она единственная, - чуть растянув губы в грустной улыбке, сказал Горацио. – Так уж вышло. Я был женат всего день, а жена Рэя его фамилию не взяла.
- Ну, а дети? – нахмурившись, спросил я. – И детишек нет?
- У Рэя сын, - быстро поднял и опустил брови он. – У меня …тоже.
Я хмыкнул, впечатленный этой многозначительной заминкой.
- Рассказывай, сынок, - откидываясь на спинку кресла и делая еще глоток пива, посоветовал я. – Рассказывай.
Теперь хмыкнул Горацио, глянул искоса, наклонился вперед, поставив локти на колени. Я мысленно улыбнулся – его бутылка осталась на столе, едва початая. Да я так и понял, что Лисёнку хотелось не выпить со мной, а поговорить. Поговорить с кем-то, кто назовет его «сынок», кто помнит его рыжим вихрастым длинным мальчишкой.
- Его зовут Кайл, - голос Горацио погустел, наполнился теплотой, и я снова улыбнулся про себя, вспомнив, как приблизительно такие же эмоции вызывал когда-то у меня он сам. – Ему восемнадцать, но я нашел его лишь два года назад.
- О как! – не сдержавшись, крякнул я.
Горацио двинул бровями, мол, вот так.
- Мы с его матерью встречались всего два месяца, когда я работал под прикрытием. Потом Джулия пропала. Я не знал, что она была беременна, она не знала моего настоящего имени. Мальчик рос в приемных семьях, и… Он сбился с пути, - Горацио умолк, покусывая губу. – Отто, я не знаю, - он поднял на меня совершенно несчастные глаза. – Возможно, я упустил сына.
- Сейчас он с тобой?
- Нет, - Горацио хитро улыбнулся. – В армии.
Я тоже улыбнулся, услышав оттенок настоящей родительской гордости в его голосе.
- Знаешь, что я сейчас вспомнил? – вроде бы невпопад спросил я.
Горацио прищурился, наморщил лоб, лизнул губы, пытаясь угадать ход моих мыслей.
- Сдаюсь, - качнул он головой через некоторое время.
- Твой визит в Бронкс.
Он улыбнулся. Уже не сжимая губ, широко, как раньше. Потом засмеялся.
- Надеюсь, Отто, - сказал Горацио, отсмеявшись. – Надеюсь, ты снова прав.


Нью-Йорк, 1986 год.
В Нью-Йорке есть районы, в которых лучше не появляться, будь ты хоть дважды офицер полиции. Один из таких районов, пользующихся заслуженно дурной славой – Бронкс. Пару раз нам с Лисёнком приходилось наведываться в этот район по долгу службы, и каждый раз я старался убраться оттуда как можно быстрее, потому что, даже запретив парню выходить из машины, я не был вполне спокоен. Напасть среди бела дня на офицеров полиции решится только отъявленный псих, да вот беда – в Бронксе вероятность нарваться на такого психа десять к одному.
В тот день мы в Бронкс не собирались, облава проходила в Квинсе, свой родной район Лисёнок знал отлично и сейчас преследовал подозреваемого – молодого чернокожего парня, который убегал, то и дело ныряя в какие-то переулки и проходные дворы. Я решил, что слишком стар для таких забегов, и сопровождал погоню на машине, еле успевая за парнями. Бегал Лисёнок занятно: чуть подняв плечи и прижав локти к туловищу, почти не двигая руками. При этом бегал быстро, а я легко находил взглядом его фигуру, сворачивая за очередной угол и – как я посмеивался про себя – успевая заметить лишь кончик рыжего хвоста, мелькнувший где-то впереди и пропавший за очередным поворотом.
То, что погоня плавно переместилась из Квинса в Бронкс, я сообразил внезапно, наткнувшись на перегороженную улицу и взглянув на название. Тихо ругаясь про себя, я выкручивал руль, торопливо направляя машину в объезд. Когда я обогнул квартал и не увидел ни Лисёнка, ни подозреваемого – начал ругаться громко. Надежды на то, что он бросил погоню и ушёл назад, у меня не было. Так что, вытирая разом вспотевший лоб, я медленно ехал вдоль домов, пристально вглядываясь в каждый закоулок.
Заметив в переулке толпу парней, я включил сирену и свернул, прибавляя скорость. Несколько человек сразу кинулись наутек, остальные продолжали пинать какой-то бесформенный ком. У меня резко пересохло во рту, когда я понял, что впереди – та самая перекрытая улица, по которой я не смог проехать, просто я подъехал к ней с другой стороны. Разом позабыв все правила, которые я старательно вдалбливал парням на протяжении вот уже нескольких десятков лет, я выскочил из машины, выдергивая пистолет из кобуры. В руках у некоторых парней была металлическая арматура, и расходиться они явно не собирались.
- Кто не хочет в тюрьму, вон отсюда! – рявкнул я.
Если бы на моем месте был белый, парни бы не послушались. Сейчас они тоже не особенно спешили, но расступились, и я теперь мог видеть рыжую шевелюру Лисёнка в свете фар.
- Оглохли?! – пытаясь пока не позволить себе ничего думать и чувствовать, выкрикнул я.
После выстрела – разумеется, предупредительного, поверх голов – парни все же кинулись врассыпную.
Я подождал, прислушиваясь, убедился, что все стихло, и лишь тогда подошел к скорчившемуся на асфальте Лисёнку. Трясущимися пальцами нащупал пульс на горле – и чуть не разрыдался от облегчения. Но рыдать было некогда – Лисёнок не шевелился, его лицо было в теплой, липкой крови, а нам нужно было убираться отсюда как можно быстрее. Я как можно аккуратнее сгреб Лисёнка в охапку, но, видно, все же недостаточно аккуратно – он вздрогнул, задохнулся на миг от боли, захрипел, дернулся, снова обмяк.
Я сжал челюсти, не выпуская на волю бессмысленное сентиментальное бормотание, что-то вроде «потерпи, маленький». Укладывая Лисёнка на заднее сиденье, я заметил, что его кобура пуста. Значит, у кого-то из парней – его пистолет? Я торопливо вернулся назад, пошарил вокруг лучом фонарика, но нашел лишь фуражку Лисёнка.


Бронкс остался позади. Наверное, впервые за тридцать лет службы я был полностью невменяем. Я не сообщил диспетчерской, что случилось, я не включил сирену – так мне не было бы слышно дыхания Лисёнка. Я молча крутил баранку, стараясь обойтись без резких поворотов и в то же время гнать на максимальной скорости.
В приемный покой отделения скорой помощи я ворвался молча, держа Лисёнка на руках. Сказать я ничего не мог, в голове крутились одни лишь заунывные бабские причитания, мысленно я все уговаривал его держаться и потерпеть. По счастью, дежурная медсестра среагировала на наше появление сразу: мне тут же подвезли каталку, на которую я, преодолевая некоторое внутреннее сопротивление, положил Лисёнка.
Его тут же увезли, и только сестра настойчиво теребила меня за рукав, пока я не назвал ей имя и возраст пациента.
Сколько я сидел в холле – не помню. Я голове осталась единственная мысль о том, что я, старый идиот, угробил парнишку.
Когда понял, что доктор направляется ко мне – кинулся к нему навстречу, как к родному.
- Ну чего вы так нервничаете, папаша, - пожурил меня он. – Жив-здоров будет ваш парень.
Я шумно выдохнул, от облегчения даже забыв окрыситься на «папашу».
- Я доктор Винс, - представился доктор.
- Офицер Майерс, - привычно козырнул я.
- Так вы не родственники? – удивился он. – Я-то подумал… Конечно, белый…
- Он мой напарник, - оборвал я. – Док, как он?
- Пройдемте, - кивнул доктор Винс. – У парня сотрясение мозга, сломан нос, два ребра, множественные ушибы мягких тканей, мы наложили десяток швов. Возможно, ушибы внутренних органов, но это мы узнаем позднее.
- Только нос и ребра? – уточнил я.
- А почему вы спрашиваете? – подозрительно глянул на меня док.
- Да я думал, ему все кости переломали, - буркнул я, еще не до конца освоившись с мыслью, что все не так страшно, как казалось. – Видно, до арматуры дело не дошло…
- Он часто попадает в такие переделки? – задумчиво спросил доктор.
- Нет! Ну, не думаю… - я внезапно сообразил, что практически ничего не знаю о жизни Лисёнка до полицейской академии и колледжа. Он не рассказывал, я не лез в душу. – Он азартный парень, но не забияка, - попытался мотивировать свое мнение я.
- Смотрите, - доктор Винс щелкнул тумблером и показал на несколько снимков.
- И что? – сдвинул брови я. Он что, думает, я что-то понимаю в этих картинках?
- Вот повреждения, полученные сегодня, - показал док. – А вот это… - палец прочертил по линии, другой, третьей… - получено гораздо раньше. В разное время, - загоняя очередной гвоздь мне в сердце по самую шляпку, добавил доктор. – Так что, - испытующе взглянул он на меня, - парень – драчун, или у него была очень неудобная кровать?
Я поиграл желваками, не отрывая взгляда от снимков. Я отлично знал значение этого эвфемизма. Так говорят некоторые мамочки, покрывая своих мужей. «Упал с кровати». У Лисёнка и правда была очень неудобная кровать, судя по этим отметинам. Теперь и я разобрался в снимках. Серьезных повреждений было несколько: рука, скула, штук пять на ребрах. И множество трещин, затянувшихся, но хорошо видимых на рентгеновских снимках. Детские кости хрупки.
Вот об этом я и думал, сидя рядом с кроватью Лисёнка. А еще о том, что у нас с Бесси детей не было, и больше я так и не женился. О том, какой тварью надо быть, чтобы бить такого вот мальчишку. О том, что я, похоже, немного переусердствовал с политикой невмешательства, боясь привязаться к пацану слишком сильно. О том, что, наверное, нет ничего страшного в том, что в моей жизни появился человек, которого мне искренне, а не только в силу разницы в возрасте, хочется назвать «сынок»…
Я сам не заметил, как заговорил вслух.
- Ты потерпи, сынок. Больно, я знаю. Все пройдет. Ты только потерпи немножко…
При этом я еще и приглаживал непослушные рыжие волосы, влажные от выступившей испарины…
- Отто, ты так со мной нежничаешь, будто я помираю, - хрипло пробормотал Лисёнок.
Я убрал руку, сглатывая непонятно откуда взявшийся комок в горле.
- А ты не подслушивай, - строго сказал я. – И учти, еще раз сунешься в Бронкс – я за тобой не поеду, вот тогда и выкручивайся как знаешь.
- Я… увлекся… - Лисёнку удалось разлепить ресницы, но глаза были мутные, да и немудрено – его накачали обезболивающим по уши. – Не заметил.
- На, попей, - я осторожно приподнял его голову, напоил, стараясь не тревожить разбитый угол рта.
Лисёнок потянулся рукой к лицу, видимо, хотел потрогать бандаж, наложенный на нос, но я перехватил его руку.
- Нос у тебя сломан, - пояснил я. – И пара ребер. Но тебе ж не впервой…
Он коротко вдохнул, видимо, слишком резко, схватился рукой за грудь, простонав тихонько сквозь зубы. И отвернулся.
- Дурачок, - невольно вырвалось у меня. – Чего тут стесняться?
- Считаешь меня слабаком? – глухо спросил Лисёнок. – Думаешь, я не мог ударить в ответ? Думаешь, я сам буду таким же?
- А ну-ка повернись, - скомандовал я.
Он повернул голову, и я растерял весь настрой. Видно, из-за кровопотери парень осунулся, бледный, лоб снова в испарине – знать, обезболивающие не справляются, глазенки мутные, сам в синяках, фиксирующая повязка на пол-лица, дышит хрипло и часто, и вообще у него сотрясение мозга…
- Сестра, - позвал я промелькнувшую в коридоре фигуру.
Женщина внимательно выслушала меня, заглянула в карту, вколола Лисёнку еще дозу обезболивающего, приподняла верхнюю часть кровати – теперь он полулежал, и я надеялся, ему удобнее было дышать.
- Отто, - позвал он, когда сестра ушла. – Отто, что ты хотел сказать?
- Я тебе потом скажу. Спи.
- Отто… - упрямо повторил он.
- Ладно, - кивнул я. – Слушай, и заруби на своем конопатом носу, - уголок его рта дернулся в слабой улыбке. – Я не знаю и знать не хочу, кто тебе наговорил такой чуши. Я сужу о том, каков офицер Горацио Кейн, по тому, что ты делаешь здесь и сейчас, а не по тому, что ты сделал или не сделал когда-то или в какой семье ты вырос. Уяснил?
Он улыбнулся, счастливо так, будто я ему гору комплиментов наговорил только что. Его глаза закрывались - и вдруг метнулись, сдвинулись брови, в уголках глаз блеснули слезы.
- Чего ты? – испугался я.
- Отто, - он коротко, хрипло вздохнул, тяжело сглотнул, - они забрали табельное оружие. А значок?
- Да, и значок, - с сожалением подтвердил я.
- Меня уволят, - прошептал он, закрывая глаза.
Сказано это было тоном «я умру».
- Эй, - я по возможности осторожно тряхнул его за плечо. – Лисёнок, ну-ка открой глаза.
Лекарство действовало, его веки отяжелели, и он приподнял их с видимым трудом, но мне не хотелось, чтобы он засыпал с такими мыслями.
- Слушай меня, дурачок, - тихо, но четко сказал я. – Никто тебя не уволит. Я напишу рапорт, и ты, когда поправишься, напишешь рапорт. К тому моменту, когда ты выйдешь из больницы, получишь новый значок и оружие, обещаю.
- Я не могу лежать в больнице, у нас денег на страховку нет, - тоскливо и невнятно пробормотал он.
- Ты получил ранение на службе, во время выполнения служебных обязанностей, - ласково втолковывал я этому дурачку, снова не удержавшись и приглаживая его волосы. – Ты будешь лежать в больнице, пока не поправишься.
- Мам, - его взгляд вдруг метнулся к входной двери, голос дрогнул, мне показалось, что он сейчас расплачется. Но он вдруг серьезным, спокойным тоном сказал: - Мам, не плачь, я в порядке.
Я смотрел на эту женщину, высокую, стройную, еще сохранившую остатки былой красоты, и в первый и последний раз в жизни пожалел, что я не белый, что не я встретил ее двадцать с лишним лет назад. Глупо, но мне было безумно жаль этого мальчишку, который рядом с матерью вынужден был становиться взрослым, вместо того, чтобы чувствовать себя ребенком.
Женщина села рядом с кроватью, и Лисёнок даже умудрился выжать из себя улыбку:
- Мам, все хорошо. Я вот только посплю…
Конец фразы он уже договаривал с закрытыми глазами. Лекарства взяли свое.
Мне ужасно хотелось поговорить с миссис Кейн, и начать с того, какого замечательного мальчишку она вырастила. Но она наклонилась к сыну, глотая слезы, приглаживая его волосы и что-то тихонько нашептывая, - и я вышел.
Надо, в конце концов, составить рапорт и вообще заняться формальностями. С миссис Кейн я еще поговорить успею – Лисёнок, к сожалению, несколько дней тут наверняка проваляется. А сейчас – я тут лишний. Не люблю я …подслушивать.

@темы: #fandom: CSI, .V.2 Штампы, CSI Miami: фэндом в целом (таб.30)