Лисявое ОБЛО
Фандом: Hellsing
Название: "Самоконтроль"
Герои: Интегра Хеллсинг/Пип Бернадотте
Тема: "Измена по пьяни"
Объём: 2428 слов
Тип: гет
Рейтинг: NC-17
Примечание: несколько комканная концовка
Саммари: мстя ужосная
Читать дальшеУтро всегда подкрадывалось к ней внезапно. Интегра могла убить на работу три ночи подряд, не удосужившись на минутку отойти на кухню и коварно, вопреки дотошному дворецкому и его клятому режиму, украсть бутерброд, прорывая пером бумаги в самом важном месте, в стотысячный раз измерив шагами собственный офис и дотошно перепроверив всю документацию за прошедшие семь лет – а утро всегда было внезапным. Ночь в понятии леди Хеллсинг всегда была временем нудным и тягучим: ни толики романтизма, даже того, который так любит современная изрезанная бритвой по самые локти молодежь, даже того, который еще видят некоторые старинные экземпляры человеческого рода-племени, заставшие зарево вспышек над мирно спящим Лондоном. Ночь была унылым сереньким клерком, таскавшим к страшной воительнице от мира бюрократии очередные завалы документации, ловко превращая тошнотворные убийства в денежные сводки, ранения и неприкрытое страдание в больничные листы, а мрачно-романтичного в лучших традициях пламенеющей Готики вампира – в досадную муху над белым полем, над которым она и сражалась день за днем с вампирами. Куда уж там несчастной романтике?
А вот рассвет всегда был чем-то совершенно особенным, даже тот несчастный, уморенный смогом и купающийся в сырой жижице из облаков, обычно робко выползающий из Темзы. Рассвет всегда знаменовал собой отдых. Покой. Тишину после полязгивания и побрякивания нестройно прошагавших в казарму наемников после очередной стычки-взбучки. Уютные домашние тапочки в клетку, кипящую пеной ванну, разобранную предусмотрительной и самой старой, единственной допускаемой до Святая Святых в доме, горничной, еще сажавшей леди Хеллсинг на горшок. Рассвет всегда был приятным и безопасным, пинком прогонял клерка-Ночь и заботливо смыкал леди Хеллсинг веки мягким поцелуем лучше всякого любовника. Рассвет всегда был временем, когда монстры в ужасе уползали под кровать, снова превращаясь в старый порванный и причудливо замерший в неясной позе носок, банальную ветку бука за окном и свесившийся на постель пышный подол занавески. И никогда бы леди Интегра не подумала, что Рассвет, ее любимый кремово-розовый в рыжину мальчишка, сможет подкинуть ей подобный сюрприз.
Похмелья не было. Его никогда не было. Наутро после самых обильных возлияний у леди Хеллсинг не было скручивающих приступов тошноты, головных болей и страшной жажды. Подобная весьма удачная особенность, судя по сетованиям одного не в меру педантичного дворецкого, перешла к ней от папеньки: покойный Артур еще до того, как его скрутил рак крови, мог в одиночестве опустошить добрый бочонок любимого коньяка, а наутро быть трезвым как венецианское стекло высшего качества. Но возникала иная проблема, также передавшаяся Интегре по отцовской линии: кураж и полнейшая амнезия. От первого касания губ до тонкого стеклянного края бокала и до утреннего пробуждения: всенепременно на рассвете. Уолтер только воздевал очи горе, криво поднося непонятно зачем бодро вопрошавшему о событиях прошедшего дня сэру стакан молока и горькую таблетку аспирина. Однажды в подобном угаре Артур умудрился проиграть собственные особняк, машину, конюшню и пиджак какому-то залетному шулеру, а потом выиграть его обратно, да еще и с прибавкой в виде исподнего незадачливого мужичка. В другой раз пришлось вызывать пожарную бригаду, чтобы на глазах всего Высшего общества и заплаканной десятилетней Интегры снимать философствующего лорда Хеллсинга со шпиля часовенки близ Бакингемшира. В третий раз лишь после поучительных наставлений Ее Величества красному и взъерошенному руководителю организаций пришлось все-таки расторгнуть помолвку с миловидной черноволосой кухаркой, в красках расписавшей всей околосветской челяди способности лорда к акробатике: ее рука на мойке, его нога почти на плите, в общем, и…
Чудачества сэра Артура под градусом давно стали своеобразным сборником анекдотов, который рассказывали кумушки от Света, перешептываясь в вуальки шляпок и перья вееров. И мало кто мог бы подумать, что «Вечная Мисс» Хеллсинг однажды пополнит его собственными выходками.
Все очень просто. Сперва запирается дверь кабинета – на тройной оборот ключа. Плотно закрываются окна, дабы в голову не пришла мысль станцевать что-нибудь на подоконнике к радости голубей и всего рабочего состава. Потом в глаз весело подмигивает бликом янтарная греющая жидкость со дна бокала… и все. Провал. Пусто. Ни-че-го. Только утро, ласково трогающее за волосы шаловливыми руками-лучиками.
Первого же опыта молодой Интегре хватило на всю оставшуюся жизнь: попойка в колледже, на которую вечно тихую и незаметную девушку с двумя косичками пригласили, стала своеобразным аншлагом в занудной посиделке трех десятков девушек и юношей из располагавшегося близ Колледжа имени Святой Марии военного училища. За один вечер скромная отличница и гордость секции по фехтованию умудрилась отбить трех парней у разевавших рты одноклассниц и обзавестись полудюжиной обожателей из «свободных» посредством гениально, со слов такой же забитой подружки, исполненного стриптиза вокруг одного едва не грохнувшегося в обморок тощего очкарика и полуночным купанием в фонтане на глазах не только у каменных скульптур. Да и те, наверное, умудрились покраснеть. Оставшаяся после той ночи девственность для самой Интегры была очень большим и приятным сюрпризом. Собственно, после этого инцидента, заставившего всех окрестных сорвиголов открыть сезон охоты на простенькое хлопчатобумажное белье одной моментально ставшей известной секс-бомбы, Интегра в спешном порядке покинула благонравный колледж и отправилась доучиваться дома, почетно внеся в список чудачеств благородной семьи еще одну размашистую и обмусоленную всеми, вплоть до болонок, запись.
После этого Интегра напивалась еще два раза. И каждый из них она помнила… точнее, очень хорошо не помнила. После первого, ознаменовавшего первый сознательный юбилей, в доме недосчитались набора антикварной посуды и разнесенного меткими выстрелами шкафа с милейшими медальончиками времен восемнадцатого века. Ошибка, совершенная ею в день собственного совершеннолетия, была почти фатальной. Но это она поняла много позже: в тот рассвет, третий, после которого не осталось никаких воспоминаний, кроме остаточных, от которых мелко и сладко подрагивало тело, она не жалела ни о чем и только задавала себе тупым голосом вслух вопрос: чего же она раньше-то не додумалась до такого? И нервно курила.
И вот, снова незнакомый рассвет, плеснувший ей в лицо холодными брызгами сочные оранжевые огоньки нарождающегося солнца. Невыстраданный рассвет. Нежданный рассвет. Очень, очень неправильный рассвет.
Для начала – незнакомый потолок. Серый и потертый, которому явно не хватает родных изящных завитков ручной лепнины и капитального ремонта. Во-вторых, незнакомый запах: неужели педантичный занудный до тошноты Уолтер убрал из комнаты потомственной курильщицы любимый освежитель с запахом хвои? Лишить его премии! Трех сразу за то, что не проветрил помещение: запах мокрой полной пепельницы Интегра ненавидела, как и любой уважающий себя курильщик. И в-третьих… «подушка» явно не знакомая.
Интегра медленно подняла голову, ожидая увидеть привычный рисунок позвонков под нежной белейшей кожей и хрупкие совершенно невинные завитки черных как смоль волос у шеи. Всякий раз просыпаясь утром и тычась носом в эти завитки, наследница великого рода думала, что у страшных монстров органически не может быть подобных беззащитных шей. И таких удобных спин, на которых можно улечься, свесив руки на кровать, а обладатель даже не попытается пробурчать что-то о тяжести заморенного тренировками и «правильным питанием» телом. Или плечо, родное такое, с торчащей косточкой, болезненно выпирающей и норовящей прорвать кожу, но бесконечно надежное. Она ныряла под такое плечо в поисках успокоения и тепла она почти каждую ночь. Не было плеча. И спина была… неправильная. И завитки. Все было неправильным – мир Интегры Хеллсинг медленно покачнулся и дал крен, готовясь завыть, как тонущий крейсер.
Разум услужливо подсказал привыкшей к невероятно распланированной жизни Интегре, у которой даже ежевечерний секс был ловко втиснут между утренней (вечерней) зарядкой и последним документом между шестью и двенадцатью вечера с плавающей точкой отсчета с поправкой на время года, время суток и даже Индекс Доу-Джонса, что она, вообще-то, спит в сарае.
Сарай был знакомый, дорожка к нему была протоптана не одну сотню раз. Внизу, под стропилами, в щели на полу было видно, тревожились лошади, чуя человека, да и не одного. Сено противно кололо, норовя залезть в места, под сено совершенно не предназначенные. Солнце подмигивало совсем похабно в витражное окошко на фронтоне. Солнышко рыжее-рыжее. Совсем как волосы у обладателя на удивление поджарой и до бронзовости загорелой спины. И даже позвонки на этой спине не торчали. Совсем. И мужчина во сне не казался хрупким, романтичным и уязвимым. Он казался (был!) подозрительным и совершенно… знакомым! И нагло сжимал в кулаке прядь ее волос так, словно цеплялся за что-то. И плечи… Интегра похолодела, узрев, как у уже опознанного мужчины искусаны плечи, наливавшиеся бордовым и синим: неправильный прикус, один зуб немного скошен, совсем немного, даже на фотографиях незаметно. А все последствия неправильно в пятнадцать лет поставленных брекетов, из-за которых тогда голова трещала и разваливалась. Второй раз в своей жизни Интегра Хеллсинг просыпалась в постели с мужчиной, не помня, как до постели вообще смогла дойти.
Тем временем наемник заворочался. Вслепую обнял расстеленную куртку и загреб полную охапку соломы. Чихнул и проснулся, подскочив на месте и сильно зашатавшись, сверкая голой поясницей и всем, что пониже ее. Судя по состоянию Пипа Бернадотте, он на похмелье по утрам очень даже жаловался.
- Виктория? – окликнул он хрипло и жалко, непроизвольно почесав след от особенно наглой соломинки на бедре. – Ты где? – в голосе явно читалось, что он надеется на собственную затейливость и тягу к новым местам. И явно ничего не помнит о произошедшем вчера.
- На выезде, - а вот у Интегры, все пытавшейся найти, чем бы прикрыться, голос получился замогильным, заставившим «Гуся» почти подпрыгнуть и одновременно машинально прикрыться при виде высокого начальства, скромно греющего задом пол в полуметре от его неотразимой в соломе персоны.
- Леди… доброго… утра? – заикаясь на каждой букве, выдавил из себя наемник.
- Утра, - только сообразив, в каком виде она перед подчиненным восседает, Интегра поспешно набросила на себя куртку Пипа. – Доброго утра, капитан Бернадотте, - по всем правилам этикета выдавила из себя женщина, начиная трястись в лихорадке.
- А я… мы. Вот, - глубокомысленно промямлил Пип, изобразив руками странную фигуру, тут же спохватившись и снова прикрывшись, на этот раз изрядных размеров пучком соломы.
- Вот, - тупо подтвердила Интегра, неожиданно цепко оглядывая окрестности.
«Вот» было предельно ясным. Леди Хеллсинг очень хотелось верить, что в алкогольной горячке (сколько она выпила вчера? Две? Три бутылки?) они вчера (не мог сам здравомыслящий наемник на подобное решиться, точно не мог, только под градусом) пришли на чердак, разделись, пожелали друг другу доброй ночи и чинно улеглись, отвернувшись друг от друга. Хотелось, но не верилось. Запах, пропитавший, казалось, не только куртку, но и ароматную солому, стропила и даже нервничавших лошадей, подтверждал, что если не римская, то миниатюрная оргия имела место быть. И надо же было, чтобы именно в этот раз, гаденько перечеркивая все правила, крохотными кусочками головоломки всплыли пикантные мгновенно собранные воедино части о стонах, которых хватило бы, чтобы парочку впечатлительных «арабов» в стойлах довести до инфаркта, о расцарапанной спине грязно ругавшегося наемника, о каких-то пошлых, уличных, а оттого особенно заводивших комплиментах и пьяном духе в поцелуе, от которого она захмелела во второй раз, начав трезветь после кроличьего секса на чердаке конюшни, куда ее привел странно вильнувший инстинкт самосохранения.
Мутно вспоминалось, как она открывала дверь, как отчего-то отсутствовали (теперь логика подсказывала, что всему виной очередная игра янки против «Манчестер Юнайтед») охранники на дверях, а почти на самом парадном, вместо того чтобы азартно скакать вокруг громадных размеров купленного вскладчину телевизора в общей казарме, в глубоком несчастном одиночестве напивался капитан наемников, особенно симпатичный в голубоватом сиянии фонаря над крыльцом. А вот говорили они или нет – она точно не помнила. Как не помнила, кто кого первый начал лапать (именно что лапать, а не трогать). И дорога до конюшни, во время которой приходилось стоически сдерживаться и не начать кричать от какой-то уж очень самоуверенной руки наемника, скользнувшей сперва под лифчик, а потом и вовсе за пояс штанов, вспоминалась в основном потому, что на ней она потеряла башмак и промочила ноги в сентябрьской луже.
И скальпельно, отчетливо она помнила, что было перед решительно открытой бутылкой чего-то, название чего вылетело из головы, но что явно вышибало дух и мозги с одной рюмки: ехидная спина (только он один мог и презрение, и любовь, и ехидство показать одной спиной) удаляющегося вампира. О чем они ругались? Впервые за два года. О шуршащем шелком и пахнущим для одного кровососа отчаяньем слове «свадьба». И главным аргументом женщины, совершенно довольной своей личной жизнью и случайно обмолвившейся о возможном событии, даже не планировавшей его ближайшие лет пятнадцать, была ее «свобода». Ведь даже высоким и просто фантастическим в постели вампирам не позволено было навязывать ей, Интегре Хеллсинг, свои самцовские мнения о том, что ей, вообще-то, в парандже бы ходить, да только перед одним носферату оголяться. И не новая ли облегающая юбка была тому поводом? Кажется, именно она. Вот Интегра и доказала свою свободу. С оттяжечкой, сильно и стильно.
- Виктория меня убьет, - деревянно произнес голос справа от нее. – Убьет, - повторил Пип. Вот только от обычного сетования деловито-виноватого мужчины эти слова отличались еще и синюшным цветом трясущихся губ. Интегра нервно сглотнула, словно в знак солидарности: кому как не ей знать, каким ревнивым может быть сын (дочь) Ночи. И на что готов будет пойти, не увидев даже – почуяв намек на соперника.
В мутном взгляде мучающегося от осознания катастрофы и похмелья одновременного Бернадотте женщина видела безысходную тоску человека, которого ведут на эшафот. Почти по кадрам видела, как они ссорились с Викторией, она даже знала, из-за чего – из-за той самой «свободы». И то, как медленно после хлопка дверью наливался алкоголем по самые глаза крепкий мужчина, чтобы вовсе потерять сознание и уснуть пьяным недвижимым кулем где-нибудь на пороге усадьбы, можно даже в собственной блевотине, лишь бы одна дамочка узрела, до чего его смогла довести. Вот только слов, которых в запале прошипела Виктория, Интегра в точности не воспроизвела бы. Вот только перед полной отключкой неожиданно воспылавшему томлением и жаждой прекрасного пола Пипу на пути попалась красавица начальница. И кто кого первым начал?..
Медленно, после каждого педантично воспроизведенного участка пути до злосчастного чердака, Интегра чувствовала, как в ней вскипает злоба. На мужчин – Виктория, доведшая капитана наемников до постели, почему-то в этот список не попала. Злоба на самоуверенность, топорность, похотливость, средневековое и доисторическое мышление, небритые подмышки и все остальное, язвительность, ехидность, склонность к алкоголизму, простейшие неподконтрольные инстинкты и на восхитительных размеров эгоизм, из-за которого она попала между молотом и наковальней: каково это, оказаться между разъяренным самцом вампира, которому изменила, пусть и по пьяни, и не менее взъяренной самкой вампира, у которой, пусть и на пару часов, она, Интегра, увела, красиво вильнув соблазнительными бедрами на прощание, мужчину, который теперь обезоружено и жалко щурился на сруб? Да ужасно это!
И все-таки…
Интегра моментально ставшим острым взглядом смерила незадачливого наемника взглядом от макушки и до кончика растрепанной и истерзанной косы. И все-таки как они отвратительны! Эгоистичны, самовлюбленны и думают, что им все можно!
И пусть Интегра подспудно осознавала, что очень скоро об этом пожалеет…
Ночь без знакомых рук, знакомых поцелуев и знакомого тепла от холодных ласок, оставившая только царапины, синяки и немного животного удовлетворения.
Ночь без знакомых взглядов, наполненная суетливой возней, мало похожей на то волшебство, что обычно происходило.
Ночь, в которой виновато двое самцов.
Эта ночь теперь, на рассвете, требовала немедленного отмщения. И плевать, что в произошедшем она виновата не меньше.
- Капитан Бернадотте, - самым трезвым и спокойным голосом произнесла Интегра, взвешивая все доступные ей смертоносные аргументы и орудия для шантажа, почти с наслаждением ловя на себе испуганный уже интуитивно взгляд, - потрудитесь к шести вечера привести себя в порядок. Я официально объявлю о нашей с вами помолвке на приеме у Ее Величества. Надеюсь, у вас есть фрак?
Название: "Самоконтроль"
Герои: Интегра Хеллсинг/Пип Бернадотте
Тема: "Измена по пьяни"
Объём: 2428 слов
Тип: гет
Рейтинг: NC-17
Примечание: несколько комканная концовка
Саммари: мстя ужосная
Читать дальшеУтро всегда подкрадывалось к ней внезапно. Интегра могла убить на работу три ночи подряд, не удосужившись на минутку отойти на кухню и коварно, вопреки дотошному дворецкому и его клятому режиму, украсть бутерброд, прорывая пером бумаги в самом важном месте, в стотысячный раз измерив шагами собственный офис и дотошно перепроверив всю документацию за прошедшие семь лет – а утро всегда было внезапным. Ночь в понятии леди Хеллсинг всегда была временем нудным и тягучим: ни толики романтизма, даже того, который так любит современная изрезанная бритвой по самые локти молодежь, даже того, который еще видят некоторые старинные экземпляры человеческого рода-племени, заставшие зарево вспышек над мирно спящим Лондоном. Ночь была унылым сереньким клерком, таскавшим к страшной воительнице от мира бюрократии очередные завалы документации, ловко превращая тошнотворные убийства в денежные сводки, ранения и неприкрытое страдание в больничные листы, а мрачно-романтичного в лучших традициях пламенеющей Готики вампира – в досадную муху над белым полем, над которым она и сражалась день за днем с вампирами. Куда уж там несчастной романтике?
А вот рассвет всегда был чем-то совершенно особенным, даже тот несчастный, уморенный смогом и купающийся в сырой жижице из облаков, обычно робко выползающий из Темзы. Рассвет всегда знаменовал собой отдых. Покой. Тишину после полязгивания и побрякивания нестройно прошагавших в казарму наемников после очередной стычки-взбучки. Уютные домашние тапочки в клетку, кипящую пеной ванну, разобранную предусмотрительной и самой старой, единственной допускаемой до Святая Святых в доме, горничной, еще сажавшей леди Хеллсинг на горшок. Рассвет всегда был приятным и безопасным, пинком прогонял клерка-Ночь и заботливо смыкал леди Хеллсинг веки мягким поцелуем лучше всякого любовника. Рассвет всегда был временем, когда монстры в ужасе уползали под кровать, снова превращаясь в старый порванный и причудливо замерший в неясной позе носок, банальную ветку бука за окном и свесившийся на постель пышный подол занавески. И никогда бы леди Интегра не подумала, что Рассвет, ее любимый кремово-розовый в рыжину мальчишка, сможет подкинуть ей подобный сюрприз.
Похмелья не было. Его никогда не было. Наутро после самых обильных возлияний у леди Хеллсинг не было скручивающих приступов тошноты, головных болей и страшной жажды. Подобная весьма удачная особенность, судя по сетованиям одного не в меру педантичного дворецкого, перешла к ней от папеньки: покойный Артур еще до того, как его скрутил рак крови, мог в одиночестве опустошить добрый бочонок любимого коньяка, а наутро быть трезвым как венецианское стекло высшего качества. Но возникала иная проблема, также передавшаяся Интегре по отцовской линии: кураж и полнейшая амнезия. От первого касания губ до тонкого стеклянного края бокала и до утреннего пробуждения: всенепременно на рассвете. Уолтер только воздевал очи горе, криво поднося непонятно зачем бодро вопрошавшему о событиях прошедшего дня сэру стакан молока и горькую таблетку аспирина. Однажды в подобном угаре Артур умудрился проиграть собственные особняк, машину, конюшню и пиджак какому-то залетному шулеру, а потом выиграть его обратно, да еще и с прибавкой в виде исподнего незадачливого мужичка. В другой раз пришлось вызывать пожарную бригаду, чтобы на глазах всего Высшего общества и заплаканной десятилетней Интегры снимать философствующего лорда Хеллсинга со шпиля часовенки близ Бакингемшира. В третий раз лишь после поучительных наставлений Ее Величества красному и взъерошенному руководителю организаций пришлось все-таки расторгнуть помолвку с миловидной черноволосой кухаркой, в красках расписавшей всей околосветской челяди способности лорда к акробатике: ее рука на мойке, его нога почти на плите, в общем, и…
Чудачества сэра Артура под градусом давно стали своеобразным сборником анекдотов, который рассказывали кумушки от Света, перешептываясь в вуальки шляпок и перья вееров. И мало кто мог бы подумать, что «Вечная Мисс» Хеллсинг однажды пополнит его собственными выходками.
Все очень просто. Сперва запирается дверь кабинета – на тройной оборот ключа. Плотно закрываются окна, дабы в голову не пришла мысль станцевать что-нибудь на подоконнике к радости голубей и всего рабочего состава. Потом в глаз весело подмигивает бликом янтарная греющая жидкость со дна бокала… и все. Провал. Пусто. Ни-че-го. Только утро, ласково трогающее за волосы шаловливыми руками-лучиками.
Первого же опыта молодой Интегре хватило на всю оставшуюся жизнь: попойка в колледже, на которую вечно тихую и незаметную девушку с двумя косичками пригласили, стала своеобразным аншлагом в занудной посиделке трех десятков девушек и юношей из располагавшегося близ Колледжа имени Святой Марии военного училища. За один вечер скромная отличница и гордость секции по фехтованию умудрилась отбить трех парней у разевавших рты одноклассниц и обзавестись полудюжиной обожателей из «свободных» посредством гениально, со слов такой же забитой подружки, исполненного стриптиза вокруг одного едва не грохнувшегося в обморок тощего очкарика и полуночным купанием в фонтане на глазах не только у каменных скульптур. Да и те, наверное, умудрились покраснеть. Оставшаяся после той ночи девственность для самой Интегры была очень большим и приятным сюрпризом. Собственно, после этого инцидента, заставившего всех окрестных сорвиголов открыть сезон охоты на простенькое хлопчатобумажное белье одной моментально ставшей известной секс-бомбы, Интегра в спешном порядке покинула благонравный колледж и отправилась доучиваться дома, почетно внеся в список чудачеств благородной семьи еще одну размашистую и обмусоленную всеми, вплоть до болонок, запись.
После этого Интегра напивалась еще два раза. И каждый из них она помнила… точнее, очень хорошо не помнила. После первого, ознаменовавшего первый сознательный юбилей, в доме недосчитались набора антикварной посуды и разнесенного меткими выстрелами шкафа с милейшими медальончиками времен восемнадцатого века. Ошибка, совершенная ею в день собственного совершеннолетия, была почти фатальной. Но это она поняла много позже: в тот рассвет, третий, после которого не осталось никаких воспоминаний, кроме остаточных, от которых мелко и сладко подрагивало тело, она не жалела ни о чем и только задавала себе тупым голосом вслух вопрос: чего же она раньше-то не додумалась до такого? И нервно курила.
И вот, снова незнакомый рассвет, плеснувший ей в лицо холодными брызгами сочные оранжевые огоньки нарождающегося солнца. Невыстраданный рассвет. Нежданный рассвет. Очень, очень неправильный рассвет.
Для начала – незнакомый потолок. Серый и потертый, которому явно не хватает родных изящных завитков ручной лепнины и капитального ремонта. Во-вторых, незнакомый запах: неужели педантичный занудный до тошноты Уолтер убрал из комнаты потомственной курильщицы любимый освежитель с запахом хвои? Лишить его премии! Трех сразу за то, что не проветрил помещение: запах мокрой полной пепельницы Интегра ненавидела, как и любой уважающий себя курильщик. И в-третьих… «подушка» явно не знакомая.
Интегра медленно подняла голову, ожидая увидеть привычный рисунок позвонков под нежной белейшей кожей и хрупкие совершенно невинные завитки черных как смоль волос у шеи. Всякий раз просыпаясь утром и тычась носом в эти завитки, наследница великого рода думала, что у страшных монстров органически не может быть подобных беззащитных шей. И таких удобных спин, на которых можно улечься, свесив руки на кровать, а обладатель даже не попытается пробурчать что-то о тяжести заморенного тренировками и «правильным питанием» телом. Или плечо, родное такое, с торчащей косточкой, болезненно выпирающей и норовящей прорвать кожу, но бесконечно надежное. Она ныряла под такое плечо в поисках успокоения и тепла она почти каждую ночь. Не было плеча. И спина была… неправильная. И завитки. Все было неправильным – мир Интегры Хеллсинг медленно покачнулся и дал крен, готовясь завыть, как тонущий крейсер.
Разум услужливо подсказал привыкшей к невероятно распланированной жизни Интегре, у которой даже ежевечерний секс был ловко втиснут между утренней (вечерней) зарядкой и последним документом между шестью и двенадцатью вечера с плавающей точкой отсчета с поправкой на время года, время суток и даже Индекс Доу-Джонса, что она, вообще-то, спит в сарае.
Сарай был знакомый, дорожка к нему была протоптана не одну сотню раз. Внизу, под стропилами, в щели на полу было видно, тревожились лошади, чуя человека, да и не одного. Сено противно кололо, норовя залезть в места, под сено совершенно не предназначенные. Солнце подмигивало совсем похабно в витражное окошко на фронтоне. Солнышко рыжее-рыжее. Совсем как волосы у обладателя на удивление поджарой и до бронзовости загорелой спины. И даже позвонки на этой спине не торчали. Совсем. И мужчина во сне не казался хрупким, романтичным и уязвимым. Он казался (был!) подозрительным и совершенно… знакомым! И нагло сжимал в кулаке прядь ее волос так, словно цеплялся за что-то. И плечи… Интегра похолодела, узрев, как у уже опознанного мужчины искусаны плечи, наливавшиеся бордовым и синим: неправильный прикус, один зуб немного скошен, совсем немного, даже на фотографиях незаметно. А все последствия неправильно в пятнадцать лет поставленных брекетов, из-за которых тогда голова трещала и разваливалась. Второй раз в своей жизни Интегра Хеллсинг просыпалась в постели с мужчиной, не помня, как до постели вообще смогла дойти.
Тем временем наемник заворочался. Вслепую обнял расстеленную куртку и загреб полную охапку соломы. Чихнул и проснулся, подскочив на месте и сильно зашатавшись, сверкая голой поясницей и всем, что пониже ее. Судя по состоянию Пипа Бернадотте, он на похмелье по утрам очень даже жаловался.
- Виктория? – окликнул он хрипло и жалко, непроизвольно почесав след от особенно наглой соломинки на бедре. – Ты где? – в голосе явно читалось, что он надеется на собственную затейливость и тягу к новым местам. И явно ничего не помнит о произошедшем вчера.
- На выезде, - а вот у Интегры, все пытавшейся найти, чем бы прикрыться, голос получился замогильным, заставившим «Гуся» почти подпрыгнуть и одновременно машинально прикрыться при виде высокого начальства, скромно греющего задом пол в полуметре от его неотразимой в соломе персоны.
- Леди… доброго… утра? – заикаясь на каждой букве, выдавил из себя наемник.
- Утра, - только сообразив, в каком виде она перед подчиненным восседает, Интегра поспешно набросила на себя куртку Пипа. – Доброго утра, капитан Бернадотте, - по всем правилам этикета выдавила из себя женщина, начиная трястись в лихорадке.
- А я… мы. Вот, - глубокомысленно промямлил Пип, изобразив руками странную фигуру, тут же спохватившись и снова прикрывшись, на этот раз изрядных размеров пучком соломы.
- Вот, - тупо подтвердила Интегра, неожиданно цепко оглядывая окрестности.
«Вот» было предельно ясным. Леди Хеллсинг очень хотелось верить, что в алкогольной горячке (сколько она выпила вчера? Две? Три бутылки?) они вчера (не мог сам здравомыслящий наемник на подобное решиться, точно не мог, только под градусом) пришли на чердак, разделись, пожелали друг другу доброй ночи и чинно улеглись, отвернувшись друг от друга. Хотелось, но не верилось. Запах, пропитавший, казалось, не только куртку, но и ароматную солому, стропила и даже нервничавших лошадей, подтверждал, что если не римская, то миниатюрная оргия имела место быть. И надо же было, чтобы именно в этот раз, гаденько перечеркивая все правила, крохотными кусочками головоломки всплыли пикантные мгновенно собранные воедино части о стонах, которых хватило бы, чтобы парочку впечатлительных «арабов» в стойлах довести до инфаркта, о расцарапанной спине грязно ругавшегося наемника, о каких-то пошлых, уличных, а оттого особенно заводивших комплиментах и пьяном духе в поцелуе, от которого она захмелела во второй раз, начав трезветь после кроличьего секса на чердаке конюшни, куда ее привел странно вильнувший инстинкт самосохранения.
Мутно вспоминалось, как она открывала дверь, как отчего-то отсутствовали (теперь логика подсказывала, что всему виной очередная игра янки против «Манчестер Юнайтед») охранники на дверях, а почти на самом парадном, вместо того чтобы азартно скакать вокруг громадных размеров купленного вскладчину телевизора в общей казарме, в глубоком несчастном одиночестве напивался капитан наемников, особенно симпатичный в голубоватом сиянии фонаря над крыльцом. А вот говорили они или нет – она точно не помнила. Как не помнила, кто кого первый начал лапать (именно что лапать, а не трогать). И дорога до конюшни, во время которой приходилось стоически сдерживаться и не начать кричать от какой-то уж очень самоуверенной руки наемника, скользнувшей сперва под лифчик, а потом и вовсе за пояс штанов, вспоминалась в основном потому, что на ней она потеряла башмак и промочила ноги в сентябрьской луже.
И скальпельно, отчетливо она помнила, что было перед решительно открытой бутылкой чего-то, название чего вылетело из головы, но что явно вышибало дух и мозги с одной рюмки: ехидная спина (только он один мог и презрение, и любовь, и ехидство показать одной спиной) удаляющегося вампира. О чем они ругались? Впервые за два года. О шуршащем шелком и пахнущим для одного кровососа отчаяньем слове «свадьба». И главным аргументом женщины, совершенно довольной своей личной жизнью и случайно обмолвившейся о возможном событии, даже не планировавшей его ближайшие лет пятнадцать, была ее «свобода». Ведь даже высоким и просто фантастическим в постели вампирам не позволено было навязывать ей, Интегре Хеллсинг, свои самцовские мнения о том, что ей, вообще-то, в парандже бы ходить, да только перед одним носферату оголяться. И не новая ли облегающая юбка была тому поводом? Кажется, именно она. Вот Интегра и доказала свою свободу. С оттяжечкой, сильно и стильно.
- Виктория меня убьет, - деревянно произнес голос справа от нее. – Убьет, - повторил Пип. Вот только от обычного сетования деловито-виноватого мужчины эти слова отличались еще и синюшным цветом трясущихся губ. Интегра нервно сглотнула, словно в знак солидарности: кому как не ей знать, каким ревнивым может быть сын (дочь) Ночи. И на что готов будет пойти, не увидев даже – почуяв намек на соперника.
В мутном взгляде мучающегося от осознания катастрофы и похмелья одновременного Бернадотте женщина видела безысходную тоску человека, которого ведут на эшафот. Почти по кадрам видела, как они ссорились с Викторией, она даже знала, из-за чего – из-за той самой «свободы». И то, как медленно после хлопка дверью наливался алкоголем по самые глаза крепкий мужчина, чтобы вовсе потерять сознание и уснуть пьяным недвижимым кулем где-нибудь на пороге усадьбы, можно даже в собственной блевотине, лишь бы одна дамочка узрела, до чего его смогла довести. Вот только слов, которых в запале прошипела Виктория, Интегра в точности не воспроизвела бы. Вот только перед полной отключкой неожиданно воспылавшему томлением и жаждой прекрасного пола Пипу на пути попалась красавица начальница. И кто кого первым начал?..
Медленно, после каждого педантично воспроизведенного участка пути до злосчастного чердака, Интегра чувствовала, как в ней вскипает злоба. На мужчин – Виктория, доведшая капитана наемников до постели, почему-то в этот список не попала. Злоба на самоуверенность, топорность, похотливость, средневековое и доисторическое мышление, небритые подмышки и все остальное, язвительность, ехидность, склонность к алкоголизму, простейшие неподконтрольные инстинкты и на восхитительных размеров эгоизм, из-за которого она попала между молотом и наковальней: каково это, оказаться между разъяренным самцом вампира, которому изменила, пусть и по пьяни, и не менее взъяренной самкой вампира, у которой, пусть и на пару часов, она, Интегра, увела, красиво вильнув соблазнительными бедрами на прощание, мужчину, который теперь обезоружено и жалко щурился на сруб? Да ужасно это!
И все-таки…
Интегра моментально ставшим острым взглядом смерила незадачливого наемника взглядом от макушки и до кончика растрепанной и истерзанной косы. И все-таки как они отвратительны! Эгоистичны, самовлюбленны и думают, что им все можно!
И пусть Интегра подспудно осознавала, что очень скоро об этом пожалеет…
Ночь без знакомых рук, знакомых поцелуев и знакомого тепла от холодных ласок, оставившая только царапины, синяки и немного животного удовлетворения.
Ночь без знакомых взглядов, наполненная суетливой возней, мало похожей на то волшебство, что обычно происходило.
Ночь, в которой виновато двое самцов.
Эта ночь теперь, на рассвете, требовала немедленного отмщения. И плевать, что в произошедшем она виновата не меньше.
- Капитан Бернадотте, - самым трезвым и спокойным голосом произнесла Интегра, взвешивая все доступные ей смертоносные аргументы и орудия для шантажа, почти с наслаждением ловя на себе испуганный уже интуитивно взгляд, - потрудитесь к шести вечера привести себя в порядок. Я официально объявлю о нашей с вами помолвке на приеме у Ее Величества. Надеюсь, у вас есть фрак?
@темы: .V.2 Штампы, #fandom: Hellsing, Hellsing: фэндом в целом (таб.50)
-
-
18.12.2009 в 00:18От коньяка (и виски), если он хороший, похмелья не бывает, согласно утверждениям знатоков)). По крайней мере, отчим утром после бутылки коньяка бодр, весел и доволен жизнью. Похмелье - от сивушнух масел, а их в коньяке не так много.
полуночным купанием в фонтане на глазах не только у каменных скульптур.
Н-да, не свезло Бернадотте. До свадьбы он точно не доживёт. Как, возможно, и Интегра...
-
-
18.12.2009 в 01:40-
-
21.12.2009 в 14:59-
-
21.01.2010 в 03:52