Лисявое ОБЛО
Фандом:Hellsing
Название: "Мгновения вечности"
Герои: Интегра Хеллсинг/Алукард
Тема: "Дневные развлечения"
Объём: 4194 слова
Тип: гет
Рейтинг: PG-13
Примечание: AU, юморок, флафф
Предупреждение: мало секса, много меморизов
Саммари: повалялки и фоточге.
Читать дальше***
- Не кури.
- Не нуди.
- Не ссорься.
Интегра улыбается. В стену.
- Никотин – это вообще-то неплохое тонизирующее средство и витамин, так что будем считать, что мне полезно.
Вампир улыбается. В спину.
- У меня волосы пропахнут. Как думаешь, много кто в особняке курит Henry Winterman’s?
Интегра на секунду мрачнеет. Сигарилла с шипением гасится о столешницу – дыр на светлой ореховой столешнице в этой комнатке, ее маленьком островке Самости, предостаточно, еще одна будет просто не заметна.
- А по-моему, и так все знают.
Ах, Интегра. Как же много в одном твоем имени. Насколько же больше в том, как близко ты подходишь и как наклоняешься – близко, к самой черной брови.
- Тогда бы я слышал восхищенный свист в свою сторону.
- Как опытный наездник?
- Как обладатель редчайшей жемчужины. Ну и самой завидной невесты Британии, конечно.
Подзатыльник ловится легко, распахнутой ладонью, секундой спустя они уже барахтаются на постели: в две пары длинных ног, путающихся друг в друге и дорогущем кремовом белье, в длинных лезущих в рот и глаза серебристых волосах и десятке улыбок, мультяшными сердечками витающими над женщиной, одетой в костюм, и мужчиной, одетым в собственную самовлюбленность и простыню вокруг бедер.
- Мне на работу надо.
- Мне тоже, но у нас еще пятнадцать минут.
На пороге спальни ровно через двенадцать минут, когда багровая плоская тарелка солнца окончательно закатится за горизонт, они будут стоять друг напротив друга: он чуть склонившись, она – приподнявшись на цыпочках. Оба будут придирчиво завязывать галстуки, голубой и красный, оценивая собственную кропотливую работу. Минута – и два взгляда. Безгранично любящих и строгих одновременно.
- У тебя сегодня муштра Виктории и выезд в Рочестер, не смей опаздывать.
- А ты все-таки не кури.
Разойдутся в разные стороны – Интегра налево, к выходу с жилого этажа, уверенной походкой горделивой хищницы, обходящей свои владения. В спину ее проводит насмешливый взгляд – Алукард уйдет сквозь пол.
С любопытством в мансардное окно заглянет Луна, но ее серебряный томный глаз поймет только, что Хозяйка и Слуга заступили на службу. Луна никогда не видит и половины настоящего, предпочитая ронять крохотные слезинки росы, считая, что такая пара пропадает – как ужасно, когда два существа не понимают, сколь сильно друг друга любят. Солнце увидит мысли своей сестры и улыбнется во сне – как ни крути, а оно все равно знает больше. Но рассказать не может.
***
- Любимый, - воркующий голос заставляет Алукарда вскинуться всем телом – прямо на ослепительную вспышку в глаза.
Пока Алукард попытается проморгаться, сидящая, сложив ноги по-турецки, Интегра высунет кончик языка, самодовольно глядя в какой-то крохотный агрегат.
- Какая нежная моя госпожа сегодня, - вампир смотрит с недоверием – леди Хеллсинг никогда не сюсюкает. В ее устах непостижимым образом «эй, вампирюга!» становится сладким и нескончаемо ласковым, так что Высший как-то не привык получать такие человеческие обращения.
- Госпожа сегодня обычная. Госпожа просто ставит эксперимент.
- Госпожа вся пошла в своего дражайшего деда, чтобы ему покойного сна по вине режиссеров еще лет триста не было.
- Не трожь святое! Лучше посмотри сюда.
Перед носом у вампира – маленькая серебристая коробочка. И… он сам.
- И что за эксперимент поставила леди?
- Из далеких валашских гор спустился ты, мой друг, иначе не возможно. Это простая фотография. Твоя, кстати.
- В мою относительную молодость фотографировались перед огромным деревянным ящиком с магниевым порошком. А последнюю фотографию со мной сделал ваш дражайший дедушка – сфотографировал нагишом и прилепил карточку в самой освещенной комнате на окно с солнечной стороны.
- Дедушка был такой выдумщик, - искренне умиляется Интегра, - но я никуда фотографию вешать не буду. Я оставлю ее себе на память.
- Еще одна людская традиция?
Вампир жаден до людской выдумки, изобретений и фантазий. Если ему позволить, то все попавшее в руки он прощупает, понюхает и на зуб попробует. Если это что-то пощупать нельзя, то будет долго, вот как сейчас, тыкаться носом и макушкой в живот довольно хихикающей от щекотки Интегре, выпрашивая у нее подробности. Он не понимает людей, но кто сказал, что он не хочет этому научиться?
- Очень старая. Очень приятная.
Алукард придирчиво смотрит на крохотный экранчик. До чего техника дошла – его лицо за считанные секунды, без всяческих комнат с красными лампами, в деталях. И даже клыки видно.
- У меня такой длинный нос?
- Именно такой.
- И скулы острые?
- Ага.
- Не понимаю этой традиции.
Вампир категоричен и едва ли себе нравится, а Интегру это безмерно веселит. Так что фотоаппарат от загребущих рук она прячет очень быстро и показывает язык.
- Нет уж. Я оставляю ее себе, это не оговаривается.
- Леди, зачем нужна фотография? Объясните несчастному, спустившемуся с далеких валашских гор. Почему не портрет в благородном масле? Почему не картина, в которой видна кропотливая работа художника углем или сангиной? Почему не…
- Не отдам я тебе фотоаппарат, не тяни руки! Потому что я хочу запомнить тебя таким и рассматривать зимними вечерами.
- Моя госпожа, в любой зимний вечер я к твоим услугам, хоть у ног, хоть за спиной, хоть под…
- Но это не то, ты…
Интегра наклоняет голову набок и вытягивает губы трубочкой.
- Я хочу запомнить именно это мгновение. Мы все хотим, потому и фотографируем.
- Моя госпожа, все мои воспоминания о тебе – в моем сердце, зачем эта глупая людская традиция?
- У нас рабочий вечер через двадцать минут начинается, а вот завтра днем я тебе все объясню.
Алукард смотрит на убираемый в ящик стола фотоаппарат недовольным взглядом, понимая, что длинный нос ему убрать из воспоминаний госпожи не удастся.
- А зачем тогда «любимый»?
- Для этого выражения лица.
- Какого?
- Ну… одурело-счастливого.
***
Постель у леди Хеллсинг – территория совершенно особенная. Интегре нравится лежать на ней, раскинув руки в обе стороны, закрыв глаза. Ее не влечет весь мир, не притягивает даже виртуальная его часть – насмотревшись за часы работы в экран монитора, к рассвету она готова расколошматить ноутбук о стену, но памятует о том, как дорого он стоит и как много весит. Прогулки в город, «на свободу», тянут ее не больше, чем выросшего в неволе хищника. К тому же…
Интегра падает спиной назад, шипит от удовольствия, с которым расслабляется натруженная за ночь поясница, приятно ноющая от скольжения ласковых свежих простыней, сегодня голубых, сатиновых, мягчайших. Девушка распарена душем и благостна, сама доброта и щедрость. Удовольствие бегает по ее коже муравьиными лапками и прошивает тело укольчиками в каждый участок тела. Есть еще мягчайшее одеяло, завернувшись в которое грозная наследница рода Хеллсингов больше всего похожа на пушистое облако. А есть еще… просто он.
- Ты обещала мне рассказать, - под весом вампира прочный матрас от лучшей фирмы, поставляющей ортопедическую продукцию, чуть прогибается. Интегре лень открывать глаза – она и так знает, что он навис над ее телом, щурясь и про себя ища на ее лице или теле участок тела, который он еще никогда не целовал. Подталкивая нарочито-недовольную Интегру к ответу, он целует ее под родинкой на шее. Девушка хихикает.
В окно пробирается солнце, в свои права вступает обычная дневная идиллия. Примерно час у них будет, чтобы вдоволь отдохнуть от работы, следом еще несколько часов – чтобы насладиться друг другом. А все оставшееся время на спокойный сон или беспокойный досуг с бесконечными историями нараспев. Не только вампиры с бархатным голосом умеют читать сказки.
С постели торчат бледные пятки упавшего на бок Алукарда, которого Интегра легко толкнула в плечи, вставая и подходя к шкафчику темного дерева. Высший, посмеиваясь, следит за своей госпожой, все еще немного влажной после душа и такой податливой, как нагретая в ладонях глина. Хочется взять ее в руки и вылепить на строгом лице улыбку, а в глаза парой прикосновений привнести те самые искорки полнейшего и безоговорочного удовлетворения, которым он гордился каждый раз. Но…
- А мне всегда казалось, что в этом шкафчике у тебя неприкосновенный запас сигарет и сигарилл.
- Вот именно. В ящике с табачной продукцией ни одна ищейка не найдет вот это.
На постель приземляется тяжелый томик в красном бархате.
- Что это?
- Фотоальбом, вампир.
***
Откинувшись в руках мужчины, на его плечо и скользя пальцами по страницам, перелистывая собственную жизнь. Какая женщина этого не любит? Только не всякому мужчине будет так интересно, как тому, что за плечом леди Интегры любопытно впитывает в себя информацию со страниц.
- Леди Хеллсинг в кожаном черном платье?
- Леди Хеллсинг тут всего восемнадцать лет. Это выпускной класс нашей школы, «Семь Дубов». Элитная, между прочим.
- И как администрация отнеслась к воспитаннице элитного заведения в таком, кхм, соблазнительном наряде?
- Не сопи на ухо, щекотно. Никак не отнеслась – это фотографии с Хеллоуина.
- А что это за «стрела в небо» на заднем плане? Если мне память не изменяет…
- Да, вампир, твоя госпожа одна из первых проехалась по Евротоннелю. Не одна, конечно – в компании одноклассников. Мы сбежали на целый день в Париж.
- Невероятно красивая черная шубка.
- Синтетический мех, в ней я себя ощущала, как в пластиковом пакете. А денег на большее Уолтер, старый скупердяй, все равно не высылал, я почти все потратила на билет в Париж.
- А кто этот рыжий прыщавый очкарик?
- Он пожертвовал мне недостающую сумму на яблоки в глазури и жареные каштаны, так что я весь день стоически терпела его…
- А где его рука, госпожа?
- А вот это неважно. Лучше посмотри – вот мы кидаемся гнилыми яблоками во французов.
- О!
- Ага, мы все по-французски знали только «Позовите ажана» и «Чертовы лягушатники». Чертовы полосатики, терпеть их не могу до сих пор.
- А лягушатники сами не позвали ажанов?
- Пытались, но лягушатники-ажаны падки на красивых блондинок. Видел бы ты, какие страхолюдины живут в Париже.
- Симпатичные чулочки, госпожа. Я только что сообразил, что вы единственная барышня в этой вашей компании одноклассников.
- Ни одна порядочная английская девушка не пошла бы на такую выходку.
- Какие интересные факты я узнаю о леди Хеллсинг. А чем вы занимались дальше? Подвешивали нижнее белье к шпилю Эйфелевой Башни?
- Нет, просто завалились в кинотеатр.
- И кидались гнилыми яблоками в экран?
- Нет, дружно рыдали над талантом Жана Рено. Мы смотрели «Леона». Там такие великолепные монологи…
- Леди, монологи состояли только из «ажанов» и «лягушатников»? Вы же только эти слова понимали?
- Разве? Когда это я такое сказала?
***
У Алукарда есть список. Называется «нравится/не нравится» и пополняется он почти каждый день и каждый раз поровну.
Нравится новое красное кружевное белье. Не нравится, что она стала больше пинаться во сне.
Нравится розовый румянец на смуглых щечках. Не нравится ликер, из-за которого щечки порозовели, а изо рта так и сшибает алкогольным духом.
Нравится, как ее почти колотит от перевозбуждения, когда она врывается в их спальню, сдергивая одежду после тяжелого забитого бумажной работой дня. Не нравится, когда почти откусывает сосок в очередном «поцелуе».
Нравится, как она засыпает у него на животе, свесив на постель руки и ноги и сопя в грудь. Не нравится утешать ее после совершенно неожиданно пришедшего кошмара.
Нравится, безумно нравится, смотреть на маленькую Интегру, очаровательную трехлетнюю девочку с тоненькими плеточками косичек, свернутых коронеткой, совсем не похожей на ту роскошную копну волос, которая теперь напоминает царскую мантию. Нравится смотреть и улыбаться на пухлые ножки, голубое платьице в кружевах и гольфики до середины икры, а еще на черные туфельки, на пуговках, и очень ответственный взгляд в самый объектив. Нравится улыбаться на Интегру, которой еще и шести нет, сидящей в пене в огромной до сих пор сохранившейся ванной, и поющей в расческу. Категорически не нравится – лицо пышущей ненавистью Интегры, вцепившейся в альбомчик синей кожи и отчаянно тянущей его в свою сторону.
- Пусти!
- Ни за что!
- Кто тебе дал позволение смотреть мои детские фотографии?!
- Тот, кто показал мне тайник с сигаретами.
- Алукард!
- Госпожа?
- Это предательство!
- Любопытство не порок!
- Чертов вампир!
- А у госпожи в детстве не было переднего зуба.
- Ах ты!..
- А еще у тебя были очаровательные щечки, с ямочками. Куда они делись?
Альбом пребольно ударяет вампира по носу, когда Интегра разжимает руки, Алукард опрокидывается на постель, непонимающе глядя на отвернувшуюся и судорожно вздохнувшую Интегру.
Нравится, когда она смеется, улыбается, хихикает, посмеивается, усмехается. Не нравится… о нет, только не слезы!
- А еще у тебя волосы вились, к кончикам.
- …
- А еще у тебя ресницы были темные.
- …
- Право, Интегра. А еще у тебя замечательная улыбка…
- Пять килограмм лишнего веса, острые коленки, жидкие волосы и туча прыщей на лбу!
- Правда? Я не заметил.
***
Однажды в добрую традицию одного вампира и одного человека сама собой вошла традиция перебирать все дела дня на «кошмарные», «терпимые» и «кошерные», как сладко протягивала Интегра вкусное словечко из непонятно когда и где услышанного идиша.
У них появилась еще одна традиция, настолько нравящаяся вампиру, что он даже готов был отставить ненадолго свои инстинкты, требовавшие немедленно размножаться. Вот только он не мог понять – хороша ли она? Для госпожи.
- Черно-белая?
Страницы в альбоме бумажные – фотография вкладывается под прозрачную пленку на картон, всовывается уголками в специальные прорези. Страницы изрисованы Интегрой, взрослой и маленькой, всевозможными узорами и забавными неумелыми рисунками. А эта – пустая. Деловито-коричневая, скупо-серая. Алукард чувствует плечом кивок почти простившей его за выходку с альбомом Интегры. Ну неужели она думала, что он действительно считал, будто она так и родилась – в костюме и с сигариллой? И вот еще…
- Да, это вырезка из газеты.
- Это я?
- Да.
- Выгляжу как не самый хороший телохранитель из дешевого боевика.
- Я выгляжу хуже. Мне не идут юбки в складку. Из нас троих лучше всего получился Уолтер.
- Он был поганый человек. Не стоит так из-за него… Интегра?
- В глаз что-то попало, руки вырвать этим горничным, тут столько пыли.
Нравится – ее откровенность и желание чем-то поделиться. Не нравится – собственная беспомощность.
- Вампир?
- Да, моя госпожа?
- Я детей хочу.
***
Он не правильный вампир – он обожает рассвет. Рассвет означает время жизни, яркой, искрометной, красочной. Рассвет означает, что это время полностью принадлежит ему и Интегре. А вот теперь госпожа задерживается – так иногда бывает.
Вампир раздевается на входе в спальню. Первой он снимает ехидную усмешку, которая так многих раздражает и служит поводом для неумелых шуточек и глупых умозаключений. Алукард неплохой актер – иначе не объяснишь, что они с госпожой до сих пор не раскрыты даже приближенными лицами. Сыграть разочарованного жизнью недоаристократа проще простого.
А как иногда хочется… как всегда хочется лежать на животе и слушать мирное дыхание, смотреть в спокойное лицо и проводить пальцами – не по нему, над ним. Как хочется, чтобы это длилось целую вечность. Хочется почти так же часто, как убивать ради нее. За нее. Из-за нее. Для нее. Жаль только, госпожа такого никогда не оценит – для вампира убийство уже давно сродни подаренному букету: ни удовольствия в нем, ни вкуса, этакая дань традициям и монотонная работа. Некоторые вампиры тянутся к убийству, думая, что пресытились жизнью. Таких Алукарду хочется застрелить – из жалости. Только никогда не пробовавший жизни может от нее устать.
Алукард улыбается, укладываясь на постель. Белье персикового цвета. Шелк. Протекает между пальцами и по коже, совсем как пряди ее волос. Задумчиво вампир скользит пальцами по пиджаку, расстегивая пуговицы, и… что это?
Минуту спустя вампир с восторгом и неожиданным желанием рассмеяться смотрит на жесткую карточку.
Красные кружева, кружева, еще кружева – непробиваемый доспех, в который облачена женская красота. Интегра смотрит на него искоса, наклонив голову. Она не то прилегла на постель, не то как дикая кошка распласталась по ней в молчаливой угрозе, подкрадываясь к очередной жертве – такой кошке сдалась бы с восторгом любая добыча. Фотограф явно стоял с боку, прекрасно поймав и точеное бедро, и длинные, длинные, восхитительно стройные ноги, и нежный изгиб талии, и… стоп, какой еще фотограф?!
«Виктория совершенно уверена, что я соблазняю одного придурка с последнего бала-маскарада. Кстати, я до сих пор в этом».
- Жду с нетерпением, моя госпожа, - проводит он кончиком пальца по лукаво улыбающемуся лицу. И прячет фотокарточку – от греха подальше, во внутренний карман. И поспешно раздевается. Ему, конечно, не в чем так эффектно встретить госпожу, но вряд ли та будет сильно против.
***
Вся как закрученная пружина – трогать Интегру опасно любому сопернику. Даже если у нее за спиной не высится многоглазая тень, у нее всегда в руках клинок, а в глазах – наточенная сталь отваги и упрямства. Эта женщина может сворачивать горы и вести за собой людей, она умеет быть бесстрашной до безрассудства, и тогда ее разумом, разумом рвущейся к победе Железной Леди, становится он сам, останавливающий любую руку с занесенным кинжалом за ее спиной. Ему нравится защищать ее. И нравится это подчеркивать. И, боги, как же любит он любоваться ее решимостью и волей! Больше ему нравится только молчаливая снисходительная любовь в ее взгляде, но то – совсем другие победы.
- Сколько лет назад это было?
- Полтора года назад. Это на военных смотрах, я демонстрирую наши способности Ее Величеству.
- Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве в обязанности руководителя входит собственноручно стрелять из… хмм, кто дал тебе такую здоровую пушку?!
- Пустынного Орла я взяла сама – чтобы покрасоваться. Чуть не сломала себе плечо, но ты представь, как эффектно смотрится блондинка с таким огромным пистолетом.
- Фотограф превзошел сам себя. Рекомендую тебе запатентовать это взгляд. Враги от него сами в прах рассыпаться будут.
- Ты будешь смеяться, но дерево там рассыпалось в крошку.
- Не привирай.
- Еще бы оно не рассыпалось! От выстрелов-то…
- Я чувствую, деньги ты в тот раз получила?
- Не то слово.
***
- О! Наша леди умеет бояться!
- Пусти, там дальше более симпатичное фото!
- Да ни за что, дай-ка, дай-ка… о-о-о, как это мило, моя леди.
- Алукард, там дальше питон, крокодил, а еще…
- Госпожа, что в нем было такого страшного, что у тебя такое лицо?
- В ней.
- М?
- Это она.
- Моя госпожа боится волосатых женщин?
- А ты бы не испугался в пять лет фотографироваться с этой чертовой макакой в памперсах?!
***
- Какая знакомая картина.
Алукард улыбается. Он не может иначе. Он любящий мужчина, а значит – он невольно идеализирует и преувеличивает. Он может любоваться своей госпожой в любом виде, состоянии и настроении. Почти.
- Грустная картина, на самом деле. Это очень печально.
На фотокарточке, сделанной каким-то шутником, отлично видно, что Интегра измождена. Она устала до предела, вымотана и вдохнуть нормально не может. Она спит, уткнувшись носом в сгиб локтя, так что видна только макушка и часть лица в три четверти. С обрисовавшимися под глазами синяками и безвольно приоткрытым ртом, которым она, кажется, действительно прерывисто и тяжко дышит. А еще на ней форменный пиджак и плиссированная юбка до колена длиной.
- Вас так мучили в этой самой школе?
Он не в силах оторвать взгляд от безжизненно висящей и почти касающейся пола руки. Если он знает свою госпожу, то у нее во сне подрагивает мизинец, трогательно так.
- Не то слово. Четыре языка на изучение, плюс латынь, плюс эти чертовы спортивные кружки.
- И где моя леди позволила себе уснуть?
- На геополитике. Вел какой-то совершенно невыносимый и нудный препод, а еще он не следил за классом.
- Хм.
- Что?
- Просто представляю, как в класс к моей леди под перешептывания восхищенных подружек вошел бы высокий статный рыцарь в красном плаще, решительно забрал бы ее, трепетно подхватив на руки, из замка злобного ворчуна-преподавателя, и…
- По-моему, ты каждое утро занимаешься транспортировкой моей безжизненной тушки до постели.
- А по-моему иногда эта тушка ведет себя чрезмерно даже активно и не дает поспать бедному вымотавшемуся на задании вампиру.
- Иди сюда, вампир! Сейчас моя тушка твою тушку!..
Их смеха никто не услышит, потому что друг другу они давно улыбаются только глазами.
***
Цветная толпа выглядит безликой. В собственной роскоши и в ярких красках, она становится убогой и жалкой: в разноцветных пятнах найти более цветное – не самая простая задачка.
Алукард любил балы. И светские рауты он тоже любил. И приемы. Он любил любое место, где простейший человеческий восторг мешался с заурядной скукой, а молодая любовь к восторгам – с пресыщенностью старых матрон, ищущих табуретку для отдыха. Свой первый выход в большой свет он тоже помнил прекрасно. Помнил он и тогдашние танцы, без единого прикосновения к партнеру – касание пальцев мужчины и женщины тогда могло быть растолковано с укором. Помнил он отчетливо и все последующие – мозаичные, пышные, блистающие. При дворе Франции, в богатой Флоренции, насыщенной жизнью и запахом вина, помнил он и более скучные английские, с непременным контрдансом. Для постоянно носящего маску человека вампира интереснее всего было узнать, на что способна человеческая фантазия в прятках от собственного облика. Рассматривать человеческую уродливую или прекрасную суть за тоннами пудры и блесток было увлекательно, а заканчивалось почти всегда одинаково – смертельным «поцелуем» в шейку.
Увлечение Алукарда балами и тихая охота в скользящем танце за мелькающими обликами людей прекратилась при Артуре: тот дал Алукарду новый интерес – человеческое оружие. Леди же Хеллсинг никогда не брала вампира ни на один раут, из какого-то зловредства оставляя лучшего телохранителя дома. Он и не надеялся никогда увидеть ее такой.
Черный странно-чужеродный силуэт, почти клякса на фотографии – еще одна вырезка из газеты, но теперь цветная. Алукард почти видел обложку какого-нибудь “People” с кричащим заголовком о леди Хеллсинг, ведшей двойную жизнь. Мечта любого бонвивана и недорощенного донжуана от высшего света – заполучить странно ускользающую всякий раз с улыбкой Снежную Королеву, не давшую ни единого интервью газетам и почти не появлявшуюся на публике.
Черное платье, простое и без прикрас – в пол. Открытые плечи, максимально закрытая спина, черный газовый шарфик, сброшенный небрежно на локти, белые перчатки и минимум украшений – всего одно колье. Украшение, на которое можно купить раритетный автомобиль, из личной коллекции еще сэра Абрахама. Никаких серег – Интегра их ненавидит, однажды зацепившейся прядью волос она разорвала себе мочку, с тех пор даже и не помышляет о подобном украшении.
На лице все то же спокойствие и легкая отстраненность. В ее руках нетронутый бокал шампанского, в глазах читается скука и желание уйти – англичанка просто отдает дань глупым традициям. Она еще молода, ей всего лишь двадцать, но на деле гораздо больше. Она не любит компании, она не любит людей – она их защищает. И она очень одинока. Вот только едва ли от этого страдает – свое одиночество ей есть с кем разделить.
- Моя леди само изящество среди безвкусицы.
Интегра усмехается – за комплементом, в поглаживании щеки кончиками пальцев, она прекрасно чувствует, что он хотел сказать на самом деле.
- Ну эти балы. Хочешь посмотреть фотографии со стрельб? Там много интересного.
- А почему бы опять не детские? Оу, леди, ну в бок-то зачем?
***
Шестой фотоальбом был отложен в сторону, в руках у вампира осталась только одна фотокарточка.
Леди Хеллсинг восемнадцать лет, она в мантии выпускника школы, сидит, подобрав эту нелепую долгополую одежду, на какой-то лестнице, и курит, видимо, в первый раз в жизни – уж очень у нее недовольное лицо.
В этом кадре было очень много. Алукард знает, что Интегра на самом деле Интегра ненавидит курить – от курева у нее постоянно желтеют зубы, на что она жалуется и вечно вписывает в список необходимых покупок три дюжины новейших «стопроцентно помогающих» средств, отбеливающих улыбку до состояния голливудской. От курева у нее грубеет кожа и пахнут руки – потому она и носит перчатки. Но леди Хеллсинг курит, правда, с тех пор как один вампир полноценно вошел в ее жизнь, гораздо меньше. Зачем она это делает? У нее многое на уровне привычек и подражания. Например, отцу. На фотографии замечательно видно настоящее отношение Интегры к своей вредной привычке.
Алукард многое увидел, заметил много интересного – например, когда она не смотрит в объектив, многое выходит наружу и замирает, навечно отпечатываясь на бумаге. Он прекрасно знал свою госпожу и до этого непонятного «эксперимента». Все лишь подтвердилось десятками фотокарточек, на которых она – такая разная. Смущенная, жизнерадостная, решительная, отстраненная, откровенно злая, усталая, изможденная, скучающая, довольная, соблазнительная – и все это она, все это в ней одной.
- Фотокамера не такая неживая, как кажется, - он чувствует запах сигарет и мужских духов – женские его леди не переносит из-за чрезмерной приторности. – Она может быть очень вредной.
- Как на той фотографии, где у тебя прибавилось килограммов десять?
- Например. Но чаще она очень правдива, особенно когда мы не смотрим в кадр.
- Моя леди была так щедра, но почему?
- Знаешь, зачем эта традиция? Сама я никогда не открываю этих фотоальбомов. Я и не помню о них почти. Но фотографируемся мы на самом деле для других – чтобы похвастаться или…
- Или?
- Или раскрыться с самой уязвимой стороны.
Алукард целует свою леди в лоб.
- А я был совершенно уверен, что это ради того, чтобы надпись «Happy memories» на обложке соответствовала действительности.
- Все мои воспоминания в моем сердце, Алукард. И ты это прекрасно знаешь.
***
Интегра лежит на боку, подперев висок ладонью и жмурясь на полуденное солнце. В ее теле – нега и истома, в ее мыслях – покой и равновесие. Интегра счастлива. И она может сказать это без уверток и ненужных вопросов. Правда – только самой себе.
- Любимая?..
Оборот, пропущенный момент фокусировки, пик, щелчок, ослепительная вспышка.
- Что за?!
- Зато теперь я понимаю, что значит «одурело-счастливое» выражение лица.
***
Любимый фотоальбом у Интегры красного цвета, в бархатной обложке, самый тяжелый и самый редко пополняющийся. Она никогда не вклеивает туда ничего без нужды, в нем же она чаще всего «говорит» то, что думает, маленькими рисунками на полях.
Задумчиво, на самом восходе, когда тяжелые тучи на горизонте вечно хмурого Лондона подкрашивает розовым цветом сонного умывающегося в далеком дожде Солнца, она решительно, зажав колпачок зубами, обводит две вложенные уголками в разрезы фотографии красным жирным маркером. Интегра не художник, она не умеет рисовать Любовь. В голову ей приходит только большое сердечко, но для нее неважно, что мог бы подумать сторонний наблюдатель – да и откуда ему взяться в их комнате? Она любуется на лица мужчины и женщины, несмотря на то, что выглядят оба несколько глупо – «одурело-счастливо». Осторожно накрывает фотокарточки пленкой и захлопывает тяжелый томик.
У них впереди еще целый день. И Интегре очень хочется узнать, как бы отнесся ее вампир к настоящей парной фотографии, а не вот такой вот композиции. Интегра укладывается на постель – ожидать вампира.
А за окном медленно встает солнце.
Название: "Мгновения вечности"
Герои: Интегра Хеллсинг/Алукард
Тема: "Дневные развлечения"
Объём: 4194 слова
Тип: гет
Рейтинг: PG-13
Примечание: AU, юморок, флафф
Предупреждение: мало секса, много меморизов
Саммари: повалялки и фоточге.
Читать дальше***
- Не кури.
- Не нуди.
- Не ссорься.
Интегра улыбается. В стену.
- Никотин – это вообще-то неплохое тонизирующее средство и витамин, так что будем считать, что мне полезно.
Вампир улыбается. В спину.
- У меня волосы пропахнут. Как думаешь, много кто в особняке курит Henry Winterman’s?
Интегра на секунду мрачнеет. Сигарилла с шипением гасится о столешницу – дыр на светлой ореховой столешнице в этой комнатке, ее маленьком островке Самости, предостаточно, еще одна будет просто не заметна.
- А по-моему, и так все знают.
Ах, Интегра. Как же много в одном твоем имени. Насколько же больше в том, как близко ты подходишь и как наклоняешься – близко, к самой черной брови.
- Тогда бы я слышал восхищенный свист в свою сторону.
- Как опытный наездник?
- Как обладатель редчайшей жемчужины. Ну и самой завидной невесты Британии, конечно.
Подзатыльник ловится легко, распахнутой ладонью, секундой спустя они уже барахтаются на постели: в две пары длинных ног, путающихся друг в друге и дорогущем кремовом белье, в длинных лезущих в рот и глаза серебристых волосах и десятке улыбок, мультяшными сердечками витающими над женщиной, одетой в костюм, и мужчиной, одетым в собственную самовлюбленность и простыню вокруг бедер.
- Мне на работу надо.
- Мне тоже, но у нас еще пятнадцать минут.
На пороге спальни ровно через двенадцать минут, когда багровая плоская тарелка солнца окончательно закатится за горизонт, они будут стоять друг напротив друга: он чуть склонившись, она – приподнявшись на цыпочках. Оба будут придирчиво завязывать галстуки, голубой и красный, оценивая собственную кропотливую работу. Минута – и два взгляда. Безгранично любящих и строгих одновременно.
- У тебя сегодня муштра Виктории и выезд в Рочестер, не смей опаздывать.
- А ты все-таки не кури.
Разойдутся в разные стороны – Интегра налево, к выходу с жилого этажа, уверенной походкой горделивой хищницы, обходящей свои владения. В спину ее проводит насмешливый взгляд – Алукард уйдет сквозь пол.
С любопытством в мансардное окно заглянет Луна, но ее серебряный томный глаз поймет только, что Хозяйка и Слуга заступили на службу. Луна никогда не видит и половины настоящего, предпочитая ронять крохотные слезинки росы, считая, что такая пара пропадает – как ужасно, когда два существа не понимают, сколь сильно друг друга любят. Солнце увидит мысли своей сестры и улыбнется во сне – как ни крути, а оно все равно знает больше. Но рассказать не может.
***
- Любимый, - воркующий голос заставляет Алукарда вскинуться всем телом – прямо на ослепительную вспышку в глаза.
Пока Алукард попытается проморгаться, сидящая, сложив ноги по-турецки, Интегра высунет кончик языка, самодовольно глядя в какой-то крохотный агрегат.
- Какая нежная моя госпожа сегодня, - вампир смотрит с недоверием – леди Хеллсинг никогда не сюсюкает. В ее устах непостижимым образом «эй, вампирюга!» становится сладким и нескончаемо ласковым, так что Высший как-то не привык получать такие человеческие обращения.
- Госпожа сегодня обычная. Госпожа просто ставит эксперимент.
- Госпожа вся пошла в своего дражайшего деда, чтобы ему покойного сна по вине режиссеров еще лет триста не было.
- Не трожь святое! Лучше посмотри сюда.
Перед носом у вампира – маленькая серебристая коробочка. И… он сам.
- И что за эксперимент поставила леди?
- Из далеких валашских гор спустился ты, мой друг, иначе не возможно. Это простая фотография. Твоя, кстати.
- В мою относительную молодость фотографировались перед огромным деревянным ящиком с магниевым порошком. А последнюю фотографию со мной сделал ваш дражайший дедушка – сфотографировал нагишом и прилепил карточку в самой освещенной комнате на окно с солнечной стороны.
- Дедушка был такой выдумщик, - искренне умиляется Интегра, - но я никуда фотографию вешать не буду. Я оставлю ее себе на память.
- Еще одна людская традиция?
Вампир жаден до людской выдумки, изобретений и фантазий. Если ему позволить, то все попавшее в руки он прощупает, понюхает и на зуб попробует. Если это что-то пощупать нельзя, то будет долго, вот как сейчас, тыкаться носом и макушкой в живот довольно хихикающей от щекотки Интегре, выпрашивая у нее подробности. Он не понимает людей, но кто сказал, что он не хочет этому научиться?
- Очень старая. Очень приятная.
Алукард придирчиво смотрит на крохотный экранчик. До чего техника дошла – его лицо за считанные секунды, без всяческих комнат с красными лампами, в деталях. И даже клыки видно.
- У меня такой длинный нос?
- Именно такой.
- И скулы острые?
- Ага.
- Не понимаю этой традиции.
Вампир категоричен и едва ли себе нравится, а Интегру это безмерно веселит. Так что фотоаппарат от загребущих рук она прячет очень быстро и показывает язык.
- Нет уж. Я оставляю ее себе, это не оговаривается.
- Леди, зачем нужна фотография? Объясните несчастному, спустившемуся с далеких валашских гор. Почему не портрет в благородном масле? Почему не картина, в которой видна кропотливая работа художника углем или сангиной? Почему не…
- Не отдам я тебе фотоаппарат, не тяни руки! Потому что я хочу запомнить тебя таким и рассматривать зимними вечерами.
- Моя госпожа, в любой зимний вечер я к твоим услугам, хоть у ног, хоть за спиной, хоть под…
- Но это не то, ты…
Интегра наклоняет голову набок и вытягивает губы трубочкой.
- Я хочу запомнить именно это мгновение. Мы все хотим, потому и фотографируем.
- Моя госпожа, все мои воспоминания о тебе – в моем сердце, зачем эта глупая людская традиция?
- У нас рабочий вечер через двадцать минут начинается, а вот завтра днем я тебе все объясню.
Алукард смотрит на убираемый в ящик стола фотоаппарат недовольным взглядом, понимая, что длинный нос ему убрать из воспоминаний госпожи не удастся.
- А зачем тогда «любимый»?
- Для этого выражения лица.
- Какого?
- Ну… одурело-счастливого.
***
Постель у леди Хеллсинг – территория совершенно особенная. Интегре нравится лежать на ней, раскинув руки в обе стороны, закрыв глаза. Ее не влечет весь мир, не притягивает даже виртуальная его часть – насмотревшись за часы работы в экран монитора, к рассвету она готова расколошматить ноутбук о стену, но памятует о том, как дорого он стоит и как много весит. Прогулки в город, «на свободу», тянут ее не больше, чем выросшего в неволе хищника. К тому же…
Интегра падает спиной назад, шипит от удовольствия, с которым расслабляется натруженная за ночь поясница, приятно ноющая от скольжения ласковых свежих простыней, сегодня голубых, сатиновых, мягчайших. Девушка распарена душем и благостна, сама доброта и щедрость. Удовольствие бегает по ее коже муравьиными лапками и прошивает тело укольчиками в каждый участок тела. Есть еще мягчайшее одеяло, завернувшись в которое грозная наследница рода Хеллсингов больше всего похожа на пушистое облако. А есть еще… просто он.
- Ты обещала мне рассказать, - под весом вампира прочный матрас от лучшей фирмы, поставляющей ортопедическую продукцию, чуть прогибается. Интегре лень открывать глаза – она и так знает, что он навис над ее телом, щурясь и про себя ища на ее лице или теле участок тела, который он еще никогда не целовал. Подталкивая нарочито-недовольную Интегру к ответу, он целует ее под родинкой на шее. Девушка хихикает.
В окно пробирается солнце, в свои права вступает обычная дневная идиллия. Примерно час у них будет, чтобы вдоволь отдохнуть от работы, следом еще несколько часов – чтобы насладиться друг другом. А все оставшееся время на спокойный сон или беспокойный досуг с бесконечными историями нараспев. Не только вампиры с бархатным голосом умеют читать сказки.
С постели торчат бледные пятки упавшего на бок Алукарда, которого Интегра легко толкнула в плечи, вставая и подходя к шкафчику темного дерева. Высший, посмеиваясь, следит за своей госпожой, все еще немного влажной после душа и такой податливой, как нагретая в ладонях глина. Хочется взять ее в руки и вылепить на строгом лице улыбку, а в глаза парой прикосновений привнести те самые искорки полнейшего и безоговорочного удовлетворения, которым он гордился каждый раз. Но…
- А мне всегда казалось, что в этом шкафчике у тебя неприкосновенный запас сигарет и сигарилл.
- Вот именно. В ящике с табачной продукцией ни одна ищейка не найдет вот это.
На постель приземляется тяжелый томик в красном бархате.
- Что это?
- Фотоальбом, вампир.
***
Откинувшись в руках мужчины, на его плечо и скользя пальцами по страницам, перелистывая собственную жизнь. Какая женщина этого не любит? Только не всякому мужчине будет так интересно, как тому, что за плечом леди Интегры любопытно впитывает в себя информацию со страниц.
- Леди Хеллсинг в кожаном черном платье?
- Леди Хеллсинг тут всего восемнадцать лет. Это выпускной класс нашей школы, «Семь Дубов». Элитная, между прочим.
- И как администрация отнеслась к воспитаннице элитного заведения в таком, кхм, соблазнительном наряде?
- Не сопи на ухо, щекотно. Никак не отнеслась – это фотографии с Хеллоуина.
- А что это за «стрела в небо» на заднем плане? Если мне память не изменяет…
- Да, вампир, твоя госпожа одна из первых проехалась по Евротоннелю. Не одна, конечно – в компании одноклассников. Мы сбежали на целый день в Париж.
- Невероятно красивая черная шубка.
- Синтетический мех, в ней я себя ощущала, как в пластиковом пакете. А денег на большее Уолтер, старый скупердяй, все равно не высылал, я почти все потратила на билет в Париж.
- А кто этот рыжий прыщавый очкарик?
- Он пожертвовал мне недостающую сумму на яблоки в глазури и жареные каштаны, так что я весь день стоически терпела его…
- А где его рука, госпожа?
- А вот это неважно. Лучше посмотри – вот мы кидаемся гнилыми яблоками во французов.
- О!
- Ага, мы все по-французски знали только «Позовите ажана» и «Чертовы лягушатники». Чертовы полосатики, терпеть их не могу до сих пор.
- А лягушатники сами не позвали ажанов?
- Пытались, но лягушатники-ажаны падки на красивых блондинок. Видел бы ты, какие страхолюдины живут в Париже.
- Симпатичные чулочки, госпожа. Я только что сообразил, что вы единственная барышня в этой вашей компании одноклассников.
- Ни одна порядочная английская девушка не пошла бы на такую выходку.
- Какие интересные факты я узнаю о леди Хеллсинг. А чем вы занимались дальше? Подвешивали нижнее белье к шпилю Эйфелевой Башни?
- Нет, просто завалились в кинотеатр.
- И кидались гнилыми яблоками в экран?
- Нет, дружно рыдали над талантом Жана Рено. Мы смотрели «Леона». Там такие великолепные монологи…
- Леди, монологи состояли только из «ажанов» и «лягушатников»? Вы же только эти слова понимали?
- Разве? Когда это я такое сказала?
***
У Алукарда есть список. Называется «нравится/не нравится» и пополняется он почти каждый день и каждый раз поровну.
Нравится новое красное кружевное белье. Не нравится, что она стала больше пинаться во сне.
Нравится розовый румянец на смуглых щечках. Не нравится ликер, из-за которого щечки порозовели, а изо рта так и сшибает алкогольным духом.
Нравится, как ее почти колотит от перевозбуждения, когда она врывается в их спальню, сдергивая одежду после тяжелого забитого бумажной работой дня. Не нравится, когда почти откусывает сосок в очередном «поцелуе».
Нравится, как она засыпает у него на животе, свесив на постель руки и ноги и сопя в грудь. Не нравится утешать ее после совершенно неожиданно пришедшего кошмара.
Нравится, безумно нравится, смотреть на маленькую Интегру, очаровательную трехлетнюю девочку с тоненькими плеточками косичек, свернутых коронеткой, совсем не похожей на ту роскошную копну волос, которая теперь напоминает царскую мантию. Нравится смотреть и улыбаться на пухлые ножки, голубое платьице в кружевах и гольфики до середины икры, а еще на черные туфельки, на пуговках, и очень ответственный взгляд в самый объектив. Нравится улыбаться на Интегру, которой еще и шести нет, сидящей в пене в огромной до сих пор сохранившейся ванной, и поющей в расческу. Категорически не нравится – лицо пышущей ненавистью Интегры, вцепившейся в альбомчик синей кожи и отчаянно тянущей его в свою сторону.
- Пусти!
- Ни за что!
- Кто тебе дал позволение смотреть мои детские фотографии?!
- Тот, кто показал мне тайник с сигаретами.
- Алукард!
- Госпожа?
- Это предательство!
- Любопытство не порок!
- Чертов вампир!
- А у госпожи в детстве не было переднего зуба.
- Ах ты!..
- А еще у тебя были очаровательные щечки, с ямочками. Куда они делись?
Альбом пребольно ударяет вампира по носу, когда Интегра разжимает руки, Алукард опрокидывается на постель, непонимающе глядя на отвернувшуюся и судорожно вздохнувшую Интегру.
Нравится, когда она смеется, улыбается, хихикает, посмеивается, усмехается. Не нравится… о нет, только не слезы!
- А еще у тебя волосы вились, к кончикам.
- …
- А еще у тебя ресницы были темные.
- …
- Право, Интегра. А еще у тебя замечательная улыбка…
- Пять килограмм лишнего веса, острые коленки, жидкие волосы и туча прыщей на лбу!
- Правда? Я не заметил.
***
Однажды в добрую традицию одного вампира и одного человека сама собой вошла традиция перебирать все дела дня на «кошмарные», «терпимые» и «кошерные», как сладко протягивала Интегра вкусное словечко из непонятно когда и где услышанного идиша.
У них появилась еще одна традиция, настолько нравящаяся вампиру, что он даже готов был отставить ненадолго свои инстинкты, требовавшие немедленно размножаться. Вот только он не мог понять – хороша ли она? Для госпожи.
- Черно-белая?
Страницы в альбоме бумажные – фотография вкладывается под прозрачную пленку на картон, всовывается уголками в специальные прорези. Страницы изрисованы Интегрой, взрослой и маленькой, всевозможными узорами и забавными неумелыми рисунками. А эта – пустая. Деловито-коричневая, скупо-серая. Алукард чувствует плечом кивок почти простившей его за выходку с альбомом Интегры. Ну неужели она думала, что он действительно считал, будто она так и родилась – в костюме и с сигариллой? И вот еще…
- Да, это вырезка из газеты.
- Это я?
- Да.
- Выгляжу как не самый хороший телохранитель из дешевого боевика.
- Я выгляжу хуже. Мне не идут юбки в складку. Из нас троих лучше всего получился Уолтер.
- Он был поганый человек. Не стоит так из-за него… Интегра?
- В глаз что-то попало, руки вырвать этим горничным, тут столько пыли.
Нравится – ее откровенность и желание чем-то поделиться. Не нравится – собственная беспомощность.
- Вампир?
- Да, моя госпожа?
- Я детей хочу.
***
Он не правильный вампир – он обожает рассвет. Рассвет означает время жизни, яркой, искрометной, красочной. Рассвет означает, что это время полностью принадлежит ему и Интегре. А вот теперь госпожа задерживается – так иногда бывает.
Вампир раздевается на входе в спальню. Первой он снимает ехидную усмешку, которая так многих раздражает и служит поводом для неумелых шуточек и глупых умозаключений. Алукард неплохой актер – иначе не объяснишь, что они с госпожой до сих пор не раскрыты даже приближенными лицами. Сыграть разочарованного жизнью недоаристократа проще простого.
А как иногда хочется… как всегда хочется лежать на животе и слушать мирное дыхание, смотреть в спокойное лицо и проводить пальцами – не по нему, над ним. Как хочется, чтобы это длилось целую вечность. Хочется почти так же часто, как убивать ради нее. За нее. Из-за нее. Для нее. Жаль только, госпожа такого никогда не оценит – для вампира убийство уже давно сродни подаренному букету: ни удовольствия в нем, ни вкуса, этакая дань традициям и монотонная работа. Некоторые вампиры тянутся к убийству, думая, что пресытились жизнью. Таких Алукарду хочется застрелить – из жалости. Только никогда не пробовавший жизни может от нее устать.
Алукард улыбается, укладываясь на постель. Белье персикового цвета. Шелк. Протекает между пальцами и по коже, совсем как пряди ее волос. Задумчиво вампир скользит пальцами по пиджаку, расстегивая пуговицы, и… что это?
Минуту спустя вампир с восторгом и неожиданным желанием рассмеяться смотрит на жесткую карточку.
Красные кружева, кружева, еще кружева – непробиваемый доспех, в который облачена женская красота. Интегра смотрит на него искоса, наклонив голову. Она не то прилегла на постель, не то как дикая кошка распласталась по ней в молчаливой угрозе, подкрадываясь к очередной жертве – такой кошке сдалась бы с восторгом любая добыча. Фотограф явно стоял с боку, прекрасно поймав и точеное бедро, и длинные, длинные, восхитительно стройные ноги, и нежный изгиб талии, и… стоп, какой еще фотограф?!
«Виктория совершенно уверена, что я соблазняю одного придурка с последнего бала-маскарада. Кстати, я до сих пор в этом».
- Жду с нетерпением, моя госпожа, - проводит он кончиком пальца по лукаво улыбающемуся лицу. И прячет фотокарточку – от греха подальше, во внутренний карман. И поспешно раздевается. Ему, конечно, не в чем так эффектно встретить госпожу, но вряд ли та будет сильно против.
***
Вся как закрученная пружина – трогать Интегру опасно любому сопернику. Даже если у нее за спиной не высится многоглазая тень, у нее всегда в руках клинок, а в глазах – наточенная сталь отваги и упрямства. Эта женщина может сворачивать горы и вести за собой людей, она умеет быть бесстрашной до безрассудства, и тогда ее разумом, разумом рвущейся к победе Железной Леди, становится он сам, останавливающий любую руку с занесенным кинжалом за ее спиной. Ему нравится защищать ее. И нравится это подчеркивать. И, боги, как же любит он любоваться ее решимостью и волей! Больше ему нравится только молчаливая снисходительная любовь в ее взгляде, но то – совсем другие победы.
- Сколько лет назад это было?
- Полтора года назад. Это на военных смотрах, я демонстрирую наши способности Ее Величеству.
- Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве в обязанности руководителя входит собственноручно стрелять из… хмм, кто дал тебе такую здоровую пушку?!
- Пустынного Орла я взяла сама – чтобы покрасоваться. Чуть не сломала себе плечо, но ты представь, как эффектно смотрится блондинка с таким огромным пистолетом.
- Фотограф превзошел сам себя. Рекомендую тебе запатентовать это взгляд. Враги от него сами в прах рассыпаться будут.
- Ты будешь смеяться, но дерево там рассыпалось в крошку.
- Не привирай.
- Еще бы оно не рассыпалось! От выстрелов-то…
- Я чувствую, деньги ты в тот раз получила?
- Не то слово.
***
- О! Наша леди умеет бояться!
- Пусти, там дальше более симпатичное фото!
- Да ни за что, дай-ка, дай-ка… о-о-о, как это мило, моя леди.
- Алукард, там дальше питон, крокодил, а еще…
- Госпожа, что в нем было такого страшного, что у тебя такое лицо?
- В ней.
- М?
- Это она.
- Моя госпожа боится волосатых женщин?
- А ты бы не испугался в пять лет фотографироваться с этой чертовой макакой в памперсах?!
***
- Какая знакомая картина.
Алукард улыбается. Он не может иначе. Он любящий мужчина, а значит – он невольно идеализирует и преувеличивает. Он может любоваться своей госпожой в любом виде, состоянии и настроении. Почти.
- Грустная картина, на самом деле. Это очень печально.
На фотокарточке, сделанной каким-то шутником, отлично видно, что Интегра измождена. Она устала до предела, вымотана и вдохнуть нормально не может. Она спит, уткнувшись носом в сгиб локтя, так что видна только макушка и часть лица в три четверти. С обрисовавшимися под глазами синяками и безвольно приоткрытым ртом, которым она, кажется, действительно прерывисто и тяжко дышит. А еще на ней форменный пиджак и плиссированная юбка до колена длиной.
- Вас так мучили в этой самой школе?
Он не в силах оторвать взгляд от безжизненно висящей и почти касающейся пола руки. Если он знает свою госпожу, то у нее во сне подрагивает мизинец, трогательно так.
- Не то слово. Четыре языка на изучение, плюс латынь, плюс эти чертовы спортивные кружки.
- И где моя леди позволила себе уснуть?
- На геополитике. Вел какой-то совершенно невыносимый и нудный препод, а еще он не следил за классом.
- Хм.
- Что?
- Просто представляю, как в класс к моей леди под перешептывания восхищенных подружек вошел бы высокий статный рыцарь в красном плаще, решительно забрал бы ее, трепетно подхватив на руки, из замка злобного ворчуна-преподавателя, и…
- По-моему, ты каждое утро занимаешься транспортировкой моей безжизненной тушки до постели.
- А по-моему иногда эта тушка ведет себя чрезмерно даже активно и не дает поспать бедному вымотавшемуся на задании вампиру.
- Иди сюда, вампир! Сейчас моя тушка твою тушку!..
Их смеха никто не услышит, потому что друг другу они давно улыбаются только глазами.
***
Цветная толпа выглядит безликой. В собственной роскоши и в ярких красках, она становится убогой и жалкой: в разноцветных пятнах найти более цветное – не самая простая задачка.
Алукард любил балы. И светские рауты он тоже любил. И приемы. Он любил любое место, где простейший человеческий восторг мешался с заурядной скукой, а молодая любовь к восторгам – с пресыщенностью старых матрон, ищущих табуретку для отдыха. Свой первый выход в большой свет он тоже помнил прекрасно. Помнил он и тогдашние танцы, без единого прикосновения к партнеру – касание пальцев мужчины и женщины тогда могло быть растолковано с укором. Помнил он отчетливо и все последующие – мозаичные, пышные, блистающие. При дворе Франции, в богатой Флоренции, насыщенной жизнью и запахом вина, помнил он и более скучные английские, с непременным контрдансом. Для постоянно носящего маску человека вампира интереснее всего было узнать, на что способна человеческая фантазия в прятках от собственного облика. Рассматривать человеческую уродливую или прекрасную суть за тоннами пудры и блесток было увлекательно, а заканчивалось почти всегда одинаково – смертельным «поцелуем» в шейку.
Увлечение Алукарда балами и тихая охота в скользящем танце за мелькающими обликами людей прекратилась при Артуре: тот дал Алукарду новый интерес – человеческое оружие. Леди же Хеллсинг никогда не брала вампира ни на один раут, из какого-то зловредства оставляя лучшего телохранителя дома. Он и не надеялся никогда увидеть ее такой.
Черный странно-чужеродный силуэт, почти клякса на фотографии – еще одна вырезка из газеты, но теперь цветная. Алукард почти видел обложку какого-нибудь “People” с кричащим заголовком о леди Хеллсинг, ведшей двойную жизнь. Мечта любого бонвивана и недорощенного донжуана от высшего света – заполучить странно ускользающую всякий раз с улыбкой Снежную Королеву, не давшую ни единого интервью газетам и почти не появлявшуюся на публике.
Черное платье, простое и без прикрас – в пол. Открытые плечи, максимально закрытая спина, черный газовый шарфик, сброшенный небрежно на локти, белые перчатки и минимум украшений – всего одно колье. Украшение, на которое можно купить раритетный автомобиль, из личной коллекции еще сэра Абрахама. Никаких серег – Интегра их ненавидит, однажды зацепившейся прядью волос она разорвала себе мочку, с тех пор даже и не помышляет о подобном украшении.
На лице все то же спокойствие и легкая отстраненность. В ее руках нетронутый бокал шампанского, в глазах читается скука и желание уйти – англичанка просто отдает дань глупым традициям. Она еще молода, ей всего лишь двадцать, но на деле гораздо больше. Она не любит компании, она не любит людей – она их защищает. И она очень одинока. Вот только едва ли от этого страдает – свое одиночество ей есть с кем разделить.
- Моя леди само изящество среди безвкусицы.
Интегра усмехается – за комплементом, в поглаживании щеки кончиками пальцев, она прекрасно чувствует, что он хотел сказать на самом деле.
- Ну эти балы. Хочешь посмотреть фотографии со стрельб? Там много интересного.
- А почему бы опять не детские? Оу, леди, ну в бок-то зачем?
***
Шестой фотоальбом был отложен в сторону, в руках у вампира осталась только одна фотокарточка.
Леди Хеллсинг восемнадцать лет, она в мантии выпускника школы, сидит, подобрав эту нелепую долгополую одежду, на какой-то лестнице, и курит, видимо, в первый раз в жизни – уж очень у нее недовольное лицо.
В этом кадре было очень много. Алукард знает, что Интегра на самом деле Интегра ненавидит курить – от курева у нее постоянно желтеют зубы, на что она жалуется и вечно вписывает в список необходимых покупок три дюжины новейших «стопроцентно помогающих» средств, отбеливающих улыбку до состояния голливудской. От курева у нее грубеет кожа и пахнут руки – потому она и носит перчатки. Но леди Хеллсинг курит, правда, с тех пор как один вампир полноценно вошел в ее жизнь, гораздо меньше. Зачем она это делает? У нее многое на уровне привычек и подражания. Например, отцу. На фотографии замечательно видно настоящее отношение Интегры к своей вредной привычке.
Алукард многое увидел, заметил много интересного – например, когда она не смотрит в объектив, многое выходит наружу и замирает, навечно отпечатываясь на бумаге. Он прекрасно знал свою госпожу и до этого непонятного «эксперимента». Все лишь подтвердилось десятками фотокарточек, на которых она – такая разная. Смущенная, жизнерадостная, решительная, отстраненная, откровенно злая, усталая, изможденная, скучающая, довольная, соблазнительная – и все это она, все это в ней одной.
- Фотокамера не такая неживая, как кажется, - он чувствует запах сигарет и мужских духов – женские его леди не переносит из-за чрезмерной приторности. – Она может быть очень вредной.
- Как на той фотографии, где у тебя прибавилось килограммов десять?
- Например. Но чаще она очень правдива, особенно когда мы не смотрим в кадр.
- Моя леди была так щедра, но почему?
- Знаешь, зачем эта традиция? Сама я никогда не открываю этих фотоальбомов. Я и не помню о них почти. Но фотографируемся мы на самом деле для других – чтобы похвастаться или…
- Или?
- Или раскрыться с самой уязвимой стороны.
Алукард целует свою леди в лоб.
- А я был совершенно уверен, что это ради того, чтобы надпись «Happy memories» на обложке соответствовала действительности.
- Все мои воспоминания в моем сердце, Алукард. И ты это прекрасно знаешь.
***
Интегра лежит на боку, подперев висок ладонью и жмурясь на полуденное солнце. В ее теле – нега и истома, в ее мыслях – покой и равновесие. Интегра счастлива. И она может сказать это без уверток и ненужных вопросов. Правда – только самой себе.
- Любимая?..
Оборот, пропущенный момент фокусировки, пик, щелчок, ослепительная вспышка.
- Что за?!
- Зато теперь я понимаю, что значит «одурело-счастливое» выражение лица.
***
Любимый фотоальбом у Интегры красного цвета, в бархатной обложке, самый тяжелый и самый редко пополняющийся. Она никогда не вклеивает туда ничего без нужды, в нем же она чаще всего «говорит» то, что думает, маленькими рисунками на полях.
Задумчиво, на самом восходе, когда тяжелые тучи на горизонте вечно хмурого Лондона подкрашивает розовым цветом сонного умывающегося в далеком дожде Солнца, она решительно, зажав колпачок зубами, обводит две вложенные уголками в разрезы фотографии красным жирным маркером. Интегра не художник, она не умеет рисовать Любовь. В голову ей приходит только большое сердечко, но для нее неважно, что мог бы подумать сторонний наблюдатель – да и откуда ему взяться в их комнате? Она любуется на лица мужчины и женщины, несмотря на то, что выглядят оба несколько глупо – «одурело-счастливо». Осторожно накрывает фотокарточки пленкой и захлопывает тяжелый томик.
У них впереди еще целый день. И Интегре очень хочется узнать, как бы отнесся ее вампир к настоящей парной фотографии, а не вот такой вот композиции. Интегра укладывается на постель – ожидать вампира.
А за окном медленно встает солнце.
@темы: .II.6 Порно/эротика, #fandom: Hellsing, Hellsing: фэндом в целом (таб.50)
-
-
07.12.2009 в 00:19она не любит людей – она их защищает
За это отдельные аплодисменты.
-
-
07.12.2009 в 08:22-
-
07.12.2009 в 09:02Мисс Кимпейл это все Лара Фабиан)
-
-
06.06.2010 в 00:54