Лисявое ОБЛО
Название: "Когда останавливается время"
Фандом: Hellsing
Герои: Интегра Хеллсинг/Виктория Серас. Или наоборот Х)
Тема: Категория I, Список 4, Тема 4: Глаза
Объём: 2177 слов
Тип: фемслеш
Рейтинг: PG
Саммари: после смерти Алукарда, до его возвращения
Читать дальшеГлядя на нее, многие перешептываются. Куда бы Виктория ни пошла – в спину, в затылок, в шею, а иногда и под ноги ее толкает тихий шелест чужих голосов. Их обладатели напрасно пытаются спрятать свое любопытство, свою брезгливость и свой страх. Коктейль человеческих эмоций столь плотен, что даже молодому вампиру несложно испить его до дна. Серас усмехается – по-кошачьи ласково и хитро. Ее настоящих эмоций никто не поймет, те немногие, кто эту усмешку разглядит, будут совершенно уверены, что глуповатая девчонка пытается скрасить неловкость в разговоре собственной смазливостью, но отчего-то никто не видит за улыбкой клыков. На самом деле Виктории смешно. Неспешно, не по-человечески плавно, Виктория следует за своей госпожой чуткой тенью, отсекая ненужное любопытство всех дамочек света и выхолощенных самолюбованием самцов, уже успевших окрестить леди Интегру атаманшей – за черную повязку на глазу. Виктории при таком раскладе выпадает незавидная роль оруженосца.
Напевая, мурлыча и потягиваясь, сворачиваясь у чужих ног гибким кольцом человеческого тепла во взгляде и вампирского холода в теле, закрывая глаза и всматриваясь в черноту уродливой повязки на чужом глазу, Виктория совершенно, безгранично счастлива.
Вампир – зеркало чужих пороков и желаний. Виктория знает, что когда она стоит за плечом Госпожи, все двенадцать рыцарей видят в ней что-то свое. В одной и той же улыбке и открытом лучистом взгляде синих глаз одновременно мерещатся похоть, злоба, ненависть и созидательная мудрость вечного существа. И лишь сама Серас знает, что она – воплощенное желание своей Хозяйки. Неприступный бастион и третье плечо. Как когда-то был Господин. Виктория знает, что придет однажды день, когда ей нехотя придется уступить это место тому, кому оно принадлежит по праву. Виктория бесконечно боится дня, когда она станет вольна думать и желать чего-то сама.
Вампир не может оставаться свободен в своих желаниях. У каждого немертвого есть свой повелитель. И бесконечно несчастно, потеряно то существо с алым взглядом, которому приходится делать выбор самому.
Серас слышит свою Леди. Интегра не говорит с ней мысленно, как думают дилетанты: Виктории достаточно перехватить пристальный взгляд на одного из участников собрания. Серас этого вполне достаточно, чтобы пропитаться едкой горчащей ненавистью и невзначай ощериться: вряд ли кто-то будет и впредь возражать сэру Хеллсинг. Волна презрения откатывает, сменяется бесконечным спокойствием. До следующего мысленного приказа.
Вампир – продолжение своего Хозяина, его воплощенная воля и самое верное оружие. Серас счастлива ощущать сопричастность. Серас в восторге от своей роли. Серас нравится быть единым целым со своей Госпожой, пусть та и не осознает даже десятой доли того экстаза, который испытывает ее подчиненная.
Мягко касаясь, неслышно ступая и незримо поддерживая – так Виктория скользит по лестнице чужой жизни. Ее собственный опыт давно уже ничего не значит: девушка дышит чужим воздухом и грезит чужими мечтами, желая только всеми силами исполнять любые, даже самые безрассудные, приказы и веления.
Элегантная сила, уверенность в себе и завтрашнем дне даже в самой безвыходной ситуации, полная самодостаточность. Леди Хеллсинг не устает от собственного предназначения, как думают излишне романтичные юноши при дворе Ее Величества, желающие во что бы то ни стало «спасти» Интегру от будней среди бумаг и крови. Леди Хеллсинг умеет принимать решения и отвечать за них. Леди Хеллсинг несмотря ни на что довольна своей жизнью и не променяет ее ни на какое мирное существование на равнинах мирного Уэльса даже в минуты самого глубокого отчаянья. Разве что иногда она смотрит в окно или на бумаги перед собой слишком долго. И только Виктория, знающая каждый удар сердца своей леди, может сказать, что Железной Леди тоже бывает одиноко. Серас почти уверена, что именно из-за этого одиночества она и оказалась с госпожой настолько близка.
Вьется, сплетается кружевом ароматный дымок над чашкой. В моменты, когда Интегра, воспитанная в лучших английских традициях, самолично разливает чай по тончайшим фарфоровым стаканчикам, время останавливается.
Смуглые тонкие пальцы уверенно порхают над чашками и баночками, от которых тянет уютным запахом сухих чайных листьев, сервируется стол на двоих, словно сами собой вспрыгивают на серебряный поднос бутерброды – Виктория клубком сворачивается в кресле напротив леди и смотрит на нее из-под приопущенных век. Каждый день на несколько часов Серас видит свою госпожу умиротворенной и спокойной, довольной, готовой мириться с любыми трудностями, покуда у нее будет минутка, чтобы вот так вот заварить себе черного цейлонского. Как только она встанет, промокнет губы салфеткой и удовлетворенно вздохнет, подавая знак ждавшей распоряжения горничной, Серас спрыгнет на пол без подсказки, так и не притронувшись к чаю, который госпожа изо дня в день зачем-то наливает в ее чашку. И привычно скользнет за левое плечо, катая упругие шарики слов, произнесенных охотно в кабинете у камина госпожой. Запоминая, улыбаясь и сыто облизываясь: в словах и мыслях леди Хеллсинг воспоминания и эмоции, которыми хозяйка столь щедро делится со слугой. И еще – немножко ожидания, по-человечески нетерпеливого и беспокойного. Теперь Дракулина совершенно уверена, что в свое время хозяин тоже пропадал в кабинете Главы Организации.
Госпожа может остановить время только затем, чтобы выпить чаю и переварить всю полученную ею за день пищу для размышлений. Время Виктории навечно замерло на восемнадцати годах, оттого временами она улыбается над нетерпением и легким страхом Леди, ждущей своего Князя.
Серас точно знает, что он вернется. И касанием к плечу доносит эту простую мысль до госпожи, успокаивает ее. Для немертвого нет преграды во времени. Даже если вампир Алукард вернется через полсотни лет, он вернется не к постаревшей женщине, а к своей Повелительнице. Просто нужно подождать. Интегра щурится на это не то поглаживание по плечу, не то отрезвляющий жест. И ждет следующего чаепития.
Виктория нервничает и ломает пальцы. Кусает губы и натыкается вслепую на стену. Она в смятении уже не один раз снесла стул в собственной комнате, томимая желанием немедленно броситься в кабинет на Зов.
Зов – не слова и не приказ. Это сильное желание видеть, чувствовать, прикоснуться, прильнуть. Госпожа зовет Викторию, но вампирша не торопится: за истеричными нотками она слышит упрямство. Если она появится в комнате леди Хеллсинг сейчас, то та прогонит Серас, возможно, в приступе злости даже кинет в нее чем-то. А потому надо ждать не Зова, а приказа, пусть Дракулина и осознает, насколько одиноко и страшно сейчас ее Хозяйке. Чутьем Виктория знает, что произошло что-то совершенно необычное.
Это не очередная проблема на задании: за пять лет, что они прожили под одной крышей, хватало неприятностей, ни одна из которых не заставила Интегру даже дрогнуть или выкурить на одну сигариллу больше положенного. Это не из-за проблем с вышестоящими: за пять лет Интегра перестала бояться даже королевскую власть, облаченная ореолом победительницы немертвых после Лондонского Инцидента. Это не из-за новых врагов или новых угроз: госпожа не боится трудностей, она бросает им вызов. Это что-то простое, дрожащее в руке тонкой нитью, очевидное, но ускользающее, путающееся с собственными мыслями Виктории и ее же страхами не уберечь, не суметь помочь и спасти. И немыслимых усилий ей стоит быть такой же веселой, шутливой и глуповатой на вид девчонкой, как обычно – такой собеседницы, простой, человеческой, хочется Интегре за ежедневным чаем. Пять часов дня, традиционный временной рубеж, сегодня был для Виктории особенно далеким. Время снова замерло, но на этот раз негармонично, неправильно, почти болезненно. Время кололо зубчиками вечную Викторию под ребра, в сердце и в затылок, глумливо тикая и шурша цепочкой, напоминая, что нет на свете ничего вечного, что однажды даже Дракулина рассыпется пеплом рядом с вечными пирамидами, которые станут песком. Чувство смутное, липкое, тяжелое не отпускает целый день. И оно неспроста, Виктория в этом уверена.
Вьется, сплетается кружевом ароматный дымок над чашкой. Рядом с чашкой Виктории, синей, с белым узором и одним медальончиком, неаккуратная лужица желтоватого плохо заваренного напитка: госпожа едва ли не впервые за время их посиделок расплескала чай. Дрожание ее рук отдается в кончиках пальцев Виктории, заставляет ее нервно сглатывать и стискивать клыки до боли и закусывать щеку изнутри до крови. Страхи госпожи сводят ее саму с ума мороком беспомощности и всевластия Покоя, который однажды уложит самое ценное, что есть в ее нежизни, в деревянный ящик. Серас сдерживается и не задает вопросов, движимая порывом пытается подцепить овсяное печенье из вазочки, хотя ее тошнит от одного запаха теста. Надкусывает и давится крошками, которые не может прожевать. Почти полностью копирует движения своей Леди.
Интегра складывается пальцы по парам, начиная с мизинцев. Ее лицо спокойно, даже бесстрастно. Но руки выдают слишком сильно. И сейчас ей как никогда нужен слушатель.
- Я была у врача, - произносит она ровно, не повышая голоса и не убыстряя темпа, глядя на пошедшее рябью от ее дыхания отражение в чашке.
У Виктории сжимается сердце. Если бы оно могло биться, то и вовсе остановилось бы от ужаса. Это не ее страх – это страх госпожи. Первобытный, звериный, болезненно сильный.
Дальше Интегре говорить не нужно – Серас уже все поняла. Вместо этого последняя наследница рода Хеллсингов тянется к повязке на глазу и избавляется от нее, являя миру нездорово раздутое око.
- Слишком много нагрузок, слишком много курева, слишком нестерильные условия работы, - педантично перечисляет она произнесенные сегодня каким-то эскулапом слова, часто моргая воспаленным красным веком, - будут оперировать. Завтра. Странно, четыре года все было нормально, только на свету нельзя было долго находиться, - произносит взрослая женщина с совершенно детским удивлением, - а теперь я могу вовсе без глаза остаться, - с трудом выговаривает леди Хеллсинг, горько поджимая губы и кривя их в подобие улыбки, упирает лоб в ладони и шепчет на грани слышимости, - так не должно было случиться, - и плачет Интегра неумело, совсем беззвучно, только громко шмыгает носом. После таких слез никогда не становится легче.
Виктория машинально стирает что-то щекотное с подбородка и непонимающе смотрит на вязкую густую кровь, давно заменившую ей слезы. Последний раз так больно Дракулине было только в момент смерти Бернадотте.
Сильный человек не боится преград и не боится любых барьеров, которые ему нужно взять. Он боится только за свое тело и разум, которые дадут осечку – и тогда уже некому будет преодолевать все испытания. Как и любой сильный человек, леди Хеллсинг ненавидела и даже боялась болеть. Как любой слабовидящий человек она больше всего на свете боялась ослепнуть окончательно. И Виктория видела это. Видела, когда по ночам госпожа снимала повязку на час или на два, жадно, упоенно разглядывая все вокруг в том свете, в котором обычно все видят обычные люди. И теперь она вполне может лишиться даже этих часов.
Виктория не спешит уйти, хотя словами Интегра просит прощения за неподобающее поведение и просит ее удалиться. Медленно, змеиными неторопливыми движениями, Виктория соскальзывает к изножью кресла своей госпожи и прижимается лбом к ее коленям, прося прощения в ответ. За то, что не может помочь, потому что ее помощи, помощи вампира, помощи, несущей фиктивное бессмертие на чужой крови, благородная госпожа никогда не примет. За то, что не уберегла ее тогда, на дирижабле, дав состояться этой глупой и не нужной дуэли – слишком, слишком благородная госпожа, даже обреченному врагу давшая шанс если не на победу, так на честную смерть в бою, а не от выстрела в затылок. За то, что видит слезы госпожи, хотя знает, что подобная поддержка, пусть и трижды нужная, делает Интегре больно.
- Пройдет, все пройдет, - гладя колени, целуя их, перехватывая смуглые кисти и целуя их тоже, шепчет Виктория, прижимается щекой к ладони с набитыми от пистолета мозолями, целует каждую из них, - все будет хорошо, все будет прекрасно, - никакой логики в словах и ни одного разумного довода. Голос немертвой завораживает и успокаивает, гипнотизирует и заставляет проваливаться за грань разума в царство снов. Виктория не осознает этой своей особенности – она просто пользуется ею. И именно тогда появляются первые всхлипы.
Серас встает, отводя с лица госпожи волосы, прижимает голову сидящей Интегры к животу и баюкает ее, сама с трудом сдерживаясь от слез, чувствуя, как сильно впиваются в ее форму руки бесконечно сильного человека, бессильного перед обстоятельствами. Виктория уже давно стала для последней наследницы рода Хеллсингов самым близким существом. Как некогда стал господин.
Поддавшись порыву, девушка-вампир наклоняется и сцеловывает слезы с щек, с носа, с ресниц и из наметившихся тонких морщинок на лбу, вытирая их то осторожными движениями пальцев, то собственной щекой. Слезы человека горькие от соли. Для вампира в них еще по каплям выходящее отчаянье и робкая хрупкая надежда на благополучный исход.
- Все пройдет, - шепчет Виктория, прежде чем целует Интегру в губы. Нежно, осторожно, боясь испугать женщину еще сильнее. Сцеловывает всхлипы и забирает к себе всю боль своей леди. Кто, если не верный слуга, может пойти на такое?
Виктория знает, что это не любовь. Ни Интегра, ни Серас не любят друг друга так, как это описывают писатели. Для двух женщин это – что-то более сокровенное и важное. Это Нужность. Нужность постоянная, каждый день из часа в час. И если госпоже нужно, то Виктория готова отдать за нее нежизнь не задумываясь.
Отрываясь от поцелуя, прижимаясь лбом ко лбу хозяйки, Виктория знает, что эту ночь они проведут в одной постели. Ни пошлости, ни похоти, которую так любят в Свете приписывать ее госпоже. А как иначе можно назвать человека, который живет под одной крышей с вампиршей, да еще и повсюду ее за собой таскает? Будет только Сон. Глубокий, крепкий, целебный. В нем не будет ничего, ни единого образа, только звенящая, упругая сила, которая наполнит госпожу перед, возможно, самым опасным днем в ее жизни. И она, Виктория, будет с госпожой все это время, прижимаясь к ней и забирая все ее кошмары и сомнения через прикосновения.
И эта ночь ожидания будет бесконечной. И, пусть Виктория никогда никому в этом не признается, одной из самых счастливых в ее жизни. Ведь от первого и до последнего мгновения этих часов она будет нужной. Самой нужной. Нужнее даже господина, который поддержать хозяйку не сможет никак.
И в этом ее, Виктории, счастье, пусть кому-то оно и покажется горьким на вкус.
Фандом: Hellsing
Герои: Интегра Хеллсинг/Виктория Серас. Или наоборот Х)
Тема: Категория I, Список 4, Тема 4: Глаза
Объём: 2177 слов
Тип: фемслеш
Рейтинг: PG
Саммари: после смерти Алукарда, до его возвращения
Читать дальшеГлядя на нее, многие перешептываются. Куда бы Виктория ни пошла – в спину, в затылок, в шею, а иногда и под ноги ее толкает тихий шелест чужих голосов. Их обладатели напрасно пытаются спрятать свое любопытство, свою брезгливость и свой страх. Коктейль человеческих эмоций столь плотен, что даже молодому вампиру несложно испить его до дна. Серас усмехается – по-кошачьи ласково и хитро. Ее настоящих эмоций никто не поймет, те немногие, кто эту усмешку разглядит, будут совершенно уверены, что глуповатая девчонка пытается скрасить неловкость в разговоре собственной смазливостью, но отчего-то никто не видит за улыбкой клыков. На самом деле Виктории смешно. Неспешно, не по-человечески плавно, Виктория следует за своей госпожой чуткой тенью, отсекая ненужное любопытство всех дамочек света и выхолощенных самолюбованием самцов, уже успевших окрестить леди Интегру атаманшей – за черную повязку на глазу. Виктории при таком раскладе выпадает незавидная роль оруженосца.
Напевая, мурлыча и потягиваясь, сворачиваясь у чужих ног гибким кольцом человеческого тепла во взгляде и вампирского холода в теле, закрывая глаза и всматриваясь в черноту уродливой повязки на чужом глазу, Виктория совершенно, безгранично счастлива.
Вампир – зеркало чужих пороков и желаний. Виктория знает, что когда она стоит за плечом Госпожи, все двенадцать рыцарей видят в ней что-то свое. В одной и той же улыбке и открытом лучистом взгляде синих глаз одновременно мерещатся похоть, злоба, ненависть и созидательная мудрость вечного существа. И лишь сама Серас знает, что она – воплощенное желание своей Хозяйки. Неприступный бастион и третье плечо. Как когда-то был Господин. Виктория знает, что придет однажды день, когда ей нехотя придется уступить это место тому, кому оно принадлежит по праву. Виктория бесконечно боится дня, когда она станет вольна думать и желать чего-то сама.
Вампир не может оставаться свободен в своих желаниях. У каждого немертвого есть свой повелитель. И бесконечно несчастно, потеряно то существо с алым взглядом, которому приходится делать выбор самому.
Серас слышит свою Леди. Интегра не говорит с ней мысленно, как думают дилетанты: Виктории достаточно перехватить пристальный взгляд на одного из участников собрания. Серас этого вполне достаточно, чтобы пропитаться едкой горчащей ненавистью и невзначай ощериться: вряд ли кто-то будет и впредь возражать сэру Хеллсинг. Волна презрения откатывает, сменяется бесконечным спокойствием. До следующего мысленного приказа.
Вампир – продолжение своего Хозяина, его воплощенная воля и самое верное оружие. Серас счастлива ощущать сопричастность. Серас в восторге от своей роли. Серас нравится быть единым целым со своей Госпожой, пусть та и не осознает даже десятой доли того экстаза, который испытывает ее подчиненная.
Мягко касаясь, неслышно ступая и незримо поддерживая – так Виктория скользит по лестнице чужой жизни. Ее собственный опыт давно уже ничего не значит: девушка дышит чужим воздухом и грезит чужими мечтами, желая только всеми силами исполнять любые, даже самые безрассудные, приказы и веления.
Элегантная сила, уверенность в себе и завтрашнем дне даже в самой безвыходной ситуации, полная самодостаточность. Леди Хеллсинг не устает от собственного предназначения, как думают излишне романтичные юноши при дворе Ее Величества, желающие во что бы то ни стало «спасти» Интегру от будней среди бумаг и крови. Леди Хеллсинг умеет принимать решения и отвечать за них. Леди Хеллсинг несмотря ни на что довольна своей жизнью и не променяет ее ни на какое мирное существование на равнинах мирного Уэльса даже в минуты самого глубокого отчаянья. Разве что иногда она смотрит в окно или на бумаги перед собой слишком долго. И только Виктория, знающая каждый удар сердца своей леди, может сказать, что Железной Леди тоже бывает одиноко. Серас почти уверена, что именно из-за этого одиночества она и оказалась с госпожой настолько близка.
Вьется, сплетается кружевом ароматный дымок над чашкой. В моменты, когда Интегра, воспитанная в лучших английских традициях, самолично разливает чай по тончайшим фарфоровым стаканчикам, время останавливается.
Смуглые тонкие пальцы уверенно порхают над чашками и баночками, от которых тянет уютным запахом сухих чайных листьев, сервируется стол на двоих, словно сами собой вспрыгивают на серебряный поднос бутерброды – Виктория клубком сворачивается в кресле напротив леди и смотрит на нее из-под приопущенных век. Каждый день на несколько часов Серас видит свою госпожу умиротворенной и спокойной, довольной, готовой мириться с любыми трудностями, покуда у нее будет минутка, чтобы вот так вот заварить себе черного цейлонского. Как только она встанет, промокнет губы салфеткой и удовлетворенно вздохнет, подавая знак ждавшей распоряжения горничной, Серас спрыгнет на пол без подсказки, так и не притронувшись к чаю, который госпожа изо дня в день зачем-то наливает в ее чашку. И привычно скользнет за левое плечо, катая упругие шарики слов, произнесенных охотно в кабинете у камина госпожой. Запоминая, улыбаясь и сыто облизываясь: в словах и мыслях леди Хеллсинг воспоминания и эмоции, которыми хозяйка столь щедро делится со слугой. И еще – немножко ожидания, по-человечески нетерпеливого и беспокойного. Теперь Дракулина совершенно уверена, что в свое время хозяин тоже пропадал в кабинете Главы Организации.
Госпожа может остановить время только затем, чтобы выпить чаю и переварить всю полученную ею за день пищу для размышлений. Время Виктории навечно замерло на восемнадцати годах, оттого временами она улыбается над нетерпением и легким страхом Леди, ждущей своего Князя.
Серас точно знает, что он вернется. И касанием к плечу доносит эту простую мысль до госпожи, успокаивает ее. Для немертвого нет преграды во времени. Даже если вампир Алукард вернется через полсотни лет, он вернется не к постаревшей женщине, а к своей Повелительнице. Просто нужно подождать. Интегра щурится на это не то поглаживание по плечу, не то отрезвляющий жест. И ждет следующего чаепития.
Виктория нервничает и ломает пальцы. Кусает губы и натыкается вслепую на стену. Она в смятении уже не один раз снесла стул в собственной комнате, томимая желанием немедленно броситься в кабинет на Зов.
Зов – не слова и не приказ. Это сильное желание видеть, чувствовать, прикоснуться, прильнуть. Госпожа зовет Викторию, но вампирша не торопится: за истеричными нотками она слышит упрямство. Если она появится в комнате леди Хеллсинг сейчас, то та прогонит Серас, возможно, в приступе злости даже кинет в нее чем-то. А потому надо ждать не Зова, а приказа, пусть Дракулина и осознает, насколько одиноко и страшно сейчас ее Хозяйке. Чутьем Виктория знает, что произошло что-то совершенно необычное.
Это не очередная проблема на задании: за пять лет, что они прожили под одной крышей, хватало неприятностей, ни одна из которых не заставила Интегру даже дрогнуть или выкурить на одну сигариллу больше положенного. Это не из-за проблем с вышестоящими: за пять лет Интегра перестала бояться даже королевскую власть, облаченная ореолом победительницы немертвых после Лондонского Инцидента. Это не из-за новых врагов или новых угроз: госпожа не боится трудностей, она бросает им вызов. Это что-то простое, дрожащее в руке тонкой нитью, очевидное, но ускользающее, путающееся с собственными мыслями Виктории и ее же страхами не уберечь, не суметь помочь и спасти. И немыслимых усилий ей стоит быть такой же веселой, шутливой и глуповатой на вид девчонкой, как обычно – такой собеседницы, простой, человеческой, хочется Интегре за ежедневным чаем. Пять часов дня, традиционный временной рубеж, сегодня был для Виктории особенно далеким. Время снова замерло, но на этот раз негармонично, неправильно, почти болезненно. Время кололо зубчиками вечную Викторию под ребра, в сердце и в затылок, глумливо тикая и шурша цепочкой, напоминая, что нет на свете ничего вечного, что однажды даже Дракулина рассыпется пеплом рядом с вечными пирамидами, которые станут песком. Чувство смутное, липкое, тяжелое не отпускает целый день. И оно неспроста, Виктория в этом уверена.
Вьется, сплетается кружевом ароматный дымок над чашкой. Рядом с чашкой Виктории, синей, с белым узором и одним медальончиком, неаккуратная лужица желтоватого плохо заваренного напитка: госпожа едва ли не впервые за время их посиделок расплескала чай. Дрожание ее рук отдается в кончиках пальцев Виктории, заставляет ее нервно сглатывать и стискивать клыки до боли и закусывать щеку изнутри до крови. Страхи госпожи сводят ее саму с ума мороком беспомощности и всевластия Покоя, который однажды уложит самое ценное, что есть в ее нежизни, в деревянный ящик. Серас сдерживается и не задает вопросов, движимая порывом пытается подцепить овсяное печенье из вазочки, хотя ее тошнит от одного запаха теста. Надкусывает и давится крошками, которые не может прожевать. Почти полностью копирует движения своей Леди.
Интегра складывается пальцы по парам, начиная с мизинцев. Ее лицо спокойно, даже бесстрастно. Но руки выдают слишком сильно. И сейчас ей как никогда нужен слушатель.
- Я была у врача, - произносит она ровно, не повышая голоса и не убыстряя темпа, глядя на пошедшее рябью от ее дыхания отражение в чашке.
У Виктории сжимается сердце. Если бы оно могло биться, то и вовсе остановилось бы от ужаса. Это не ее страх – это страх госпожи. Первобытный, звериный, болезненно сильный.
Дальше Интегре говорить не нужно – Серас уже все поняла. Вместо этого последняя наследница рода Хеллсингов тянется к повязке на глазу и избавляется от нее, являя миру нездорово раздутое око.
- Слишком много нагрузок, слишком много курева, слишком нестерильные условия работы, - педантично перечисляет она произнесенные сегодня каким-то эскулапом слова, часто моргая воспаленным красным веком, - будут оперировать. Завтра. Странно, четыре года все было нормально, только на свету нельзя было долго находиться, - произносит взрослая женщина с совершенно детским удивлением, - а теперь я могу вовсе без глаза остаться, - с трудом выговаривает леди Хеллсинг, горько поджимая губы и кривя их в подобие улыбки, упирает лоб в ладони и шепчет на грани слышимости, - так не должно было случиться, - и плачет Интегра неумело, совсем беззвучно, только громко шмыгает носом. После таких слез никогда не становится легче.
Виктория машинально стирает что-то щекотное с подбородка и непонимающе смотрит на вязкую густую кровь, давно заменившую ей слезы. Последний раз так больно Дракулине было только в момент смерти Бернадотте.
Сильный человек не боится преград и не боится любых барьеров, которые ему нужно взять. Он боится только за свое тело и разум, которые дадут осечку – и тогда уже некому будет преодолевать все испытания. Как и любой сильный человек, леди Хеллсинг ненавидела и даже боялась болеть. Как любой слабовидящий человек она больше всего на свете боялась ослепнуть окончательно. И Виктория видела это. Видела, когда по ночам госпожа снимала повязку на час или на два, жадно, упоенно разглядывая все вокруг в том свете, в котором обычно все видят обычные люди. И теперь она вполне может лишиться даже этих часов.
Виктория не спешит уйти, хотя словами Интегра просит прощения за неподобающее поведение и просит ее удалиться. Медленно, змеиными неторопливыми движениями, Виктория соскальзывает к изножью кресла своей госпожи и прижимается лбом к ее коленям, прося прощения в ответ. За то, что не может помочь, потому что ее помощи, помощи вампира, помощи, несущей фиктивное бессмертие на чужой крови, благородная госпожа никогда не примет. За то, что не уберегла ее тогда, на дирижабле, дав состояться этой глупой и не нужной дуэли – слишком, слишком благородная госпожа, даже обреченному врагу давшая шанс если не на победу, так на честную смерть в бою, а не от выстрела в затылок. За то, что видит слезы госпожи, хотя знает, что подобная поддержка, пусть и трижды нужная, делает Интегре больно.
- Пройдет, все пройдет, - гладя колени, целуя их, перехватывая смуглые кисти и целуя их тоже, шепчет Виктория, прижимается щекой к ладони с набитыми от пистолета мозолями, целует каждую из них, - все будет хорошо, все будет прекрасно, - никакой логики в словах и ни одного разумного довода. Голос немертвой завораживает и успокаивает, гипнотизирует и заставляет проваливаться за грань разума в царство снов. Виктория не осознает этой своей особенности – она просто пользуется ею. И именно тогда появляются первые всхлипы.
Серас встает, отводя с лица госпожи волосы, прижимает голову сидящей Интегры к животу и баюкает ее, сама с трудом сдерживаясь от слез, чувствуя, как сильно впиваются в ее форму руки бесконечно сильного человека, бессильного перед обстоятельствами. Виктория уже давно стала для последней наследницы рода Хеллсингов самым близким существом. Как некогда стал господин.
Поддавшись порыву, девушка-вампир наклоняется и сцеловывает слезы с щек, с носа, с ресниц и из наметившихся тонких морщинок на лбу, вытирая их то осторожными движениями пальцев, то собственной щекой. Слезы человека горькие от соли. Для вампира в них еще по каплям выходящее отчаянье и робкая хрупкая надежда на благополучный исход.
- Все пройдет, - шепчет Виктория, прежде чем целует Интегру в губы. Нежно, осторожно, боясь испугать женщину еще сильнее. Сцеловывает всхлипы и забирает к себе всю боль своей леди. Кто, если не верный слуга, может пойти на такое?
Виктория знает, что это не любовь. Ни Интегра, ни Серас не любят друг друга так, как это описывают писатели. Для двух женщин это – что-то более сокровенное и важное. Это Нужность. Нужность постоянная, каждый день из часа в час. И если госпоже нужно, то Виктория готова отдать за нее нежизнь не задумываясь.
Отрываясь от поцелуя, прижимаясь лбом ко лбу хозяйки, Виктория знает, что эту ночь они проведут в одной постели. Ни пошлости, ни похоти, которую так любят в Свете приписывать ее госпоже. А как иначе можно назвать человека, который живет под одной крышей с вампиршей, да еще и повсюду ее за собой таскает? Будет только Сон. Глубокий, крепкий, целебный. В нем не будет ничего, ни единого образа, только звенящая, упругая сила, которая наполнит госпожу перед, возможно, самым опасным днем в ее жизни. И она, Виктория, будет с госпожой все это время, прижимаясь к ней и забирая все ее кошмары и сомнения через прикосновения.
И эта ночь ожидания будет бесконечной. И, пусть Виктория никогда никому в этом не признается, одной из самых счастливых в ее жизни. Ведь от первого и до последнего мгновения этих часов она будет нужной. Самой нужной. Нужнее даже господина, который поддержать хозяйку не сможет никак.
И в этом ее, Виктории, счастье, пусть кому-то оно и покажется горьким на вкус.
@темы: .I.4 Тело, #fandom: Hellsing, Hellsing: фэндом в целом (таб.50)
-
-
20.11.2009 в 21:49Всё, пойду за платком.-
-
21.11.2009 в 14:00-
-
21.11.2009 в 14:28-
-
21.11.2009 в 16:06-
-
21.11.2009 в 20:08Да не за что, у меня тут еще штуки четыре валяются)
-
-
22.11.2009 в 13:04-
-
22.11.2009 в 13:54-
-
23.11.2009 в 14:57-
-
23.11.2009 в 23:28