Лисявое ОБЛО
Название: "Фальшивая нота"
Фандом: Hellsing
Герои: Макс Монтана/Ее Величество
Тема: Категория I, Список 4, Тема 2: Шея
Объём: 1514 слов
Тип: джен
Рейтинг: R
Саммари: не просто так ПВО не сработала, ох не просто так.
Предупреждения: Смерть персонажа. Ее Величество здесь изображена исключительно как персонаж манги, к реальной королеве она отношения не имеет.
Читать дальшеЧеловеческие страсти привлекают тем сильнее, чем дальше ты от них. Они становятся блюдом, редкостным деликатесом, достойным не каждого гурмана. Все страсти Максимилиана Монтаны лежали за чертой человеческого. Раздутые амбициями и мнимым всесилием, они жадно оплетали не только душу обладателя, как это бывает у простых людей, но и перекидывались жадно на жизни других, норовя и их загубить на корню. Ведь Майор был для простого человека воплощением мечты.
Смешливый человек с мягкой улыбкой и доверчивыми огоньками в глазах. Приятный собеседник, давно превративший свой талант убедительно говорить в остро заточенное оружие. Беспощадный хладнокровный манипулятор и беспринципный убийца, никогда не проливший своими руками и капли крови. Канцелярист от мира смерти в белых перчатках. Злая шутка Судьбы – еще и Змей-Искуситель.
Майор ходит грузно, тяжело и неуверенно. Он часто и подолгу стоит у вещей, которые его заинтересовали – этим он похож на странную белую сороку, способную по часу вертеть в лапках понравившуюся вещичку. Он любит отпустить шуточку и рассказать анекдот из собственной жизни, превратить сюрреалистичный рассказ о собственной смерти в милую байку. Он выглядит смешно. Он по-своему нелеп и вовсе не вяжется в глазах окружающих с чем-то демоническим. И меж тем – он опаснейший враг, к которому нельзя поворачиваться спиной. Есть еще одно, о чем дряхлая женщина, напряженно следящая взглядом за пухлым весело балагурящим толстячком, не знает.
- У вас замечательная коллекция фарфора. Папенька мой тоже увлекался коллекционированием, но у него были табачные кисеты. Смешное дело, знаете ли, мне в детстве так нравился один – красный, расшитый бисером. Все хотел начать курить, только бы он достался мне, - старуха смотрит на мужчину и понимает, что тот не врет.
Он давно изжил в себе привычку обманывать – у него есть всесилие, у него есть вечная жизнь и своеобразный кодекс чести. Один из его пунктов – никогда не врать врагу. Не потому что благородно – потому что иначе будет неинтересно. Лучшая карточная партия выходит у игрока, когда уверенность, непритворную, настоящую, торжество на его лице, соперники принимают за блеф. Поражение таких глупцов выглядит особенно «вкусным».
Он может много говорить – это женщина поняла еще в первый его «визит» в ее комнату. Ему хватило наглости самолично заявиться в ее апартаменты, практически вытащив из постели в одном чепце и ночной рубашке. Конечно, при нем была личная охрана. Такая, которая легко обойдет даже два десятка личных гвардейцев, расставь она их хоть по периметру кровати. И подобный ход отнюдь неспроста.
- Я помню ваши портреты в пятидесятых годах, - учтиво произнес тогда Монтана вместо приветствия, непринужденно устраиваясь в кресле напротив постели Ее Величества, - вы были редкой красавицей, но время свое берет, - и явно не в его привычках было льстить.
Он все говорил. Разглагольствовал. Вещал. Обо всем подряд. Круглые слова мягко катились с его губ и почти не задерживались в мозгу. В любом другом месте, в любое другое время ей бы и вовсе примерещилось, что он по старой дружбе зашел на чай. Вот только чай явно был бы отравлен.
- Чего Вам нужно? – вклинилась она в поток его речи, попытавшись встать с кровати без ежеутреннего кряхтения о больной спине и гордо выпрямить спину, как подобает настоящей леди. Но если двадцать лет назад такой «фокус» получился бы с легкостью, то теперь без парадного платья она уже не могла выглядеть столь же достойно.
- Предложить вам вечность, - слова гулко ударили в виски, отпечатавшись каждой буквой и запомнившись каждым движением пухлых подвижных губ.
И он все понял. Он уверен в своей победе. И как может быть иначе, если до сих пор этот давно-не-человек жив, глумливо улыбается прямо ей в лицо и подначивает мальчишескими задорными взглядами уже не приказать и не потребовать – попросить. Возможно даже, униженно.
Старая женщина встречается взглядом с собственными печальными глазами, смотрящими со старого портрета на стене. На нем она в голубом платье, а кудри ее все такие же каштановые, как в детстве, когда не одна расческа ломалась о кудрявые непослушные пряди. Она-молодая предостерегает от поспешных шагов и преждевременных решений, напоминает, что эгоизм – удел слабых, не тех, кто столько лет стоит у власти, пусть и фиктивной. Если она – ориентир для миллионов англичан, какова же будет нация, идеал которой способен предать Родину, лишь бы снова иметь буйную шевелюру и руки, не испещренные пигментными пятнами, которые уже не берет ни один крем?
Но, что удивительно, Королева лишь злится. Молодая двадцатилетняя идеалистка, какой она была на том самом портрете, никогда не испытывала боли утраты, знакомой любой женщине – когда по одному теряешь мужские взгляды, в которых заинтересованность сменяется почтительностью, постылой, тошнотворной, унизительной. Она еще не ведала, что такое артрит и остеохондроз. Она еще не устала от жизни на публику и не постарела из-за него на добрых десять лет. У нее еще не было ни одной склоки с семьей – только жалобные вздохи из-за того, что маменька не обращает внимания совсем на нужды дочери. У нее нет внуков, которые позорят фамилию и бросают тень на ее семью. Ее не обвиняли в смерти невестки и не смотрели на нее сквозь желтую призму газетных сплетен. Она-молодая не знает, что такое медленно гнить в морщинистом мешке, от которого так сильно хочется избавиться. Как вообще кто-то может осудить ее решение?
Уходя на тот свет, всего богатства с собой не унести. Если она умрет, какое ей дело будет до миллионов англичан? Переход на сторону тех, с кем она, чужими руками, руками одного джентльмена-балагура и одной боевитой девчонки, боролась столько лет – ведь это и есть смерть, не так ли? Так какое дело, что за этой чертой?
Пальцы комкают подол синего домашнего платья, мнут в руках нитку жемчуга – подарок матери, верный талисман, который часто помогал принимать решения, но слова с ее губ срываются легко, а взгляд выцветших от старости глаз тверд:
- Я согласна принять ваше предложение, - и подумать только, как много будет за этими словами. Пусть даже ее предательство.
Майор расплывается в широченной улыбке. Он и не рассчитывал получить ответ, да еще и положительный, так быстро – ведь это лишь второй его визит на вражескую территорию.
- И вы готовы выполнить свою часть сделки? – почтительно спрашивает он.
У него длинные пальцы, которые мало вяжутся с подобным телосложением. Старушке казались бы более органичными пухлые миниатюрные ладошки, а не эти… паукообразные. Он перебирает пальцами так, словно плетет сеть. Самую крепкую из всех возможных – сеть из человеческих страстей.
- Уже, - спокойно произносит Королева. На этот раз встать из кресла, даже не опершись о подлокотники, у нее получается на удивление легко. – На базах ПВО все предупреждены. Я поговорила с нужными людьми, - уклончиво произносит она, с дрожью вспоминая липкий недоверчивый взгляд министра обороны. Только предложение Майора, переданное через нее, и помогло склонить его в нужную сторону. – Место нахождения всех рыцарей здесь, - величаво протянула она конверт, - возможно, возникнут проблемы с одним из них, сэром Айлендзом, но он один вам помехой не будет. Есть еще сэр Шелби Пенвуд, но с ним и вовсе не будет неприятностей – слабохарактерный слизняк, раздавите и не заметите, даром что вице-адмирал, - еще неделю назад она поразилась бы собственным словам. Но решение подточило изнутри какую-то ее часть. Возможно, это было сочувствие.
- У нас не будет, благодаря вам, ни единой помехи, - бережно принимая конверт из рук в руки, Майор наклоняется к дряблому запястью и целует его. Липко, неприятно. Но мера необходимая. – Мне сложно оценить ваш вклад в наше дело, - Елизавета передергивается, но руки из чужой ладони не вынимает, чувствуя каждую букву, как будто написанную дыханием и движением губ.
- Что насчет вашей стороны сделки? – нетерпеливо переспрашивает она минутой спустя, устав ждать, когда же Монтана соизволит выпрямиться.
- Ах, ваша Вечность, - Елизавету душит ужас, когда она видит его глаза. Спокойные, рыбьи, пустые. – Извольте, - почти галантным жестом Майор дернул хрустнувшую всеми суставами руку женщины к себе, - все как и обещано, - с улыбкой произносит он за секунду до того, как глаза старой королевы наполнились страхом, а его руки сомкнулись на ее шее.
Он мог бы легко перепоручить эту же миссию кому угодно, даже самому последнему солдату в Батальоне. Только вот сладость от лихорадочных ударов крови под его пальцами и хруста позвонков это не заменило бы. Он не так силен, как может показаться, но даже этого ему хватит, чтобы одним коротким движением, свернуть королеве шею. Когда он мерно отряхивает ладони, то единственная мысль, мелькающая у него, о том, что красное платье смотрелось бы уместнее.
Эта старая женщина – приз по-своему даже более ценный, чем маленькая фройляйн, сражение с которой его только ждет. Свернуть шею не только той, которая отдала приказ этой самой фройляйн сражаться, но и всей Английской Монархии – это подарок, о котором настоящий дирижер может только мечтать. Все равно что оборвать жизнь единственному фальшивящему музыканту в совершенно идеальном оркестре.
Майор выходит почти счастливым, напевая Августина и чувствуя, как Ганс почтительно опускает на его плечи плащ – сыро на улице, не столько вредно, сколько неприятно. Через несколько часов, когда они уже будут над Атлантикой, смерть Королевы будет обнаружена. Разумеется, ее никто не станет афишировать, ближайшие несколько дней так точно. И все до последнего эти Рыцари будут лгать даже друг другу, скрывая от нижестоящих, какой ужас постиг всю кампанию по уничтожению Врага номер один. Символ Монархии, без которого вся собранная Королевой рать даже к стене не подойдет.
А Шалтай-Балтай, роль которого будет играть вся островная империя, на этот раз собран не будет.
- Начнем войну, джентльмены, - произносит Майор и улыбается.
Эта симфония Войны будет идеальна для всех немногих слушателей, которых он сам и пригласит.
Фандом: Hellsing
Герои: Макс Монтана/Ее Величество
Тема: Категория I, Список 4, Тема 2: Шея
Объём: 1514 слов
Тип: джен
Рейтинг: R
Саммари: не просто так ПВО не сработала, ох не просто так.
Предупреждения: Смерть персонажа. Ее Величество здесь изображена исключительно как персонаж манги, к реальной королеве она отношения не имеет.
Читать дальшеЧеловеческие страсти привлекают тем сильнее, чем дальше ты от них. Они становятся блюдом, редкостным деликатесом, достойным не каждого гурмана. Все страсти Максимилиана Монтаны лежали за чертой человеческого. Раздутые амбициями и мнимым всесилием, они жадно оплетали не только душу обладателя, как это бывает у простых людей, но и перекидывались жадно на жизни других, норовя и их загубить на корню. Ведь Майор был для простого человека воплощением мечты.
Смешливый человек с мягкой улыбкой и доверчивыми огоньками в глазах. Приятный собеседник, давно превративший свой талант убедительно говорить в остро заточенное оружие. Беспощадный хладнокровный манипулятор и беспринципный убийца, никогда не проливший своими руками и капли крови. Канцелярист от мира смерти в белых перчатках. Злая шутка Судьбы – еще и Змей-Искуситель.
Майор ходит грузно, тяжело и неуверенно. Он часто и подолгу стоит у вещей, которые его заинтересовали – этим он похож на странную белую сороку, способную по часу вертеть в лапках понравившуюся вещичку. Он любит отпустить шуточку и рассказать анекдот из собственной жизни, превратить сюрреалистичный рассказ о собственной смерти в милую байку. Он выглядит смешно. Он по-своему нелеп и вовсе не вяжется в глазах окружающих с чем-то демоническим. И меж тем – он опаснейший враг, к которому нельзя поворачиваться спиной. Есть еще одно, о чем дряхлая женщина, напряженно следящая взглядом за пухлым весело балагурящим толстячком, не знает.
- У вас замечательная коллекция фарфора. Папенька мой тоже увлекался коллекционированием, но у него были табачные кисеты. Смешное дело, знаете ли, мне в детстве так нравился один – красный, расшитый бисером. Все хотел начать курить, только бы он достался мне, - старуха смотрит на мужчину и понимает, что тот не врет.
Он давно изжил в себе привычку обманывать – у него есть всесилие, у него есть вечная жизнь и своеобразный кодекс чести. Один из его пунктов – никогда не врать врагу. Не потому что благородно – потому что иначе будет неинтересно. Лучшая карточная партия выходит у игрока, когда уверенность, непритворную, настоящую, торжество на его лице, соперники принимают за блеф. Поражение таких глупцов выглядит особенно «вкусным».
Он может много говорить – это женщина поняла еще в первый его «визит» в ее комнату. Ему хватило наглости самолично заявиться в ее апартаменты, практически вытащив из постели в одном чепце и ночной рубашке. Конечно, при нем была личная охрана. Такая, которая легко обойдет даже два десятка личных гвардейцев, расставь она их хоть по периметру кровати. И подобный ход отнюдь неспроста.
- Я помню ваши портреты в пятидесятых годах, - учтиво произнес тогда Монтана вместо приветствия, непринужденно устраиваясь в кресле напротив постели Ее Величества, - вы были редкой красавицей, но время свое берет, - и явно не в его привычках было льстить.
Он все говорил. Разглагольствовал. Вещал. Обо всем подряд. Круглые слова мягко катились с его губ и почти не задерживались в мозгу. В любом другом месте, в любое другое время ей бы и вовсе примерещилось, что он по старой дружбе зашел на чай. Вот только чай явно был бы отравлен.
- Чего Вам нужно? – вклинилась она в поток его речи, попытавшись встать с кровати без ежеутреннего кряхтения о больной спине и гордо выпрямить спину, как подобает настоящей леди. Но если двадцать лет назад такой «фокус» получился бы с легкостью, то теперь без парадного платья она уже не могла выглядеть столь же достойно.
- Предложить вам вечность, - слова гулко ударили в виски, отпечатавшись каждой буквой и запомнившись каждым движением пухлых подвижных губ.
И он все понял. Он уверен в своей победе. И как может быть иначе, если до сих пор этот давно-не-человек жив, глумливо улыбается прямо ей в лицо и подначивает мальчишескими задорными взглядами уже не приказать и не потребовать – попросить. Возможно даже, униженно.
Старая женщина встречается взглядом с собственными печальными глазами, смотрящими со старого портрета на стене. На нем она в голубом платье, а кудри ее все такие же каштановые, как в детстве, когда не одна расческа ломалась о кудрявые непослушные пряди. Она-молодая предостерегает от поспешных шагов и преждевременных решений, напоминает, что эгоизм – удел слабых, не тех, кто столько лет стоит у власти, пусть и фиктивной. Если она – ориентир для миллионов англичан, какова же будет нация, идеал которой способен предать Родину, лишь бы снова иметь буйную шевелюру и руки, не испещренные пигментными пятнами, которые уже не берет ни один крем?
Но, что удивительно, Королева лишь злится. Молодая двадцатилетняя идеалистка, какой она была на том самом портрете, никогда не испытывала боли утраты, знакомой любой женщине – когда по одному теряешь мужские взгляды, в которых заинтересованность сменяется почтительностью, постылой, тошнотворной, унизительной. Она еще не ведала, что такое артрит и остеохондроз. Она еще не устала от жизни на публику и не постарела из-за него на добрых десять лет. У нее еще не было ни одной склоки с семьей – только жалобные вздохи из-за того, что маменька не обращает внимания совсем на нужды дочери. У нее нет внуков, которые позорят фамилию и бросают тень на ее семью. Ее не обвиняли в смерти невестки и не смотрели на нее сквозь желтую призму газетных сплетен. Она-молодая не знает, что такое медленно гнить в морщинистом мешке, от которого так сильно хочется избавиться. Как вообще кто-то может осудить ее решение?
Уходя на тот свет, всего богатства с собой не унести. Если она умрет, какое ей дело будет до миллионов англичан? Переход на сторону тех, с кем она, чужими руками, руками одного джентльмена-балагура и одной боевитой девчонки, боролась столько лет – ведь это и есть смерть, не так ли? Так какое дело, что за этой чертой?
Пальцы комкают подол синего домашнего платья, мнут в руках нитку жемчуга – подарок матери, верный талисман, который часто помогал принимать решения, но слова с ее губ срываются легко, а взгляд выцветших от старости глаз тверд:
- Я согласна принять ваше предложение, - и подумать только, как много будет за этими словами. Пусть даже ее предательство.
Майор расплывается в широченной улыбке. Он и не рассчитывал получить ответ, да еще и положительный, так быстро – ведь это лишь второй его визит на вражескую территорию.
- И вы готовы выполнить свою часть сделки? – почтительно спрашивает он.
У него длинные пальцы, которые мало вяжутся с подобным телосложением. Старушке казались бы более органичными пухлые миниатюрные ладошки, а не эти… паукообразные. Он перебирает пальцами так, словно плетет сеть. Самую крепкую из всех возможных – сеть из человеческих страстей.
- Уже, - спокойно произносит Королева. На этот раз встать из кресла, даже не опершись о подлокотники, у нее получается на удивление легко. – На базах ПВО все предупреждены. Я поговорила с нужными людьми, - уклончиво произносит она, с дрожью вспоминая липкий недоверчивый взгляд министра обороны. Только предложение Майора, переданное через нее, и помогло склонить его в нужную сторону. – Место нахождения всех рыцарей здесь, - величаво протянула она конверт, - возможно, возникнут проблемы с одним из них, сэром Айлендзом, но он один вам помехой не будет. Есть еще сэр Шелби Пенвуд, но с ним и вовсе не будет неприятностей – слабохарактерный слизняк, раздавите и не заметите, даром что вице-адмирал, - еще неделю назад она поразилась бы собственным словам. Но решение подточило изнутри какую-то ее часть. Возможно, это было сочувствие.
- У нас не будет, благодаря вам, ни единой помехи, - бережно принимая конверт из рук в руки, Майор наклоняется к дряблому запястью и целует его. Липко, неприятно. Но мера необходимая. – Мне сложно оценить ваш вклад в наше дело, - Елизавета передергивается, но руки из чужой ладони не вынимает, чувствуя каждую букву, как будто написанную дыханием и движением губ.
- Что насчет вашей стороны сделки? – нетерпеливо переспрашивает она минутой спустя, устав ждать, когда же Монтана соизволит выпрямиться.
- Ах, ваша Вечность, - Елизавету душит ужас, когда она видит его глаза. Спокойные, рыбьи, пустые. – Извольте, - почти галантным жестом Майор дернул хрустнувшую всеми суставами руку женщины к себе, - все как и обещано, - с улыбкой произносит он за секунду до того, как глаза старой королевы наполнились страхом, а его руки сомкнулись на ее шее.
Он мог бы легко перепоручить эту же миссию кому угодно, даже самому последнему солдату в Батальоне. Только вот сладость от лихорадочных ударов крови под его пальцами и хруста позвонков это не заменило бы. Он не так силен, как может показаться, но даже этого ему хватит, чтобы одним коротким движением, свернуть королеве шею. Когда он мерно отряхивает ладони, то единственная мысль, мелькающая у него, о том, что красное платье смотрелось бы уместнее.
Эта старая женщина – приз по-своему даже более ценный, чем маленькая фройляйн, сражение с которой его только ждет. Свернуть шею не только той, которая отдала приказ этой самой фройляйн сражаться, но и всей Английской Монархии – это подарок, о котором настоящий дирижер может только мечтать. Все равно что оборвать жизнь единственному фальшивящему музыканту в совершенно идеальном оркестре.
Майор выходит почти счастливым, напевая Августина и чувствуя, как Ганс почтительно опускает на его плечи плащ – сыро на улице, не столько вредно, сколько неприятно. Через несколько часов, когда они уже будут над Атлантикой, смерть Королевы будет обнаружена. Разумеется, ее никто не станет афишировать, ближайшие несколько дней так точно. И все до последнего эти Рыцари будут лгать даже друг другу, скрывая от нижестоящих, какой ужас постиг всю кампанию по уничтожению Врага номер один. Символ Монархии, без которого вся собранная Королевой рать даже к стене не подойдет.
А Шалтай-Балтай, роль которого будет играть вся островная империя, на этот раз собран не будет.
- Начнем войну, джентльмены, - произносит Майор и улыбается.
Эта симфония Войны будет идеальна для всех немногих слушателей, которых он сам и пригласит.
@темы: .I.4 Тело, #fandom: Hellsing, Hellsing: фэндом в целом (таб.50)