Бог не ошибся, создавая тебя. Ведь у него безупречный вкус.
Название: Странности.
Фандом: One piece
Герои: Кид\Хоукинс
Тема: V-5, бессонница
Объём: 1050 слов
Тип: слэш
Рейтинг: PG
Саммари: О приятном решении сложных проблем.
Авторские примечания: Немного мрачный, но очень приятный фик.
Прочитать.Кид запал на Хоукинса сразу, как узнал, что тот немного не в себе. Кида тянуло на ненормальных. Тянуло так же, как сам Кид тянул железо - будто магнитом. Стоило ему узнать о пиромании Киллера - и Кид бесповоротно влюбился, полюбил Киллера всей своей необъятной душой. Стоило Киду взглянуть только на Трафальгара и послушать, как тот, опрокинув в себя пару-тройку стаканов крепкого спиртного, начинает рассказывать о медицине, чередуя термины и маты, Кид отдал ему своё сердце (конечно, не в буквальном смысле), и после ни разу не пожалел. Так и с Хоукинсом: стоило только осознать, что он чертовски странный мужик, как в Киде загорелось любопытство, интерес, жгугее желание познать и обладать. Кид являлся к недоступному на первый взгляд Хоукинсу много раз и в большинстве случаев получал резкий отказ, травы за пояс, слабость в теле и дверью по кончику своего прекрасного носа. Но Кид не сдавался, и однажды Хоукинс принял его у себя в покоях. Мрачная и загадочная, будто живая, комната встретила Кида затхлой смесью пряных ароматов и слабым, но на удивление уютным освещением. Базиль любил свечи и странные, по-настоящему странные вещи. По периметру всей комнаты тут и там были расставлены сундучки и коробочки, ажурные и высокие подсвечники, необъяснимого свойства предметы интерьера, восхищающие и пугающие своим внешним видом. По углам и на полочках лежали черепа разных размеров, и их поверхность отливала по-настоящему приятным оттенком топлёных сливок. В углу комнаты за малюсеньким столиком (зачем он только огромному Хоукинсу?!) стояло кресло с подлокотниками, оформленными тоже в виде черепов. Возле кресла на полу и на столе, и ещё где-то под занавешенным чёрными шторами окном, стояли растения, только отдалённо напоминающие растения. Все сухие и скрючившиеся, с поникшими головками и гниющими, так и не распустившимися бутонами. Кровать Хоукинса, просторная, с чёрными простынями, белоснежными наволочками и красным атласным одеялом, стояла посреди комнаты и звала будто скорее присесть, окунуться в её мягкость и никогда больше не вставать. Кид не сомневался, что кровать, если сядешь на неё, сразу окутает тебя своими красными руками, уложит на своё чёрное тело, заволочёт с головой в тёплое и вязкое небытие.
Хоукинс стоял как раз перед кроватью, в лёгкой льняной рубашке и свободных тёмных брюках. Волосы струились мягкими редкими кудрями по плечам, лицо не выражало абсолютно ничего, а пальцы тёрлись подушечками друг о друга. Будто бы Базиль был в замешательстве. Но Кид знал, что с Хоукинсом такого никогда не случается - он ведь знает всё наперёд. Хоукинс склонял голову на мгновение и присматривался к Киду, проходил за его спину, к своему креслу, и отламывал там веточки от растений, с гнилыми бутонами. После возвращался к Киду и вставал перед ним, аккуратно укладывал бутончики Киду за ухо, и цветы распускались, впивались шипами в бледную кожу Кида. Хоукинс молчал, и Кид тоже молчал, даже не морщился от боли - он был слишком заворожён Хоукинсом. Цветы выкачивали кровь из Кида и наливались цветом, жизнью, наливались великолепным цветом, который бывает только у крови - тёмно-алым. Кид почувствовал, как его души на мгновение коснулось что-то тёмное, что-то острое, будто его грудную клетку сжало прутьями, и эти шипы вонзились ему под рёбра и над ключицами, совсем не в виски и нежную кожу за ушами. Но вместе с этим Кид чувствовал, как на мгновение стал невыразимо красивым, будто бы сам прикоснулся к чему-то запредельно, запретно прекрасному. Хоукинс развеял этот дурман во мгновение, одним своим лёгким прикосновением, дурманящим больше его тёмной магии. Хоукинс скользнул пальцами за ухо Кида, ухватил бутон под основание и вырвал одним лёгким движением, как сорняк. Кид почувствовал, как по его шее потекла кровь, и ему даже показалось на мгновение, что это могло бы быть опасным, но Хоукинс заговорил, и Кид потерял всякие свои мысли.
- Розы тебе не идут, - говорил Хоукинс, оглаживая мягкие и пышные, тёмно-алые лепестки, - абсолютное несовпадение.
Кид кивал заторможенно, и Хоукинс выбрасывал большой и сочный цветок розы куда-то в сторону, на пол, а сам приближался вновь к Киду, ещё ближе, чем раньше. Он укладывал руки Киду на плечи и сжимал их с чувством, касался губ Кида только своими губами, в каком-то мистическом и очень далёком, будто ненастоящем поцелуе. Кид чувствовал шершавые и тёплые губы Хоукинса будто за пеленой целого космоса. А Хоукинс растягивал этот странный поцелуй на мгновения и секунды, чтобы Киду точно не забылось. Хоукинс прижимал Кида к себе в крепком и сладком объятии, и Кид будто онемевал, он еле находил в себе силы поднять руку и обнять в ответ, сжать тонкую ткань рубашки Хоукинса. Их губы были ещё где-то рядом, и Кид готов был поклясться, что всё это происходит не на самом деле. Всё было слишком невесомо и странно.
Хоукинс опускал Кида на свою магическую, ставшую во мгновение огромной, как безграничное поле безграничного острова, кровать. Кид отчётливо услышал плеск волн, и меж его лопаток зачесалось.
- Я подумал сделать для тебя нечто действительно прекрасное, - говорил Хоукинс, и Кид видел, как солнце отливает в его волосах цвета пшеничного колоса медовыми и янтарными оттенками. Кид чувствовал мановение нежных лепестков по своей коже, и скоро стал видеть маки. Сотни и тысячи маков поднимались прямо с простыни и росли вверх, выше Хоукинса. Совсем маленькие и огромные, они окутывали Кида со всех сторон, и он чувствовал, как тонет в них, отчётливо ощущал, как задыхается. Хоукинс укладывал руку ему на лоб и вёл подушечками пальцев по векам, прикрывая их, как чёртову покойнику. Киду не было ни страшно, ни больно. Он не чувствовал злобы или разочарования. Чувствовал только абсолютную безмятежность, чувствовал, как проваливается в самый свой сладкий и самый прекрасный сон, без единого кошмара.
Хоукинс был рядом, когда Кид проснулся. Хоукинс сидел на своей кровати, раскладывал карты, и его лицо, как обычно, не выражало ничего конкретного. Его рубашка была в красных пятнах, а кровать вся завалена ссушенными лепестками, некогда бывших алыми-алыми, ещё во сне, а теперь только бледно-коричневыми. За маленьким столиком сидел Киллер и всем своим видом выражал неудовольствие. За дверью толпились ещё какие-то пираты. Киду было так легко, спокойно и свободно, что хотелось просто смеяться. Хоукинс повернул голову к нему, как только заметил, что Кид проснулся:
- Ты хорошо поспал? - поинтересовался Хоукинс, перекладывая карту из одной колоды в другую. Кид рассмеялся и закивал.
- Лучший сон в моей жизни!
- Выспался? - уточнил Хоукинс, и Кид засмеялся ещё громче, с тем искренним удовольствием, которое было потеряно ещё в детстве.
- Выспался!
Когда Кид жаловался на бессонницу одному из самых странных объектов своей страсти, он никак не ожидал найти решение своей проблемы. Тем более, таким странным способом.
Фандом: One piece
Герои: Кид\Хоукинс
Тема: V-5, бессонница
Объём: 1050 слов
Тип: слэш
Рейтинг: PG
Саммари: О приятном решении сложных проблем.
Авторские примечания: Немного мрачный, но очень приятный фик.
Прочитать.Кид запал на Хоукинса сразу, как узнал, что тот немного не в себе. Кида тянуло на ненормальных. Тянуло так же, как сам Кид тянул железо - будто магнитом. Стоило ему узнать о пиромании Киллера - и Кид бесповоротно влюбился, полюбил Киллера всей своей необъятной душой. Стоило Киду взглянуть только на Трафальгара и послушать, как тот, опрокинув в себя пару-тройку стаканов крепкого спиртного, начинает рассказывать о медицине, чередуя термины и маты, Кид отдал ему своё сердце (конечно, не в буквальном смысле), и после ни разу не пожалел. Так и с Хоукинсом: стоило только осознать, что он чертовски странный мужик, как в Киде загорелось любопытство, интерес, жгугее желание познать и обладать. Кид являлся к недоступному на первый взгляд Хоукинсу много раз и в большинстве случаев получал резкий отказ, травы за пояс, слабость в теле и дверью по кончику своего прекрасного носа. Но Кид не сдавался, и однажды Хоукинс принял его у себя в покоях. Мрачная и загадочная, будто живая, комната встретила Кида затхлой смесью пряных ароматов и слабым, но на удивление уютным освещением. Базиль любил свечи и странные, по-настоящему странные вещи. По периметру всей комнаты тут и там были расставлены сундучки и коробочки, ажурные и высокие подсвечники, необъяснимого свойства предметы интерьера, восхищающие и пугающие своим внешним видом. По углам и на полочках лежали черепа разных размеров, и их поверхность отливала по-настоящему приятным оттенком топлёных сливок. В углу комнаты за малюсеньким столиком (зачем он только огромному Хоукинсу?!) стояло кресло с подлокотниками, оформленными тоже в виде черепов. Возле кресла на полу и на столе, и ещё где-то под занавешенным чёрными шторами окном, стояли растения, только отдалённо напоминающие растения. Все сухие и скрючившиеся, с поникшими головками и гниющими, так и не распустившимися бутонами. Кровать Хоукинса, просторная, с чёрными простынями, белоснежными наволочками и красным атласным одеялом, стояла посреди комнаты и звала будто скорее присесть, окунуться в её мягкость и никогда больше не вставать. Кид не сомневался, что кровать, если сядешь на неё, сразу окутает тебя своими красными руками, уложит на своё чёрное тело, заволочёт с головой в тёплое и вязкое небытие.
Хоукинс стоял как раз перед кроватью, в лёгкой льняной рубашке и свободных тёмных брюках. Волосы струились мягкими редкими кудрями по плечам, лицо не выражало абсолютно ничего, а пальцы тёрлись подушечками друг о друга. Будто бы Базиль был в замешательстве. Но Кид знал, что с Хоукинсом такого никогда не случается - он ведь знает всё наперёд. Хоукинс склонял голову на мгновение и присматривался к Киду, проходил за его спину, к своему креслу, и отламывал там веточки от растений, с гнилыми бутонами. После возвращался к Киду и вставал перед ним, аккуратно укладывал бутончики Киду за ухо, и цветы распускались, впивались шипами в бледную кожу Кида. Хоукинс молчал, и Кид тоже молчал, даже не морщился от боли - он был слишком заворожён Хоукинсом. Цветы выкачивали кровь из Кида и наливались цветом, жизнью, наливались великолепным цветом, который бывает только у крови - тёмно-алым. Кид почувствовал, как его души на мгновение коснулось что-то тёмное, что-то острое, будто его грудную клетку сжало прутьями, и эти шипы вонзились ему под рёбра и над ключицами, совсем не в виски и нежную кожу за ушами. Но вместе с этим Кид чувствовал, как на мгновение стал невыразимо красивым, будто бы сам прикоснулся к чему-то запредельно, запретно прекрасному. Хоукинс развеял этот дурман во мгновение, одним своим лёгким прикосновением, дурманящим больше его тёмной магии. Хоукинс скользнул пальцами за ухо Кида, ухватил бутон под основание и вырвал одним лёгким движением, как сорняк. Кид почувствовал, как по его шее потекла кровь, и ему даже показалось на мгновение, что это могло бы быть опасным, но Хоукинс заговорил, и Кид потерял всякие свои мысли.
- Розы тебе не идут, - говорил Хоукинс, оглаживая мягкие и пышные, тёмно-алые лепестки, - абсолютное несовпадение.
Кид кивал заторможенно, и Хоукинс выбрасывал большой и сочный цветок розы куда-то в сторону, на пол, а сам приближался вновь к Киду, ещё ближе, чем раньше. Он укладывал руки Киду на плечи и сжимал их с чувством, касался губ Кида только своими губами, в каком-то мистическом и очень далёком, будто ненастоящем поцелуе. Кид чувствовал шершавые и тёплые губы Хоукинса будто за пеленой целого космоса. А Хоукинс растягивал этот странный поцелуй на мгновения и секунды, чтобы Киду точно не забылось. Хоукинс прижимал Кида к себе в крепком и сладком объятии, и Кид будто онемевал, он еле находил в себе силы поднять руку и обнять в ответ, сжать тонкую ткань рубашки Хоукинса. Их губы были ещё где-то рядом, и Кид готов был поклясться, что всё это происходит не на самом деле. Всё было слишком невесомо и странно.
Хоукинс опускал Кида на свою магическую, ставшую во мгновение огромной, как безграничное поле безграничного острова, кровать. Кид отчётливо услышал плеск волн, и меж его лопаток зачесалось.
- Я подумал сделать для тебя нечто действительно прекрасное, - говорил Хоукинс, и Кид видел, как солнце отливает в его волосах цвета пшеничного колоса медовыми и янтарными оттенками. Кид чувствовал мановение нежных лепестков по своей коже, и скоро стал видеть маки. Сотни и тысячи маков поднимались прямо с простыни и росли вверх, выше Хоукинса. Совсем маленькие и огромные, они окутывали Кида со всех сторон, и он чувствовал, как тонет в них, отчётливо ощущал, как задыхается. Хоукинс укладывал руку ему на лоб и вёл подушечками пальцев по векам, прикрывая их, как чёртову покойнику. Киду не было ни страшно, ни больно. Он не чувствовал злобы или разочарования. Чувствовал только абсолютную безмятежность, чувствовал, как проваливается в самый свой сладкий и самый прекрасный сон, без единого кошмара.
Хоукинс был рядом, когда Кид проснулся. Хоукинс сидел на своей кровати, раскладывал карты, и его лицо, как обычно, не выражало ничего конкретного. Его рубашка была в красных пятнах, а кровать вся завалена ссушенными лепестками, некогда бывших алыми-алыми, ещё во сне, а теперь только бледно-коричневыми. За маленьким столиком сидел Киллер и всем своим видом выражал неудовольствие. За дверью толпились ещё какие-то пираты. Киду было так легко, спокойно и свободно, что хотелось просто смеяться. Хоукинс повернул голову к нему, как только заметил, что Кид проснулся:
- Ты хорошо поспал? - поинтересовался Хоукинс, перекладывая карту из одной колоды в другую. Кид рассмеялся и закивал.
- Лучший сон в моей жизни!
- Выспался? - уточнил Хоукинс, и Кид засмеялся ещё громче, с тем искренним удовольствием, которое было потеряно ещё в детстве.
- Выспался!
Когда Кид жаловался на бессонницу одному из самых странных объектов своей страсти, он никак не ожидал найти решение своей проблемы. Тем более, таким странным способом.
@темы: .V.5 Душевные болезни, #fandom: One piece, One piece: Сверхновые (табл.100)