Что-то с памятью моей стало - всё, что было не со мной, помню
Название: Падение
Фандом: CSI:Miami, фандом в целом
Герои: Горацио
Рейтинг: PG-13
Тип: джен
Тема: Цитаты. "Когда закончится канат, завяжи его в узел и держись". Ф. Рузвельт
Объем: 2102 слова
Примечания: Нью-Йорк, 1987-1990 год, POV Горацио.
читать дальше
«Когда закончится канат, завяжи его в узел и держись».
Мама очень любила повторять эту фразу, сказанную президентом Рузвельтом. Читая биографию этого человека, я не мог не восхищаться, но… Уж не знаю, почему, но в моем воображении человек, висящий на конце каната, постоянно оказывался над пропастью, и меня мучил вопрос – а дальше? На что должен надеяться этот человек? На Бога? На других людей? Ведь если никто так и не придет на помощь, рано или поздно даже самому сильному человеку придется разжать руки и… Вот именно – и что дальше?
В ответ на мои вопросы мама почему-то только улыбалась и трепала меня по голове.
Мой канат закончился в 1989 году. Нет, я не могу сказать, что моя жизнь до этого была легка и безоблачна. Отец пил все чаще и чаще распускал руки, попадал в разные мелкие неприятности неугомонный Рэй, а моя любовь оказалась лишь первой, хотя, видит Бог, я-то был вполне готов к тому, чтобы она стала для меня единственной. Но Люси объяснилась со мной в крайне резких выражениях и меньше чем через год после этого вышла замуж.
Особых иллюзий по поводу своей работы я не питал, равно как и честолюбивых надежд – если я буду стараться как следует, то и звание получу, а звезд с неба мне не нужно. Более того, к концу третьего года работы патрульным я неожиданно сам для себя заколебался: а так ли мне нужен значок? Конечно, детектив убойного отдела – это круто, но я все думал, не потеряю ли я это потрясающее ощущение …порядка. Мы с Отто несли его с собой, на улицы Нью-Йорка, оно снисходило на людей, завидевших знакомую синюю форму, порой просто при нашем появлении, снисходило спокойствием, уверенностью, защищенностью. «Слава Богу, вы приехали», - слышали мы фактически каждый день в свой адрес. Да, мы – патрульные – всего лишь маленькие винтики в огромной системе правосудия. Но, с другой стороны, «чувство локтя» - это очень приятное ощущение. Знать, что ты – один из многих, стоящих на страже закона.
Все решилось как-то само собой – Отто все же ушел на пенсию, а лейтенант Дорси при собеседовании шутливо сказал, что работа в его отделе - это мой долг еще с тех пор, как он брал меня с собой на дежурства. И вот в 27 лет я сменил бляху патрульного на жетон детектива, войдя в число самых молодых детективов Нью-Йорка.
Первое самостоятельное дело встретило меня оглушительным провалом. Правда, как тут же выяснилось, провалом это было лишь с моей точки зрения. Лейтенант успокаивающе похлопал меня по плечу и поздравил с «крещением». Прикрывшийся толпой адвокатов богатенький подозреваемый не был редкостью в те времена. Собственно, такое никогда, наверное, редкостью не было, но мне почему-то упорно казалось, что если бы на это происшествие выехал не я один, зеленый новичок, которого легко обвели вокруг пальца, то преступнику не удалось бы уйти от ответа. Это было 25 июня 1987 года. Все четыре часа, пока меня занимали разговорами в особняке Гамильтонов, у меня перед глазами стояла эта девушка, которую я нашел в машине Дрейка. Молодая, красивая. Имевшая право жить. Или хотя бы знать, что ее убийца наказан. У меня были улики – ожог на плече Дрейка, у Дрейка было алиби, история о том, как он одолжил девушке свою машину, и три адвоката. Обвинения не были выдвинуты, расследование не проводилось. Когда коронер сказал мне, что девушка умерла от потери крови, и Дрейку было достаточно вызвать «скорую», чтобы спасти ее, я почему-то отчетливо услышал любимое мамино изречение. Когда закончится канат…
Я держался. Стиснув зубы и проглотив унижение, я продолжал работать. Для бродяжек, мелких воришек и хулиганов полиция сама по себе была авторитетом. Для того чтобы правосудие могло торжествовать над такими как Дрейк, этого авторитета было недостаточно. Мне нужны были опыт и репутация. И я старался изо всех сил, накапливая опыт и поддерживая репутацию. Впрочем, тогда мне казалось, что это не так уж и сложно – у меня не было проблем ни с алкоголем, ни с азартными играми, ни с девушками. После истории с Лори заводить серьезные отношения как-то не тянуло, но и полное одиночество мне, как выяснилось, вряд ли грозило. Симпатичная свидетельница, случайно встреченная в кафе через пару месяцев после завершения дела, девчонка из диспетчерской патрульных, новенькая соседка по дому… Времени на личную жизнь у меня было не слишком много, поэтому каждый раз успевало пройти несколько месяцев, прежде чем выяснялось, что нам не по пути. То ревность, то невысокая зарплата полицейского, то попытки мною покомандовать – что-нибудь, да приводило к разрыву.
Может быть, я действительно становился циничен, как упрекнула меня одна из подруг при расставании. Я же считал, что просто избавился от излишней доверчивости и научился трезво оценивать людей и перспективы.
Еще не отработав года детективом, я получил серьезный урок. Свидетельские показания в суде всегда были для меня тяжелым испытанием. Хотелось встать, вышвырнуть за дверь очередного адвоката и сказать, что его не надо слушать, это все ложь, а как было дело – я сейчас расскажу. Особенно тяжело, когда такой адвокат начинает размазывать тебя по свидетельскому месту, еще тяжелее – когда это происходит не по твоей вине, когда ошибку допустил кто-то другой.
Мой первый напарник, Сэм, умер прямо в участке во время допроса, от инфаркта. Вероятно, в тот день у него с самого утра пошаливало сердце, и дату в протоколе обыска он поставил не ту. Доказать, что это случайность, ошибка, я не мог, пришлось стиснуть зубы и терпеть, пока довольный адвокат выплясывал на моих костях. «Когда закончится канат, завяжи его в узел и держись», - подбадривал меня мысленно мамин голос.
На следующий день снова был суд и я снова должен был давать показания. Я так и не смог ничего сказать, когда мне предъявили эту якобы пропущенную страницу. По спине потекла струйка пота, показавшаяся ледяной, пальцы сами стиснулись в кулаки, и я поднял взгляд, пытаясь найти Дорси. Дело было в полном порядке. Я все проверял после вчерашнего. А потом проверял лейтенант. А минут за десять до того из его кабинета вышли слишком уж самоуверенные ребята в штатском, с которыми у Дорси состоялся долгий разговор на повышенных тонах. Я понял все мгновенно, вот только поверить никак не мог.
Наверное, это меня спасло. Слушание закончилось, и я все в том же оглушенном состоянии двинулся к выходу, не в силах осознать, что человек, который должен был получить пожизненное, сейчас выходит из зала суда свободным. Впрочем, свободным он побыл ровно две секунды – сестра убитой им девушки встретила нас на выходе с пистолетом в руках. Всадила ему три пули в грудь …и повернулась ко мне. Наверное, дернись я, девочка застрелила бы и меня. За то, что я почти позволил этому подонку уйти от ответа. Но я просто стоял и смотрел в черное дуло пистолета и яростные серые глаза. Эти глаза требовали ответа, как такое могло произойти, но ответить мне было нечего. Сказать, что виноват не я? Сказать, что так было нужно для игр людей, которым наплевать на справедливость, на правосудие, на то, что чувствует младшая сестра погибшей? «Это несправедливо», - только и сумел сказать я. Почему-то мне очень хотелось, чтобы девочка поняла, что я это знаю. Что, если б все зависело лишь от меня, подонок все равно бы умер, но не от ее руки, а от руки тех, кто должен был защитить ее, эту девочку с серыми глазами. Наверное, она что-то все же поняла. Во всяком случае, она опустила пистолет, а потом и вовсе позволила полицейским его забрать.
Тогда я подумал, что теперь знаю ответ на вопрос, что же дальше. Все просто – ты либо разобьешься, либо каким-то чудом останешься цел.
Жизнь продолжалась, обычная жизнь нью-йоркского копа из отдела убийств. Жена моего нового напарника родила второго сына. Я так часто бывал у Джимми с Триш дома, что иногда ощущал себя почти семейным человеком. Вернувшийся из армии Рэй закончил полицейскую академию и уехал из Нью-Йорка. Майами, штат Флорида. «Это твой город, большой брат!» - смеялся Рэй в письмах. На фотографиях закатное небо Майами действительно непостижимым образом полыхало рыжим. Я подумывал о том, чтобы съездить к нему в гости, заодно повидать осевшего где-то в тех краях Отто, но тут Рэй объявил, что временно писать не сможет, поскольку уходит под прикрытие. Визит в Майами пришлось отложить.
А потом канат действительно закончился. Как говорится, в один прекрасный день. Не помню, был ли он таким уж прекрасным… Вообще я помню его урывками. У меня был выходной, я заехал к матери, повидаться и подкинуть ей немного денег. Отец пил совсем беспробудно, и родители жили фактически на грани нищеты, но и бросить его мама не соглашалась. Я уже не раз и не два замечал синяки, что означало, что он так и не прекратил рукоприкладствовать, но теперь я хорошо понимал чувства лейтенанта Дорси в тот далекий год, когда он еще простым патрульным приехал к нам по вызову. Я мог знать что угодно, но без заявления мамы я ничего с этим сделать не мог. На что она до сих пор надеялась – я не понимал. В тот день я собирался снова поговорить с матерью об этом.
Первое, что меня удивило – незапертая входная дверь. Второе – запах. Он чувствовался сразу, с порога. Знакомый запах перегара и не менее знакомый – крови. Заколотилось сердце – это был запах места преступления. Я никак не ожидал встретить его здесь. Странно. Неужели отец покалечился по пьяни? Несколько раз я позвал маму, заглядывая в комнаты, потом прошел на кухню… Потом, помню, я зачем-то пытался оттереть мамино лицо от крови. Лицо было белым и очень спокойным, вот только красные капли никак не оттирались, как я ни старался привести все в порядок. Странно, что остались краски, потому что звуки исчезли и запахи тоже. И идущего на меня отца я увидел случайно, заметив краем глаза какое-то движение и обернувшись. Это был кошмар. Это не могло быть реальностью. Как и положено в кошмаре, я пытался убежать – и не мог двинуться с места, пытался достать пистолет – руки тряслись и я никак не мог отстегнуть клапан кобуры, а отец все надвигался, медленно, но неотвратимо. Кошмар все не заканчивался – хоть я и сумел достать пистолет, при нажатии на крючок раздался глухой ватный щелчок – осечка. И снова. И снова. А если меня убьют во сне – я умру?.. Я заорал от ужаса, и это наконец разорвало ватную пелену тишины, но, к сожалению, не прогнало кошмар. Зато пистолет наконец выстрелил – мимо! Еще выстрел – и отец падает, а у меня темнеет в глазах. Потом… Потом я помню, как меня выводили из церкви – понятия не имею, как я там оказался – в наручниках. Помню ощущение крови на руках, возникавшее сразу, едва я отводил от них взгляд. Я их вымыл раз пятнадцать. Может, больше. Но ощущение не проходило.
А на следующий день оно сменилось тем самым ощущением висящего над пропастью человека. «…завяжи его в узел и держись», - так, мама?
Родителей похоронили. Я долго колебался, хоронить ли маму вместе с ее убийцей. Они прожили вместе всю свою жизнь. Но, если б не он, она могла бы прожить еще очень долго. Ей же и пятидесяти не было еще…
Рэй на похороны приехать не сумел. Я сообщил в его отдел, в Майами, но вовремя сообщить ему они по условиям задания не смогли.
Отдел внутренних расследований отстранил меня от работы на месяц, но суда так и не было. Да и допросов как таковых тоже – думаю, лейтенант Дорси нажал на какие-то доступные ему рычаги.
Прошло несколько месяцев, а я так и ощущал себя висящим над пропастью. Прежняя жизнь кончилась, она ушла безвозвратно, и держаться за нее было в общем-то бесполезно. Но что мне делать теперь – я не представлял. Я убил человека. Убил собственного отца. Я – полицейский, страж закона. Я клялся служить и защищать. Как я мог дальше работать и смотреть в глаза людям, когда не смог защитить собственную мать и убил собственного отца?
Все вокруг твердили как заведенные, что требуется время и все образуется. А я никак не мог понять – что образуется? Что изменится с течением времени? Я ходил на работу, тоже как заведенный – я держался за этот чертов канат, завязанный в узел, из последних сил.
Наступило лето 1990 года. И в этот момент появился федерал с предложением. Не знаю, почему они пришли именно ко мне. Как будто больше нет копов, неизвестных во Флориде. Но мне это было и не особенно интересно. А вот работа под прикрытием… Может быть, это и есть ответ на вопрос «что дальше»? Если я не могу дальше быть «хорошим парнем», может, стоит попробовать себя в роли «плохого»?
В итоге раздумывал я недолго. Я отпустил руки и рухнул прямо в пропасть. Разобьюсь или нет? А может, нежданно-негаданно за спиной развернутся крылья, и падение превратится в полет? Интересно, какого они будут цвета? Уж точно не белого…
Фандом: CSI:Miami, фандом в целом
Герои: Горацио
Рейтинг: PG-13
Тип: джен
Тема: Цитаты. "Когда закончится канат, завяжи его в узел и держись". Ф. Рузвельт
Объем: 2102 слова
Примечания: Нью-Йорк, 1987-1990 год, POV Горацио.
читать дальше
Я не помню паденья, я помню только
Глухой удар о холодные камни.
Неужели я мог залететь так высоко
И сорваться жестоко, как падший ангел.
Я пытался быть справедливым и добрым
И мне не казалось не страшным, ни странным,
Что внизу на земле собираются толпы
Пришедших смотреть, как падает ангел.
И в открытые рты наметает ветром
То ли белый снег, то ли сладкую манну,
То ли просто перья, летящие следом
За сорвавшимся вниз, словно падший ангел.
(Наутилус «Падший ангел»)
Глухой удар о холодные камни.
Неужели я мог залететь так высоко
И сорваться жестоко, как падший ангел.
Я пытался быть справедливым и добрым
И мне не казалось не страшным, ни странным,
Что внизу на земле собираются толпы
Пришедших смотреть, как падает ангел.
И в открытые рты наметает ветром
То ли белый снег, то ли сладкую манну,
То ли просто перья, летящие следом
За сорвавшимся вниз, словно падший ангел.
(Наутилус «Падший ангел»)
«Когда закончится канат, завяжи его в узел и держись».
Мама очень любила повторять эту фразу, сказанную президентом Рузвельтом. Читая биографию этого человека, я не мог не восхищаться, но… Уж не знаю, почему, но в моем воображении человек, висящий на конце каната, постоянно оказывался над пропастью, и меня мучил вопрос – а дальше? На что должен надеяться этот человек? На Бога? На других людей? Ведь если никто так и не придет на помощь, рано или поздно даже самому сильному человеку придется разжать руки и… Вот именно – и что дальше?
В ответ на мои вопросы мама почему-то только улыбалась и трепала меня по голове.
Мой канат закончился в 1989 году. Нет, я не могу сказать, что моя жизнь до этого была легка и безоблачна. Отец пил все чаще и чаще распускал руки, попадал в разные мелкие неприятности неугомонный Рэй, а моя любовь оказалась лишь первой, хотя, видит Бог, я-то был вполне готов к тому, чтобы она стала для меня единственной. Но Люси объяснилась со мной в крайне резких выражениях и меньше чем через год после этого вышла замуж.
Особых иллюзий по поводу своей работы я не питал, равно как и честолюбивых надежд – если я буду стараться как следует, то и звание получу, а звезд с неба мне не нужно. Более того, к концу третьего года работы патрульным я неожиданно сам для себя заколебался: а так ли мне нужен значок? Конечно, детектив убойного отдела – это круто, но я все думал, не потеряю ли я это потрясающее ощущение …порядка. Мы с Отто несли его с собой, на улицы Нью-Йорка, оно снисходило на людей, завидевших знакомую синюю форму, порой просто при нашем появлении, снисходило спокойствием, уверенностью, защищенностью. «Слава Богу, вы приехали», - слышали мы фактически каждый день в свой адрес. Да, мы – патрульные – всего лишь маленькие винтики в огромной системе правосудия. Но, с другой стороны, «чувство локтя» - это очень приятное ощущение. Знать, что ты – один из многих, стоящих на страже закона.
Все решилось как-то само собой – Отто все же ушел на пенсию, а лейтенант Дорси при собеседовании шутливо сказал, что работа в его отделе - это мой долг еще с тех пор, как он брал меня с собой на дежурства. И вот в 27 лет я сменил бляху патрульного на жетон детектива, войдя в число самых молодых детективов Нью-Йорка.
Первое самостоятельное дело встретило меня оглушительным провалом. Правда, как тут же выяснилось, провалом это было лишь с моей точки зрения. Лейтенант успокаивающе похлопал меня по плечу и поздравил с «крещением». Прикрывшийся толпой адвокатов богатенький подозреваемый не был редкостью в те времена. Собственно, такое никогда, наверное, редкостью не было, но мне почему-то упорно казалось, что если бы на это происшествие выехал не я один, зеленый новичок, которого легко обвели вокруг пальца, то преступнику не удалось бы уйти от ответа. Это было 25 июня 1987 года. Все четыре часа, пока меня занимали разговорами в особняке Гамильтонов, у меня перед глазами стояла эта девушка, которую я нашел в машине Дрейка. Молодая, красивая. Имевшая право жить. Или хотя бы знать, что ее убийца наказан. У меня были улики – ожог на плече Дрейка, у Дрейка было алиби, история о том, как он одолжил девушке свою машину, и три адвоката. Обвинения не были выдвинуты, расследование не проводилось. Когда коронер сказал мне, что девушка умерла от потери крови, и Дрейку было достаточно вызвать «скорую», чтобы спасти ее, я почему-то отчетливо услышал любимое мамино изречение. Когда закончится канат…
Я держался. Стиснув зубы и проглотив унижение, я продолжал работать. Для бродяжек, мелких воришек и хулиганов полиция сама по себе была авторитетом. Для того чтобы правосудие могло торжествовать над такими как Дрейк, этого авторитета было недостаточно. Мне нужны были опыт и репутация. И я старался изо всех сил, накапливая опыт и поддерживая репутацию. Впрочем, тогда мне казалось, что это не так уж и сложно – у меня не было проблем ни с алкоголем, ни с азартными играми, ни с девушками. После истории с Лори заводить серьезные отношения как-то не тянуло, но и полное одиночество мне, как выяснилось, вряд ли грозило. Симпатичная свидетельница, случайно встреченная в кафе через пару месяцев после завершения дела, девчонка из диспетчерской патрульных, новенькая соседка по дому… Времени на личную жизнь у меня было не слишком много, поэтому каждый раз успевало пройти несколько месяцев, прежде чем выяснялось, что нам не по пути. То ревность, то невысокая зарплата полицейского, то попытки мною покомандовать – что-нибудь, да приводило к разрыву.
Может быть, я действительно становился циничен, как упрекнула меня одна из подруг при расставании. Я же считал, что просто избавился от излишней доверчивости и научился трезво оценивать людей и перспективы.
Еще не отработав года детективом, я получил серьезный урок. Свидетельские показания в суде всегда были для меня тяжелым испытанием. Хотелось встать, вышвырнуть за дверь очередного адвоката и сказать, что его не надо слушать, это все ложь, а как было дело – я сейчас расскажу. Особенно тяжело, когда такой адвокат начинает размазывать тебя по свидетельскому месту, еще тяжелее – когда это происходит не по твоей вине, когда ошибку допустил кто-то другой.
Мой первый напарник, Сэм, умер прямо в участке во время допроса, от инфаркта. Вероятно, в тот день у него с самого утра пошаливало сердце, и дату в протоколе обыска он поставил не ту. Доказать, что это случайность, ошибка, я не мог, пришлось стиснуть зубы и терпеть, пока довольный адвокат выплясывал на моих костях. «Когда закончится канат, завяжи его в узел и держись», - подбадривал меня мысленно мамин голос.
На следующий день снова был суд и я снова должен был давать показания. Я так и не смог ничего сказать, когда мне предъявили эту якобы пропущенную страницу. По спине потекла струйка пота, показавшаяся ледяной, пальцы сами стиснулись в кулаки, и я поднял взгляд, пытаясь найти Дорси. Дело было в полном порядке. Я все проверял после вчерашнего. А потом проверял лейтенант. А минут за десять до того из его кабинета вышли слишком уж самоуверенные ребята в штатском, с которыми у Дорси состоялся долгий разговор на повышенных тонах. Я понял все мгновенно, вот только поверить никак не мог.
Наверное, это меня спасло. Слушание закончилось, и я все в том же оглушенном состоянии двинулся к выходу, не в силах осознать, что человек, который должен был получить пожизненное, сейчас выходит из зала суда свободным. Впрочем, свободным он побыл ровно две секунды – сестра убитой им девушки встретила нас на выходе с пистолетом в руках. Всадила ему три пули в грудь …и повернулась ко мне. Наверное, дернись я, девочка застрелила бы и меня. За то, что я почти позволил этому подонку уйти от ответа. Но я просто стоял и смотрел в черное дуло пистолета и яростные серые глаза. Эти глаза требовали ответа, как такое могло произойти, но ответить мне было нечего. Сказать, что виноват не я? Сказать, что так было нужно для игр людей, которым наплевать на справедливость, на правосудие, на то, что чувствует младшая сестра погибшей? «Это несправедливо», - только и сумел сказать я. Почему-то мне очень хотелось, чтобы девочка поняла, что я это знаю. Что, если б все зависело лишь от меня, подонок все равно бы умер, но не от ее руки, а от руки тех, кто должен был защитить ее, эту девочку с серыми глазами. Наверное, она что-то все же поняла. Во всяком случае, она опустила пистолет, а потом и вовсе позволила полицейским его забрать.
Тогда я подумал, что теперь знаю ответ на вопрос, что же дальше. Все просто – ты либо разобьешься, либо каким-то чудом останешься цел.
Жизнь продолжалась, обычная жизнь нью-йоркского копа из отдела убийств. Жена моего нового напарника родила второго сына. Я так часто бывал у Джимми с Триш дома, что иногда ощущал себя почти семейным человеком. Вернувшийся из армии Рэй закончил полицейскую академию и уехал из Нью-Йорка. Майами, штат Флорида. «Это твой город, большой брат!» - смеялся Рэй в письмах. На фотографиях закатное небо Майами действительно непостижимым образом полыхало рыжим. Я подумывал о том, чтобы съездить к нему в гости, заодно повидать осевшего где-то в тех краях Отто, но тут Рэй объявил, что временно писать не сможет, поскольку уходит под прикрытие. Визит в Майами пришлось отложить.
А потом канат действительно закончился. Как говорится, в один прекрасный день. Не помню, был ли он таким уж прекрасным… Вообще я помню его урывками. У меня был выходной, я заехал к матери, повидаться и подкинуть ей немного денег. Отец пил совсем беспробудно, и родители жили фактически на грани нищеты, но и бросить его мама не соглашалась. Я уже не раз и не два замечал синяки, что означало, что он так и не прекратил рукоприкладствовать, но теперь я хорошо понимал чувства лейтенанта Дорси в тот далекий год, когда он еще простым патрульным приехал к нам по вызову. Я мог знать что угодно, но без заявления мамы я ничего с этим сделать не мог. На что она до сих пор надеялась – я не понимал. В тот день я собирался снова поговорить с матерью об этом.
Первое, что меня удивило – незапертая входная дверь. Второе – запах. Он чувствовался сразу, с порога. Знакомый запах перегара и не менее знакомый – крови. Заколотилось сердце – это был запах места преступления. Я никак не ожидал встретить его здесь. Странно. Неужели отец покалечился по пьяни? Несколько раз я позвал маму, заглядывая в комнаты, потом прошел на кухню… Потом, помню, я зачем-то пытался оттереть мамино лицо от крови. Лицо было белым и очень спокойным, вот только красные капли никак не оттирались, как я ни старался привести все в порядок. Странно, что остались краски, потому что звуки исчезли и запахи тоже. И идущего на меня отца я увидел случайно, заметив краем глаза какое-то движение и обернувшись. Это был кошмар. Это не могло быть реальностью. Как и положено в кошмаре, я пытался убежать – и не мог двинуться с места, пытался достать пистолет – руки тряслись и я никак не мог отстегнуть клапан кобуры, а отец все надвигался, медленно, но неотвратимо. Кошмар все не заканчивался – хоть я и сумел достать пистолет, при нажатии на крючок раздался глухой ватный щелчок – осечка. И снова. И снова. А если меня убьют во сне – я умру?.. Я заорал от ужаса, и это наконец разорвало ватную пелену тишины, но, к сожалению, не прогнало кошмар. Зато пистолет наконец выстрелил – мимо! Еще выстрел – и отец падает, а у меня темнеет в глазах. Потом… Потом я помню, как меня выводили из церкви – понятия не имею, как я там оказался – в наручниках. Помню ощущение крови на руках, возникавшее сразу, едва я отводил от них взгляд. Я их вымыл раз пятнадцать. Может, больше. Но ощущение не проходило.
А на следующий день оно сменилось тем самым ощущением висящего над пропастью человека. «…завяжи его в узел и держись», - так, мама?
Родителей похоронили. Я долго колебался, хоронить ли маму вместе с ее убийцей. Они прожили вместе всю свою жизнь. Но, если б не он, она могла бы прожить еще очень долго. Ей же и пятидесяти не было еще…
Рэй на похороны приехать не сумел. Я сообщил в его отдел, в Майами, но вовремя сообщить ему они по условиям задания не смогли.
Отдел внутренних расследований отстранил меня от работы на месяц, но суда так и не было. Да и допросов как таковых тоже – думаю, лейтенант Дорси нажал на какие-то доступные ему рычаги.
Прошло несколько месяцев, а я так и ощущал себя висящим над пропастью. Прежняя жизнь кончилась, она ушла безвозвратно, и держаться за нее было в общем-то бесполезно. Но что мне делать теперь – я не представлял. Я убил человека. Убил собственного отца. Я – полицейский, страж закона. Я клялся служить и защищать. Как я мог дальше работать и смотреть в глаза людям, когда не смог защитить собственную мать и убил собственного отца?
Все вокруг твердили как заведенные, что требуется время и все образуется. А я никак не мог понять – что образуется? Что изменится с течением времени? Я ходил на работу, тоже как заведенный – я держался за этот чертов канат, завязанный в узел, из последних сил.
Наступило лето 1990 года. И в этот момент появился федерал с предложением. Не знаю, почему они пришли именно ко мне. Как будто больше нет копов, неизвестных во Флориде. Но мне это было и не особенно интересно. А вот работа под прикрытием… Может быть, это и есть ответ на вопрос «что дальше»? Если я не могу дальше быть «хорошим парнем», может, стоит попробовать себя в роли «плохого»?
В итоге раздумывал я недолго. Я отпустил руки и рухнул прямо в пропасть. Разобьюсь или нет? А может, нежданно-негаданно за спиной развернутся крылья, и падение превратится в полет? Интересно, какого они будут цвета? Уж точно не белого…
@темы: .V.3 Цитаты, #fandom: CSI, CSI Miami: фэндом в целом (таб.100)