[fanfic100]

Название: "Флёрдоранж"
Фандом: Hellsing
Герои: Максвелл/Хайнкель, намек на Андерсон/Хайнкель, Юмико (Юмие) Такаги
Тема: Запах от волос.
Объём: 2319 слов
Тип: джен, гет.
Рейтинг: G
Саммари: "Ах, эта свадьба-свадьба-свадьба пела..."
Авторские примечания: у автора кинк на свадьбы поневоле. Скоро еще одну напишет.

Читать дальше

«…и была та свадьба пышна, как платье невесты, щедра, как рука жениха. И жили они в мире и согласии до самой смерти и умерли в один день».
Маленькая Хенриетт хлопает в ладоши сама с собой. Так заведено, потому что в то время, пока она читает, все остальные спят. Тихо, на цыпочках, прокрасться в библиотеку, попыхтеть, стоя на цыпочках, скользить носом по книжным полкам в поисках нужного. Везде красивые книжки с самолетами, половину из них Хенриетт уже знает и может показать и назвать. Это потому что папа – инженер. Важный человек. Мама и сестры им очень гордятся. Хенриетт тоже гордится, хотя не понимает толком почему. Она никогда не видела самолет по-настоящему, только на картинке. А потом надо взять нужную книжку, с розовой или голубой обложкой, до какой получится дотянуться, и читать с утра до ночи про принцев и принцесс, про драконов и единорогов, про настоящую любовь и верную дружбу, про красивые финалы, в которых Добро всегда в белом, как в платье невесты, а Зло…
О чем ты только думаешь, Хайнкель Вольф?!
Приглашений было до черта и больше, штамповали стажеры Отдела – все равно этой шпане в архиве толком заняться нечем. Все одинаковые, щедрые, помпезные, красивые – с позолоченным срезом, на дорогом картоне, без слащавой ерунды типа целующихся голубков или обручальных колец.
Как давно она об этом мечтала – с самого детства, когда еще можно было гордо ткнуть себя в грудь и сказать: «Я девочка!»
«Сеньор Споллини и Сеньорита Вольчески приглашают вас…»
Волшебная фраза. Вроде бы и скупая, кургузая, ни капли торжества в ней, но как много стоит за буковками в вензелях! Даже сердце замирает.
Разумеется, она их не подписывала, да и жених к ним не прикоснулся – по разу написали для факсимиле. Однако почерк был ее – угловатый и неаккуратный, с нажимом. Давненько она не писала писем. Приглашений этих было за три тысячи, однако главных не было.
Мамочка, твоя дочка стала совсем-совсем взрослая, смотри, она выходит замуж! Папочка, не поверишь, он даже не шпана из соседней подворотни! Он надежный, взрослый, серьезный, учтивый, на вид даже аристократ, плевать, что внутри бастард. Жаль, что вы этого не видите. Не видите тонкого колечка на пальце и заготовленной фаты на манекене.
С другой стороны, не разочаровались бы, когда был бы объявлен развод.
Хайнкель стоит перед огромными зеркалами – в них ее видно со всех сторон. Она критически замечает, что выбиравший ей платье не прогадал с кружевным невесомым болеро – куда еще спрятать такие бицепсы? И выреза на спине нет – не дай бог кто углядит шрамы на спине невесты, там такая топография, что у иных нервных дамочек и голова может закружиться. Хайнкель терпеливо сносит затягивание в корсет – бронежилет таскать тяжелее. Над платьем суетятся сразу трое, все тычут в подол иголками и нахваливают ткань. Она чувствует еще и легкий укол в ногу. Для нее – совсем легкий. Чулок только жалко, кровью запачкается.
Наемница в наряде невесты. Смерть в балетной пачке. Помереть со смеху можно.
- Красавица, красавица, - сыплют они, эти раздобревшие тетки, сколотившие немалое состояние на этом – газовом и эфемерном, белом и торчащем. Свадебное платье. О, как просто этому жениху, черт бы его побрал! С костюмом все в разы проще.
Хайнкель кажется, что в ней одни недостатки – вон, бока торчат, а грудь, наоборот, вываливается. И стоит она неуклюже, хотя для нее и шпильки по двенадцать сантиметров привычны – на чем только не бегала в свое время. Но в голове колотится четкое – это не для нее, не скроена она под платьице. Не нравится она ему – вон, подмышкой аж режет впившейся тканью.
Ее чем-то опрыскивают. На голое декольте падают серебристые блестки, они же оседают на волосах. А Хайнкель хочется чихнуть. Остается последний штрих – ей прикалывают фату и уходят, хихикая, оставляя невесту в одиночестве. Видимо, о чем-то помечтать.
Хенриетт, ау? Ты ведь где-то там, внутри, за этими блестками, шрамами, платьями?.. Ну как, тебе нравится? Наверняка нравится.
Взять бы да как-нибудь испортить, что ли. Нелепо все это. Хайнкель, подумав, напяливает очки и достает сигарету. Теперь отражение ее устраивает – правдоподобнее и намного.
Волосы впервые за пять лет острижены нормально. Перед самой свадьбой, буквально за три дня до второго покушения на Максвелла, она зачем-то отрезала себе косу. Зло, давясь матом и проклиная этот чертов свет, обкорнала густую пшеничную копну, неаккуратно ополовинила челку и вышвырнула пряди в окно. Потом их нашли в кустах.
Зачем это все? А черт его знает. Накатило. Волосы быстро привели в порядок – буквально по миллиметру выровняли и превратили короткое взлохмаченное гнездо во что-то восхитительно задорное и невинно-мальчишеское. Даже нравится. Можно так и оставить, наверное.
В эти короткие теперь пряди густого цвета налившейся пшеницы ей целый час вплетали веточки с крохотными белыми бутончиками. Пахнут изумительно – легко и свежо, она не отказалась бы от таких духов. Цветки апельсина. Флёрдоранж. Символ невинности и чистоты. Хайнкель злорадно смотрела на фату, пропитывающуюся запахом табака, на свое лицо. Ага, конечно. Невинность и чистота просто поперек лба написаны. Первого лишилась в четырнадцать лет по глупости с главным заводилой дворовых хулиганов, а второе… да было ли? Только если у Хенриетт.
А вообще, что может быть глупее, чем выходить замуж под вымышленным именем? Хотя удивились бы приглашенные, увидев вместо имени… ну вот только она могла вместо имени взять название марки самолета. Реверанс – последний – в сторону отца. Спасибо за бесценные знания, папенька.
В комнату буквально в щель, стараясь не хрустеть паркетом, прокрадывается Юми. Раскосая, хитрая и одновременно взволнованная, она очень похожа на кошку. Кажется, сегодня обе ее половины сходятся в одном:
- Хайнкель, какая ты… волшебная, - да уж, спасибо, - только сигарету положила бы?
Наемница с силой втискивает окурок в открытую баночку с какой-то помадой. Та чадит и воняет, а Юми все равно стоит довольная. Тянет подругу за руки и восхищенно кружится с нею по комнате. На ее лице написано только ужасающее сожаление – она не может надеть платье подружки невесты.
- Какая ты… кружева! А здесь такой милый бантик! И оборочки! – да, куча шелухи. Если бы однажды по какой-то нелепой случайности или под сильным градусом она собралась бы замуж, то уж трезвости на поиск простого белого платья в пол она наскребла бы. – И это! – потрясает Юми болеро. – Просто паутинка! А волосы, - она тянет к себе послушно склонившуюся наемницу за руки и шумно вдыхает полной грудью, - пахнут!
- Удивительно, я тут курю, вообще-то, - буркнула Вольф, присаживаясь на все тот же пуфик, за которым ее час назад мазюкали всем подряд, от туши до помады. Получилось красиво. Естественный макияж. Сколько сил надо потратить на эту «естественность»!
- Нет, не так, - качает головой японка, поправляя съехавший апостольник, - пахнут… свадьбой! – выпалила девушка, садясь у ног подруги и боясь даже притрагиваться к шуршащим почти ускользающе многочисленным нижним и верхним юбкам.
- Скажи спасибо, что ты не на моем месте, - огрызнулась Вольф.
- У меня другой жених, - развела руками монахиня.
Что верно – то верно. Хайнкель закусила губы, те покраснели, налившись кровью. Во всем Отделе было всего лишь две девушки. И только одна из них – наемница.
Хайнкель сказали прямо – платье не портить, жениха тоже. Выполнить задание, обеспечить конвой и прикрытие во время ловли на живца. Это, шестое по счету, покушение должно было стать последним. Вольф невольно улыбнулась, представив, как во время церемонии «жених» будет стаскивать с ее ноги подвязку и порежется о метательный нож на бедре. Достать, конечно, нереально. Но присутствие его просто успокаивает. Да и был у нее запасной – в букете невесты.
Такаги встала с пола, неожиданно мягко обняв вздрогнувшую наемницу за плечи и закопавшись носом в ее макушку. Вольф не смогла сдержать ехидной усмешки – ну вот, хоть что-то испортилось. Будет невеста-растрепа.
- Это так чудесно, - невнятно пробормотала монахиня. – Это так чудесно.
Определенно, только она могла видеть что-то хорошее в подставной церемонии.
Изматывающая Отдел охота на ее начальника велась уже почти полгода. Наемники или экстремисты – черт их разберет – были совершенно неуловимы. Максвеллу покровительствовали, видимо, все боги из всех возможных пантеонов, кто-то говаривал даже о том, что это неспроста – выходить без единой царапины из всех передряг. Однако это начинало порядком надоедать. Тогда Энрико и принял решение.
В миру он был, разумеется, не священником. Паоло Споллини, владелец чего-то там (Хайнкель не вникала в подобные опасные факты, чтобы не оказаться под ударом в случае чего), любимец публики, бескорыстно жертвующий кое-что на благо Матери-Церкви. Хайнкель смутно догадывалась, что и сам он в накладе не оставался, но то лишь догадки. Но была же на чьи-то шиши устроена вся эта катавасия?
О свадьбе разве что ангелы небесные не трубили. Подставная личность, созданная папским престолом для столь верткого и скользкого типа подходила великолепно – Энрико был звездой общества. Любого, в котором оказывался. О, Вольф была уверена, что за право обладать подаренным им колечком передралась бы чертова прорва народа. Разумеется, нападавшие о церемонии тоже были наслышаны. И готовили удар.
Как Максвелл выбил такое щедрое финансирование – на платье и флёрдоранж – ей и самой было крайне любопытно. Но не выспрашивать же? Дали деньги – не спрашивай, с чего это такая щедрость. Особенно если за это просят всего-ничего. Хайнкель не привыкать быть наемницей. Разве что кринолин она раньше не носила.
- Ты такая чудесная… ты так пахнешь… ты пахнешь, - Такаги закопалась носом в ее волосы с новой силой, окончательно порушив под смешок Вольф все завитки, культурно наведенные в ее шевелюре. – Ты пахнешь свадьбой, - выдохнула она в ее затылок восторженным теплом.
Ну вот, снова-здорово.
- Да ну? – Хайнкель засыпала в рот шесть подушечек жвачки – просто на всякий случай.
Вряд ли бы убийцы дали им времени дотянуть до поцелуя. Хайнкель лично на карачках ползала весь вчерашний вечер по подвалам церкви, где должно было проводиться венчание. Немаленькая, кстати, церковь. И нашла, разумеется – шесть бомб, работать с кусачками пришлось изрядно.
- Ну Хайнкель, - умоляюще посмотрела на нее Юми, - не хмурься. Это же твоя свадьба.
- Я никогда не играла в детстве в куклы, только в самолетики, - отрезала Вольф. – Это не по мне. Да и тебе корсет пошел бы больше. Представляешь, как захлебнулись бы газеты, стой ты на моем месте? «Экзотическая красавица выходит замуж за магната», - предложила она вариант для передовицы. Такаги зарделась.
- Прекрати. Просто…
- Это самая обычная работа. Маскарад, - пожала плечами Вольф, - ну выдадут нам свидетельства, и что? Так он разведется со мной через три дня, - Юми как-то странно на нее глянула, но глаза отвела.
- Если маскарад, то очень качественный, - Хайнкель вздрогнула, заполошно вскочила и выплюнула жвачку в злосчастную баночку с пудрой.
- А вам не положено здесь находиться, - робко произнесла японка вошедшему жениху, - до церемонии еще час.
- Ну, у нас же маскарад, - усмехнулся Энрико. Хайнкель промолчала.
Никогда не нравился ей этот типчик. Масляный такой, скользкий, как гадюка в линьку, и такой же ядовитый, даром, что и клыков-то совсем у змеюки белобрысой нет. Но не любоваться им было сложно – в черном костюме, с прилизанными волосок к волоску волосами, он был чудо как хорош. Словно и не было всех этих покушений, да-да. И только Хайнкель знала почему.
Она замерла как на смотрах, разве что руки по стойке «смирно» не сложила. Задрала подбородок и постаралась не скорчить гримасу – смотрел, как лапами сальными ощупал. Платье потрогал, провел пальцами по кружевам, тронул рукав болеро…
Вольф вздрогнула, когда он… он ее еще и обнюхивает!
- Прекрасный запах, тебе идет, - снисходительно бросил он, вдохнув аромат ее волос. – Апельсин?
- Символ чистоты и невинности, - улыбнулась Хайнкель самой искренней из липовых улыбочек. Тот только довольно и рассеянно хмыкнул.
«Как кобыла на ярмарке, сейчас зубы смотреть будет», - мрачно подумала Вольф. И он действительно взял ее пальцами за подбородок, заглядывая в спокойное лицо и холодные серые глаза, ершистые. Ледяная красавица. Валькирия, как у скандинавов.
- Ты очень красива, - комплимент у него вышел оценкой в денежном выражении. Будничной, оценившей, сколько средств вложено в платье, макияж и стилиста. Заслуги Матери-Природы если и рассматривались, то весьма условно.
- Мне за это платят. Сегодня, - очаровательно улыбнулась Вольф. И приказала себе не передернуться от какого-то прямо-таки алчного огонька в ее глазах.
Ее шеф – патологически жадный, мерзкий, самовлюбленный, смазливый трус. По доброй воле она бы с ним под венец пошла, только прижимая к его виску пистолет. Хорошо, что они мало взаимодействовали напрямую, да и деньги шли через другую кассу.
- Как отец Александр? – неожиданно жестко спросила она. Энрико хмыкнул и отпустил ее подбородок.
- Уже отошел от операции, дальше будет только лучше.
Вот бы в него плюнуть. Прямо между лопаток. Или на эту длиннохвостую макушку.
Когда совершалось первое покушение, у него с головы не упал ни один волос. Потому что отец Александр Андерсон закрыл его своей спиной и попал под огонь, а Энрико даже не шелохнулся. Как будто так и надо было. По всем законам падре не выжил бы, если бы не…
Что бы там ни сделали с ним умельцы из Отдела, только бы он выжил. Только бы…
- Он будет посаженым отцом на свадьбе. Вернее, просто отцом, вы с ним, якобы, родственники, - снисходительно уронил Максвелл, - не опаздывай на церемонию, - ох, не нравятся ей эти его взгляды, ох не нравятся.
Выходя из комнаты, Энрико с кем-то столкнулся, обменялся парой слов и застучал каблуками идеально начищенных ботинок по коридору.
- Можно, дамы? – этот голос неизменно пробирал ее до самых костей. Заставлял дрожать как девчонку и лихорадочно облизывать губы.
А она сама немела.
- Конечно, отец Александр, - хорошо, что Юми догадалась ответить за нее. – Проходите. Как ваша нога?
- Уже почти не хромаю. Новая технология – просто чудо, - Хайнкель посмотрела на него – робко и немного смущенно. Как и положено невесте. – Ты волшебно выглядишь, - улыбнулся он наемнице после полуминуты молчания. – Ты пахнешь как самая настоящая невеста, - на секунду, когда он целовал ее в макушку, Хайнкель закрыла глаза.
Как же хорошо.
- Встретимся у алтаря, - тепло придержал он ее руку.
- Да, конечно, - с опозданием ответила она. Уже удаляющейся спине.
Черт бы побрал эти свадьбы!
- Как ты думаешь, если я сбегу из окна – меня правильно поймут? – мрачно спросила Вольф.
Такаги промолчала, глядя в четко очерченный профиль подруги.
Дабы не было никаких сомнений в непогрешимости созданного папским престолом образа, он должен быть идеальным со всех сторон. В частности – женат, дабы не возникало никаких вопросов и пересудов. А для этого папский престол создал еще один непогрешимый образ – Хелену Вольчески.
Вот только Хайнкель об этом знать не нужно. Хотя бы до церемонии. Потому что развода не будет ни через три дня, ни через три года.