[fanfic100]

Название: Готовый утонуть
Фандом: Пила (Saw)
Герои: Джон/Марк, Джон/Джилл
Тема: III: 5: 05 - Река
Объём: 100 слов
Тип: гет, слэш
Рейтинг: G
Авторские примечания: Предупреждения: ООС, отчасти d/s
Написано для Lecter jr

Марку кажется, что он всю жизнь плыл по течению, но это – только иллюзия. Он ломал себе пальцы и руки, форсируя преграды, течение сдирало с него кожу, но он плыл по потоку вверх, потому, что ему и в голову не приходило плыть иначе.
Когда ему приказывало начальство, он рычал, прежде, чем согласиться, сдавался, но не покорялся – а Крамеру он покоряется сразу. И дело не только в дуле, прижатом к подбородку.

Просто он вдруг понимает, что может плыть в другую сторону.

Марк почти ревнует, глядя, как Джон целует свою бывшую жену – скорее с уважением, чем с любовью. Течение уносит его к устью.

Название: Рождественская история
Фандом: Пила (Saw)
Герои: Джон/Джилл, Джон/Аманда, Марк
Тема: III: 5: 03 - Равнина
Объём: 100 слов
Тип: гет
Рейтинг: G/PG
Авторские примечания: Предупреждения: UST, ООС, сопли, влияние Пратчетта, одно плохое слово

Джил обнимает Джона за шею, и тот закрывает глаза, замирает, а потом улыбается, и что-то негромко говорит, так, что только Джилл может его услышать. Аманда отворачивается; она вся – то ли зависть, то ли ревность, то ли то, и другое разом.
Глядя на них, Марк думает, что это – как Рождество из детских поучительных историй, когда кто-то целуется под омелой, кто-то бредет сквозь заснеженную равнину. В таких рождественских сказках, как правило, еще бывает персонаж, замерзший насмерть – для того, чтобы никто не сказал: мне в этот ебучий праздник было хуже всех.

И только Джон знает, кто из них кто в этой рождественской сказке.

Название: Вечная память
Фандом: Пила (Saw)
Герои: Джилл, Гидеон, косвенно – Джон
Тема: IV: 2: 02 - Камень
Объём: 100 слов
Тип: джен
Рейтинг: G
Авторские примечания: Предупреждения: ООС, сопли, штампы

У Джона и Джилл нет холодного каменного надгробия – такого холодного, что его не согреть руками – с именем Гидеона, датой рождения и датой смерти, им некуда, как в фильмах, ходить вместе, с пирожными свечами, игрушками, и фразой «это мы принесли тебе, сынок».

Зато у них есть «Гидеон».
Джилл уже не помнит – а Джон помнит, но не думает об этом – что не «Гидеон» назван в честь их нерожденного сына, а сын – в его честь. Для нее – холодные, как надгробье, камни «Гидеона» – вечная память о жизни, которую она должна была принести в этот мир, и не смогла.
Что ж. Память – это уже кое-что.

Название: Момент смерти
Фандом: Пила (Saw)
Герои: Джон
Тема: IV: 2: 10 - Пробка
Объём: 100 слов
Тип: джен
Рейтинг: G
Авторские примечания: Предупреждения: сопли, пафос, вероятно ООС, отчасти религиозная тематика. Каноническая смерть персонажа

В момент смерти вся жизнь собирается в одну гигантскую каплю, которая разлетается мелкими брызгами: все пробки от шампанского в твоих пальцах, все порезы на коже, все закаты и рассветы, отпечавшиеся на сетчатке, все поцелуи на твоих губах, вся боль, которую ты когда-либо испытывал.
Если бы Джон Крамер верил в Бога, то, вероятно, представлял бы себе сейчас его появление: усталый, в рабочем комбинезоне, Бог бы стер пот со лба, и сказал: «игра окончена». Но он не верит, и, поэтому, просто погружается в черный туннель, в котором нет никакого сияния и никаких голосов умерших прежде – только бесконечная темнота.

Его игра действительно окончена.

Название: Зеркало
Фандом: Пила (Saw)
Герои: Джон/Джилл, Джон/Аманда
Тема: I: 1: 10 - Одиночество
Объём: 100 слов
Тип: гет
Рейтинг: PG
Авторские примечания: Предупреждения: сопли, вероятно ООС

Одиночество Джилл: клиника с пронзительным, шпарящим глаза, белым светом, вечера, в которые она ничего не ждет – потому, что ей и нечего ждать. Слишком много прошлого, слишком мало будущего.
Вероятно, именно поэтому Джон ее и любил, и любит до сих пор – ничто не склеивает души так надежно, как прожитые вместе часы и дни.

Одиночество Аманды: стычки с Хоффманом, машинное масло на пальцах, и боль от порезов, дающая больше бодрости, чем тысяча залпом выпитых стаканчиков растворимого кофе.
Иногда Аманде кажется, что она могла бы дать Джону все, все, что только может дать женщина мужчине, или немного больше. Но он даже не попросил.

Название: Воздаяние
Фандом: Пила (Saw)
Герои: Крамер/Хоффман
Тема: III: 5: 08 - Ледник
Объём: 117 слов
Тип: слэш
Рейтинг: R
Авторские примечания: Предупреждения: видимо, ООС

У Марка разъезжаются ноги. Джон впивается пальцами в его бледные ляжки – по правой тянется шрам, оставшийся после удара ножом – и делает глубокий вдох, закрывая глаза.
Старые лампы дневного света мерцают, в комнате холодно, точно на леднике, и Марк чувствует, как на спине у него проступают мурашки, как волосы на всем теле, даже на запястьях, приходят в движение. Джон дышит шумно, глубоко, Марк гладит его член, а потом направляет внутрь себя, и чуть опускается. Простынь мнется под его коленями, он не может толком расслабиться, не может сесть, боясь фарфоровой хрупкости костей умирающего – и не может понять, зачем все это Джону.

Может быть, дело в том, что каждый заслуживает шанса – или счастья, или тепла.
Может быть. Марк не уверен.

Название: Жить на вокзале
Фандом: Пила (Saw)
Герои: Ригг/Хоффман, отчасти Крамер/Хоффман
Тема: I: 1: 08 - Задумчивость
Объём: 1383 слова
Тип: слэш
Рейтинг: R
Авторские примечания: Предупреждения: AU условно, ООС, сопли, каноническая смерть персонажа, плохой стиль

Мы замираем, взыскуя
Нежности
В этом другом царстве смерти
Губы, данные нам
Для поцелуя,
Шепчут молитвы битым камням.

(Т.С. Элиот)


Хоффман любит Крамера. Не так, как Анжелину, например, и не как тех, с кем ему доводилось спать – а так, как дети любят Санта-Клауса. Не мифического старика с северного полюса, а того, который приходит на праздник – почти все видят, что перед ними всего лишь какой-то краснорожий дядька с ватной бородой и усталым смехом, но он – лучший Санта из всех, которые будут в их жизни.
Любовь к Крамеру, вероятно, единственное, в чем Хоффман хоть немного уверен. Впрочем, это не так уж и мало – в мире уйма людей, у которых нет и этого, уйма детей, которые никогда не видели даже фальшивого Санта-Клауса.
А кроме Крамера у него есть Ригг, так что Хоффман мог бы считать себя счастливцем.

* * *

Когда это случилось в первый раз, Ригг ничего не хотел. Кажется, он был пьян, и, кажется, Хоффман тоже – так, наверное, оно всегда и бывает. Впрочем, ни причины, ни следствия его не волновали в тот момент, когда Хоффман встал на колени в том сортире, чистом, но насквозь пропахшем мочой, въевшейся в кафель, и начал гладить, сквозь плотную ткань брюк, его член. Ригг не помнит, как вышло, что у него тогда встал – даже до того, как Хоффман начал его трогать, просто черт его знает, почему. Если бы кому-то пришло в голову спросить, Ригг бы, наверное, сказал бы: «от усталости» или какую-нибудь еще подобную ерунду. Спрашивать некому.
А потом Хоффман расстегнул ему ширинку, и Ригг зажмурился, как ребенок, так, что даже векам стало больно – и перед глазами у него плясали пестрые пятна и полосы, бесконечно меняющие цвет. Он ничего не хотел, почти ничего не чувствовал и происходящее казалось ему каким-то ненастоящим. Как любовная сцена в кино – видно, что этим двоим плевать друг на друга, и они только делают вид, что трахаются. Нет, Хоффман не делал вид, он действительно взял в рот, но Ригг все равно чувствовал себя персонажем полицейского сериала, скатившегося к пятому сезону в откровенный бред, который теперь какой-то горе-сценарист пытается спасти «голубой темой».
Первый раз Ригг запомнил, весь, от и до, и на следующую ночь – а ту он проспал без снов и без желания проснуться – ему даже приснилась спина Хоффмана. Такая крепкая, надежная. И широкая задница, и затылок – то, как Хоффман уходил. Каждое движение впилось ему в память, точно питбуль, который не отпустит, пока не сдохнет или даже дольше. То, что было потом, Ригг запомнил уже хуже, только какие-то общие ощущения и детали: Хоффман – тяжелый, как несгораемый шкаф, и, иногда, холодный, как покойник, а дыхание его пахнет дешевым пойлом даже когда тот трезв.
Это все нельзя назвать счастливыми воспоминаниями – но не назовешь и горестными. Ригг старается о них не думать, они – как спичечный коробок в кармане: ты не говоришь, что он – самое ценное в твоей жизни, даже если ты – бродяга и это действительно так, и не забываешь ради него обо всем на свете, но если скажешь «у меня нет спичек» – то солжешь.
Ригг боится потерять Хоффмана не больше, чем кого-нибудь еще из своих. Удивительно, насколько не меняется отношение к человеку, когда ты узнаешь, как он вытирает рот, отсосав, или выдавливает на пальцы смазку. Они так и не научились каждый день называть друг друга по имени, сама мысль об этом кажется им неестественной.
Иногда Ригг спрашивает себя – а что все это значит для Хоффмана? Значит ли вообще хоть что-то, или же случайность просто затянулась на несколько ночей? Ригг не знает. На самом деле, он даже не знал, до того случая, что Хоффман – «из таких». Насчет самого себя он до сих пор не уверен – но, в конце концов, это его «я»: открывать непроверенные двери, никогда не подстраховываться, не думать ни на шаг, ни на два вперед, и влезать туда, где может прятаться черт знает какое чудовище – например, в жизнь Хоффмана. Неизвестно, чего ради – да и вряд ли действительно, ради чего-то.
В конце концов, Риггу кажется, что это того стоит – и Хоффману так лучше, и самому ему теплее, теплее, чем с женщинами. Они оба точно живут на вокзале: хотели уехать прочь, но тут началась снежная буря, растянувшаяся на годы, и пути замело, поэтому ни один поезд не может приехать, и двери, заваленные сугробами, невозможно открыть. У них есть только горячий кофе в буфете, чемоданы воспоминаний, которые они не хотят открывать, и возможность подбегать к краю платформы всякий раз, когда голос свыше объявляет посадку на очередной не прибывший поезд. Хоффман сидит на своем чемодане, а Ригг бросает все и бежит каждый раз – а потом возвращается, так ничего и не дождавшись. Называется вокзал «Наверное», или «Не знаю», или «Может быть».
Мэтьюса и Кэрри уносят поезда-призраки, и Риггу становится холодно, как никогда, но он не знает, что, совсем скоро, и он сам получит билет на такой же поезд.

* * *

Хоффман сам приготовил игру для Ригга – Крамер то ли был слишком поглощен семьей Денлон, то ли хотел испытать фантазию своего ученика, и, потому, лишь снабдил его фотографиями и адресами других жертв. На шедевры, подобные дыбе для Янга, Хоффмана не хватило – и никогда не хватит – он лишь скопировал кое-что из работ наставника, убивая уйму времени на подготовительные работы. Впрочем, больше его убить все равно было не на что.
Сейчас, сидя на стуле, слыша хрипы Мэтьюса – тот оказался сильнее, чем Хоффман думал прежде: он и не предполагал, что у этого мелочного ублюдка хватит сил и смелости расколотить свою ногу в кровавое желе – он чувствует себя вырванным из мира живых с корнем. Время проморозилось еще сильнее и пошло трещинами, а если попытаться дотронуться до него, оно и вовсе рассыплется – поэтому он не смотрит на часы.
В качестве главного игрока Ригга Хоффман и выбрал сам – Крамеру было все равно – Мэтьюс, Ригг, сын Мэтьюса, или какой-нибудь уличный наркоман, вроде Аманды, или козел Бланк. «Ты должен выбрать сам, Марк. Я умру, а он может остаться с тобой. Или с Амандой» – кажется, он вежливо улыбался, когда это говорил. А у Ригга есть потенциал – не только желание всех спасти, во что бы то ни стало, но и умение смотреть в нужную сторону, не пропускать мелочи, и, если у него хоть раз в жизни хватит ума не переться напролом, а подумать хотя бы пару минут – это будет победа. Только на эту пару минут ему придется перестать быть самим собой, Дэниэлом Риггом, готовым сдохнуть, но вытащить на себе всех остальных.
В некоторых вещах Хоффман абсолютно уверен – например, он знает, что Ригга хватит на то, чтобы справиться с сутенершей или насильником, он не самый лучший полицейский, но хороший воин. И, именно поэтому, он, если выиграет, сможет все понять и принять, и будет играть дальше.
О некоторых других вещах лучше не думать, и лучше не вспоминать – но в голове у Хоффмана, листками рассыпавшегося отрывного календаря, кружатся та ночь, когда он надрался и отсосал Риггу, просто потому, что это был его способ получить немного тепла, и другие, мало чем отличавшиеся от этой, ночи, а потом еще тот случай с блансковским клиентом. Ригг, конечно, тоже его вспомнит, когда увидит этого мужика мертвым.
Сидя на стуле – проходит вечность, две вечности, Бланк суетится, Мэтьюс не хочет уже жить, но все равно боится сдохнуть – Хоффман чувствует, как немеют спина и шея. Мысли, мелкие, как монетки – все, что у него есть, чтобы согреться и разогнать кровь, но, как на зло, в голову лезет одна дурь.
Он даже не знает, любит ли Ригга, есть ли там – ему и в голову не приходит называть это «отношениями», словечком из сериалов, которые смотрела вечерами Анжелина, посмеиваясь над глупостью героинь – действительно что-то, кроме банальных, скучных нескольких перепихонов: туда-сюда, синяки на коже, внимание к чужим шрамам, чужой язык во рту, член в заднице, самая простая на свете механика. Он, черт возьми, даже не знает, хочет ли на самом деле, чтобы Ригг выжил и стал его учеником.
Задумчивость похожа на оцепенение, ожидание вливается в кровь, как транквилизатор. «Наверное» – единственный ответ, который остается у Хоффмана, когда бесконечное время, наконец, почти истекает.

* * *

Конечно, Ригг не отрекается от себя, лезет за непроверенную дверь, как крыса – к отравленным сухарикам, и получает пулю от того, кого так хотел спасти. Последнее, что он видит – уходящий Хоффман: крепкая спина, широкая задница, те же движения, что и тогда, в туалете, и это показалось бы ему забавным, если бы он не умирал.
Ригг успел на свой поезд, и, теперь, уезжает подальше от неопределенности – с привкусом крови во рту, усталый, уверенный, что никому не смог помочь. Хоффман остается на своем вокзале один, и никак не может понять – жаль ему или нет. Вероятно, нет, и это значит, что он любит Крамера больше, чем любил – если любил – Ригга, и это тоже немало, это тоже ответ на вопрос.

Fin.