[fanfic100]

Фандом: CSI LV
Герои: Гил Гриссом/Грэг Сандерс
Тема: "Запахи: Ладан"
Объём: 1200 слов
Тип: слэш
Рейтинг: PG
Саммари: "Грэг тогда хотел что-то возразить, но промолчал. И подумал, что вполне может признать за собственной мамой право на ее личные странности..."
Дисклеймер: всё чужое. Моя только любовь.


***

Мама всегда хорошо понимала Грэга, и точно знала, чего ему хочется. Даже когда запрещала ему играть с ребятами в футбол и бейсбол, а тем более в хоккей, – тоже понимала, что делает. Разве ее сын признался бы даже ей, что на самом деле боится участвовать в этих шумных играх? Да и правильно боится. Его же, такого тощего, там просто затолкают.
А для тех, кто орет «Сандерс, ты трусишь с нами играть?!» - всегда есть отмазка: «Мне мама не разрешает». Безусловно, обидно слыть маменькиным сынком, но это все-таки лучше, чем трусом.
Грэг никогда не любил все эти спортивные свалки, а в колледже стал капитаном шахматной команды. Там нужен был ум, а не грубая сила.
- Господи, какой ты зануда,– смеялась мама. - Вот встретишь девушку, и про что ты будешь ей рассказывать? Про Е2-Е4?
- Я еще катаюсь на серфе, - обиженно говорил Грэг.
Это был единственный спорт, который ему нравился. Может быть, потому, что на доске катаешься в одиночку. И нет вокруг ни противников, стремящихся тебя оттолкнуть, ни членов собственной команды, которые потом орут на тебя, что ты не так мяч послал.
На доске отвечаешь только за себя. И все удовольствие там – только твое.
А еще Грэг любил чувство волны. Это мама тоже понимала.
И на тему «о чем ты будешь разговаривать с девушкой» они давно уже всё выяснили. Мама не стала устраивать скандал, когда узнала, что ее сын впервые поцеловался не с девушкой, а с парнем по имени Стив.
А потом мама начала захаживать в церковь. Грэг узнал об этом, когда уже учился в Стэнфорде.
- Мам, - спросил он однажды, - ну скажи, зачем ты туда ходишь?..
Он гордился тем, что будет ученым, и удивлялся, что его мать вдруг заинтересовалась религией. Что казалось весьма странным, потому что ее родители – бабушка Нана и дедушка Олаф – никогда не были ревностными католиками: бабушка увлекалась оккультизмом и им же зарабатывала, и была с церковью, скажем так, в конкурентных отношениях. А дедушка вообще не верил ни во что, кроме собственных рук и головы, и тому же обучал сначала свою дочь, а потом и внука.
Но как бы там ни было – мама увлеклась католицизмом. А на вопрос сына «Почему?» ответила без затей:
- Я хожу туда разговаривать с Богом. Знаешь, это очень увлекательно! И что делать, если умных людей в моем окружении не осталось?..
Грэг тогда хотел что-то возразить, но промолчал. И подумал, что вполне может признать за собственной мамой право на ее личные странности, - как она признает его право на другую любовь.
Мамино увлечение религией они больше никогда не обсуждали. Просто приняв это как данность.
В церкви, куда ходила мама, во время службы курили ладан, и однажды Грэг в очередной свой приезд почувствовал тонкий, странно знакомый запах:
- Мам, это ладаном пахнет?
- Да, - вздохнула миссис Астрид. – Жаль только, что он дорогой, а денег у прихода мало.
- Но его же можно искусственно получать, - заявил Грэг, гордясь своими знаниями. – Вот, например, бензойная кислота…
- Помолчи, - сказала мама. И улыбнулась. – Видишь ли, я полагаю, что ладан в церкви должен быть настоящим. Как и чувства в сердце. А вся эта твоя химия здесь не годится.
Грэг кивнул, все понял и отстал от мамы со своей наукой.
Однажды, уже перебравшись работать в Вегас, он приехал и долго рассказывал про свою новую работу и про своего начальника. Мама слушала, кивала, а потом хитро прищурилась и спросила:
- Сынок, ты вот тут уже второй час излагаешь, какой твой босс умный, знаменитый, известный и всё такое. А что-нибудь о нем как о человеке ты можешь сказать?
Грэг от удивления словно поперхнулся словами. И, помолчав, произнес:
- Мам… у него глаза синие…
- Ясно, - понимающе улыбнулась миссис Астрид. И Грэг тогда подумал, что ему тоже теперь ясно. Да уж. Видимо, не зря мама ходит разговаривать с Богом.
А через два года – кто бы мог тогда подумать? - получилось приехать к ней вдвоем, и мама смешно и торжественно именовала Медведя Гилбертом, а он целовал ей руку, заставляя Грэга некультурно фыркать. Но со временем, как и следовало ожидать, Гил с мамой стали запросто вести долгие теологические беседы. То с жаром спорили, то согласно кивали, оперируя понятными только им аргументами, то рылись в каких-то книгах… Эти споры продолжались много лет, становясь все более увлекательными.
Ближе к семидесяти у мамы стала пошаливать память и координация. Она забывала имена, события, даты. И сама же смеялась над собой:
- Неужели, не дай боже, я дожила до Альцгеймера!..
А еще у мамы стало сдавать сердце. Врачи все чаще произносили слово «стенокардия».
Гил и Грэг мотались в Сан-Габриэль едва ли не каждую неделю, пока мама категорически не сказала, что переезжает жить в пансионат для пожилых, «и чтобы вы больше не высаживали деньги на все эти перелеты».
Гил попытался что-то возразить, но миссис Астрид решительно положила ему на руку свою сухую ладошку:
- Нет, Гилберт. Я так решила. Вы оба можете уважить мое решение, как когда-то я уважила ваше?
Гриссом оторопел и потерял дар речи, а миссис Астрид хихикнула:
- Я шантажистка, вы не знали? Ага!.. Так, о чем это я?..
Она закрыла глаза. А Гил с Грэгом тихо вышли в другую комнату.
Через год мама перестала узнавать собственного сына. Когда Грэг приехал к ней, она посмотрела на него отсутствующим взглядом:
- Добрый день. Вы ко мне?
Самому захотелось сдохнуть, честное слово.
Они с Гилом всегда приезжали к ней вместе: Гил сказал, что нельзя нести такую тяжесть одному. А у Грэга не было сил возражать, - к тому же он хорошо помнил, как когда-то сказал то же самое, когда в больнице два месяца умирала мать Гила. Они туда тоже ездили вместе. Вот и сейчас…
Медведь подошел к кровати, сел рядом, наклонился:
- Мы с вами в прошлый раз остановились на особенностях внелитургических богослужений. Помните?
Мама подняла руку и легко провела пальцами по его лицу. Посмотрела пристально… и вдруг сказала:
- Помню... Мама, у него глаза синие…
Через месяц она умерла: днем, на лавочке в санаторном парке. От сердечного приступа. Все вокруг думали, что она просто сидит и отдыхает, - а ее уже не было. По иронии судьбы именно Гил подошел к телефону, когда из санатория позвонили им домой. Выслушал то, что сказали, положил трубку, посмотрел на Грэга:
- Поехали.
И всё стало понятно. Это уже потом Медведь подошел ближе и обнял Грэга за плечи. Горло сдавливали слезы, а Гил просто стоял рядом и гладил Грэга по спине. И тихо повторял:
- Ты поплачь, ушастый... Если надо.
Грэг совсем забыл про то, что ему сорок шесть лет, и он взрослый солидный мужчина. Что он полгода назад принял ночную смену, и все хотел рассказать это маме, если она вспомнит его и услышит. Сейчас он почувствовал, что стал опять тем самым мальчишкой, которому мама смазывала зеленкой разбитые колени, запрещала играть в хоккей, радовалась его школьным и институтским успехам. А еще - принимала его выбор в любви. И говорила о своих беседах с Богом. И о том, что ладан должен быть настоящим. Как и чувства.
На похоронах Грэг держался достойно. Потому что всё уже было выплакано – там, дома. А сейчас, когда опять тонко пахло ладаном, и священник негромко читал «Dе profundis» - «Из глубин воззвал я к Тебе, Господи; Господи, услышь голос мой!..» - от всей души хотелось верить, что мама все-таки встретится с Богом и наконец побеседует с ним столько, сколько нужно.
Ему понравятся эти беседы, никаких сомнений.