Альфа- и Бета-ридер: Krystal
Фэндом: Watchmen
Герои: Роршах, жители города
Тема: II-6. 01. У стены
Объём: 745 слов
Тип: джен, гет
Рейтинг: R (только за кадры насилия)
Примечание: POV Роршаха, гетное насилие, сохранена насколько возможно стилистика дневника Роршаха - не ругайтесь на бета-ридеров
Саммари: один вечер из жизни маски
Дисклеймер: простите, дядя Алан...
читать дальше
Countin' flowers on the wall
That don't bother me at all
Playin' solitaire till dawn with a deck of fifty-one
Smokin' cigarettes and watchin' Captain Kangaroo
Now don't tell me I've nothin' to do
(«Statler Borthers»)
That don't bother me at all
Playin' solitaire till dawn with a deck of fifty-one
Smokin' cigarettes and watchin' Captain Kangaroo
Now don't tell me I've nothin' to do
(«Statler Borthers»)
Дневник Роршаха, 25 мая 1981 года, понедельник
... сегодня проспал. Вместо солнца в окна привычно светит неоновая вывеска, и от проезжающего мимо поезда с засаленными боками стекла – тоже засаленные и мутные – трясутся и дребезжат. Квартирка норовит развалиться каждый раз, вот уже много лет. Позавчерашний тунец протух. Жарко как в турецкой бане. И в духовке мегаполиса отчетливее проступает городская вонь, бьет в нос. От этого кружится голова и хочется пить. В чайнике еще осталась вода... Не хочется надевать маску, сегодня один из дней, когда она пугает. Но она отправляется со мной в кармане. Никогда не знаешь, когда понадобится.
На Бронкс Ривер авеню пустынно, если не считать потока машин. С трудом можно представить себе человека в своем уме, который выйдет из такси в этом районе, даже если ему нож приставят к горлу. Накрапывает дождь. Мне ничего не остается кроме как поднять повыше воротник и идти дальше. Без маски я человек-невидимка. Когда Роршах исчезает, остается Никто, безликий, безымянный, ничем не примечательный – сотни таких бродят по городу. Куда он ходит, я тоже не знаю. Кажется, словно кусок ткани ворочается в кармане как будто ему тесно. Галлюцинация, полная иллюзия... А вот в животе бурчит вполне реально. Потом. Все что тут могут подсунуть – чистой воды отрава. Если б курил, не удержался бы. Думаю, я понимаю, какое состояние называют «чертовски хотелось закурить». Вместо этого я останавливаюсь напротив парка.
Дождь утих.
Мимо идет проститутка, в мою сторону даже не смотрит. Они привыкли ко мне, я очередной столб на их пути. А я, кажется, никогда не привыкну... Она проходит, оставляя за собой шлейф дешевых духов, претендующих на копию сомнительного шедевра очередного парфюмера. Мне трудно остаться безучастным – запах слишком сильный, и я перехожу на другое место, откуда становится видно обхарканный переулок. Его загромождают грязные пустые коробки, мусорные баки. Из двери здешнего притона выходит мужчина. Он что-то орет вслед шлюхе только что прошедшей мимо. Та останавливается и возвращается. Зачем они это делают? Каждый день они этим занимаются, словно им... нравится?
Мой осведомитель опоздал на пять минут. У нас нет времени даже перекинуться парой фраз. И хорошо. Он сует мне в руку клочок бумаги и торопливо уходит, воровато оглядываясь. Разворачиваю хрустящий шарик машинально – только чтобы убедиться, что информация та самая, которую я искал. Из переулка доносится шум, торопливая возня, привычно. Но что-то не так...
Когда я вновь смотрю в том направлении, стена напротив уже цветет красными цветами с застывающими стеблями-потеками. (Что же вы видите на картинке, доктор?..) Мне нет дела до этой женщины, нет дела до любой женщины в этом городе, но я иду туда, в самую глубину, чтобы увидеть и запомнить... кровь на небритом подбородке... улыбку аллигатора... руки, схваченные в запястьях тисками грязных грубых пальцев... начинающий наливаться кровоподтек на бедре... безвкусно накрашенный рот, распахнутый в крике... и глаза, кричащие громче, намного громче... немытый непонятно сколько член в ее заднем проходе, даже издали по одному виду ясно, как все это смердит... Это Нью-Йорк, детка, это Бронкс, даже принцы в черных лимузинах здесь возят с собой бензопилы и шестизарядные револьверы... для таких как ты... белые оголенные груди вздрагивают в такт толчкам и ударам... соски касаются шершавой стены, трутся о нее и твердеют... твердеют, несмотря на причиняемую боль... Мне противно. Поэтому в скудный луч света ступает Роршах и бьет. Бьет, не думая, сильно, в ту точку, где шея встречается с плечом, и мужик кулем оседает на асфальт.
Проститутка сползает по той самой стене, у которой ее только что насиловали. Она не плачет. Не умеет? Роршах шарит в карманах у неподвижного подонка, находит несколько смятых купюр, половину отдает шлюхе, половину берет себе. Это на ужин. Мы уходим.
– Э-эй, парень...
Оборачиваюсь.
– Хочешь, отсосу?
Голос прокуренный, очень похожий на ЕЁ.
Больше не оборачиваюсь, иду в «Gunga d.». Свежий горячий гамбургер и кофе с сахаром – все, что мне сейчас нужно.
С каждым куском еды бледнеют остаточные кадры, запечатлевшиеся на сетчатке... разбитые в кровь губы... юшки из обеих ноздрей... дикий, паникующий взгляд... подкашивающиеся ноги... сломанный ноготь на левой руке... и обнаженное бедро – еще упругое, но уже тяжелеющее – скоро рыхлое и толстое... Мне больше нет до нее дела. А бургеры тут вкусные. Смотрю на часы. Час-пятнадцать. Через несколько часов встреча с Комедиантом, где договорились. Можно пойти в Центральный парк и немного посидеть там. Копы меня не трогают. Привыкли.
Сцена, невольным участником которой я только что стал, еще раз сполохом проносится перед глазами. Время есть. Записываю случившееся и забываю. Окончательно теперь.
На Бронкс Ривер авеню пустынно, если не считать потока машин. С трудом можно представить себе человека в своем уме, который выйдет из такси в этом районе, даже если ему нож приставят к горлу. Накрапывает дождь. Мне ничего не остается кроме как поднять повыше воротник и идти дальше. Без маски я человек-невидимка. Когда Роршах исчезает, остается Никто, безликий, безымянный, ничем не примечательный – сотни таких бродят по городу. Куда он ходит, я тоже не знаю. Кажется, словно кусок ткани ворочается в кармане как будто ему тесно. Галлюцинация, полная иллюзия... А вот в животе бурчит вполне реально. Потом. Все что тут могут подсунуть – чистой воды отрава. Если б курил, не удержался бы. Думаю, я понимаю, какое состояние называют «чертовски хотелось закурить». Вместо этого я останавливаюсь напротив парка.
Дождь утих.
Мимо идет проститутка, в мою сторону даже не смотрит. Они привыкли ко мне, я очередной столб на их пути. А я, кажется, никогда не привыкну... Она проходит, оставляя за собой шлейф дешевых духов, претендующих на копию сомнительного шедевра очередного парфюмера. Мне трудно остаться безучастным – запах слишком сильный, и я перехожу на другое место, откуда становится видно обхарканный переулок. Его загромождают грязные пустые коробки, мусорные баки. Из двери здешнего притона выходит мужчина. Он что-то орет вслед шлюхе только что прошедшей мимо. Та останавливается и возвращается. Зачем они это делают? Каждый день они этим занимаются, словно им... нравится?
Мой осведомитель опоздал на пять минут. У нас нет времени даже перекинуться парой фраз. И хорошо. Он сует мне в руку клочок бумаги и торопливо уходит, воровато оглядываясь. Разворачиваю хрустящий шарик машинально – только чтобы убедиться, что информация та самая, которую я искал. Из переулка доносится шум, торопливая возня, привычно. Но что-то не так...
Когда я вновь смотрю в том направлении, стена напротив уже цветет красными цветами с застывающими стеблями-потеками. (Что же вы видите на картинке, доктор?..) Мне нет дела до этой женщины, нет дела до любой женщины в этом городе, но я иду туда, в самую глубину, чтобы увидеть и запомнить... кровь на небритом подбородке... улыбку аллигатора... руки, схваченные в запястьях тисками грязных грубых пальцев... начинающий наливаться кровоподтек на бедре... безвкусно накрашенный рот, распахнутый в крике... и глаза, кричащие громче, намного громче... немытый непонятно сколько член в ее заднем проходе, даже издали по одному виду ясно, как все это смердит... Это Нью-Йорк, детка, это Бронкс, даже принцы в черных лимузинах здесь возят с собой бензопилы и шестизарядные револьверы... для таких как ты... белые оголенные груди вздрагивают в такт толчкам и ударам... соски касаются шершавой стены, трутся о нее и твердеют... твердеют, несмотря на причиняемую боль... Мне противно. Поэтому в скудный луч света ступает Роршах и бьет. Бьет, не думая, сильно, в ту точку, где шея встречается с плечом, и мужик кулем оседает на асфальт.
Проститутка сползает по той самой стене, у которой ее только что насиловали. Она не плачет. Не умеет? Роршах шарит в карманах у неподвижного подонка, находит несколько смятых купюр, половину отдает шлюхе, половину берет себе. Это на ужин. Мы уходим.
– Э-эй, парень...
Оборачиваюсь.
– Хочешь, отсосу?
Голос прокуренный, очень похожий на ЕЁ.
Больше не оборачиваюсь, иду в «Gunga d.». Свежий горячий гамбургер и кофе с сахаром – все, что мне сейчас нужно.
С каждым куском еды бледнеют остаточные кадры, запечатлевшиеся на сетчатке... разбитые в кровь губы... юшки из обеих ноздрей... дикий, паникующий взгляд... подкашивающиеся ноги... сломанный ноготь на левой руке... и обнаженное бедро – еще упругое, но уже тяжелеющее – скоро рыхлое и толстое... Мне больше нет до нее дела. А бургеры тут вкусные. Смотрю на часы. Час-пятнадцать. Через несколько часов встреча с Комедиантом, где договорились. Можно пойти в Центральный парк и немного посидеть там. Копы меня не трогают. Привыкли.
Сцена, невольным участником которой я только что стал, еще раз сполохом проносится перед глазами. Время есть. Записываю случившееся и забываю. Окончательно теперь.