28/100

[fanfic100]

Название: Звери
Фандом: One piece
Герои: Кид, Хоукинс. Хоукинс/Кид подразумевается в перспективе
Тема: IV-2, шерсть
Объём: 1326 слов
Тип: джен
Рейтинг: R за графическое убийство животного
Саммари: О шубе Кида. И немного о том, что он тоже совсем не одуванчик, а вообще лютик.
Авторские примечания: Тоже не слишком приятный текст. Но такие жестокие фаноны.

Прочитать.

Хоукинс любил природу и натуральные материалы, во всём, даже если это выходило за рамки абсурда. Хоукинс даже использовал специальные вилки, отшлифованные из крепких животных костей. Хоукинс часто заглядывался на шубу Кида и задавался вопросом: из какой дряни она сделана, мягкий ли у неё мех, и чем он покрашен. Однажды за обедом, когда Хоукинс уже съел свою порцию сердец, сваренных в молоке, а у Кида ещё была почти полная тарелка супа с вермишелью, Хоукинс потрогал шубу. Шёл относить тарелку, конечно, из чистого дерева, и по дороге остановился у места, на котором сидел Кид. Стоило оценить, среди своих пиратов он не показывал своё превосходство такими примитивными вещами, как место во главе стола (во главе стола сидел Киллер) - пираты Кида сами по себе чувствовали превосходство Кида и поклонялись ему в глубине своих душ, как настоящему Богу. А в реальности сажали где-то в середине стола и воровали из его тарелки, подливали в его стакан вино вместо рома, стучали ложками по руке или затылку, якобы случайно. Пираты Кида очень любили Кида, и Кид в их компании хмурился от слабых ударов, возмущался воровству еды, но был совершенно счастлив.
Хоукинс шёл за его спиной и остановился, провёл рукой по вороту и, поразившись мягкости, далее, впиваясь пальцами в шерсть. Замер на лопатках, и Кид обернулся с выражением недоумения и интереса на лице. Хоукинс посмотрел на него сверху вниз с деланным высокомерием и спросил:
- Что за шуба?
Кид вскинул бровь, отставил тарелку и развернулся всем корпусом.
- Нравится шубка? - проговорил Кид с искренней гордостью, наглостью, но Хоукинс не шелохнулся.
- Из кого она? - спросил он, и Кид оскалился.
- Грифоны! Обитали в моих краях. Я лично свалил штуки три, чтобы сделать эту шубку. И ещё одну, но та уже пропала.
Кид сиял гордостью, а Хоукинс перебирал пальцами, вспоминая удивительный мех, завораживающий своей структурой. Мягкий и гладкий. Хоукинс знал о грифонах только по книгам, которым никак не нельзя было доверять, и потому безо всякого стеснения спросил:
- Что представляют из себя грифоны?
Кид улыбнулся ещё шире, добрее, и зыркнул на одного из своих пиратов, сидящих рядов. Тот цокнул языком, но послушно встал, вместе со своей тарелкой и стаканом Кида. Кид похлопал по скамье рядом с собой, и Хоукинс, для вида задумавшись, присел, устроил тарелку на столе, пододвинул к себе чей-то стакан, полный до краёв красным винным маревом, к которому ни разу даже не притронулись. Кид глубоко вдохнул, и все взгляды устремились на него в нетерпении. Хоукинс тоже смотрел, со сдерживаемым интересом. Он был немного поражён тем, насколько весомая Кид фигура для тех, кто окружает его постоянно. Пираты Кида готовы были ловить каждый вздох Кида, хотя он не начал ещё говорить, а они безуспешно притворялись, что не слушают.
- Грифоны - такие громилы, - начал Кид со смешком. - Метра четыре в холке, когти - всё равно что ножи. Кстати, это и были мои первые ножи. Не очень прочные, но каков аксессуар! Клюнет - руку оторвёт, а если в темя, только бы не в темя, - выжить ни шанса. Грифоны - такие твари: морда птичья, тело будто ото льва, и ещё крылья - какие крылья! В размахе метров шесть. Опасные и кровожадные громадины, хуже стервятников. Обычно у них оперение жёлтое, а тело такого грязного, песочного цвета. Но иногда рождаются такие особые породы: синие, фиолетовые, с золотистыми перьями или вот красные. Огненно-красные. У этих глаза не чёрные, как у обычных, а под цвет перьев и тела. И когда я одну такую тварину увидел, её красные-красные глаза... Он на меня набросился сразу, встал на дыбы, крылья распустил, закричал, так пронзительно они кричат, ой! А я смотрю, что не самка и скалюсь, едва не смеюсь, достаю из-за пазухи нож. А они боятся железа, как огня, всё равно что не горят в огне, правда не горят, эти, красные... И вот показываю ему нож, а он громче орать. Видит, что я готов. Шипит, бьёт крыльями, прицеливается, чтобы ударить в темя. Я раскачиваюсь из стороны в сторону, чтобы не дать прицелиться, они ненавидят это, подхожу к нему ближе, чтобы можно было нож метнуть не в брюхо, а между рёбра, или чтобы под ним оказаться, если опустится - так они доступнее всего, беззащитнее, чем малые дети. А тварина как чувствует - на задних лапах стоит, крыльями ворошит, не опускается. А вообще с грифонами плохи шутки. Одно неверное движение - клюнут, разорвут и сожрут. Безжалостные твари. Ну, вот стоит он на задних лапах, я замираю на мгновение всего, чтобы прицелится, а он тут же тянется лапами к моим плечам, думает уже - затопчет, клюнет! Я ставлю руку над головой, вот, шрам, да не этот мелкий, вот, - Кид взаправду указывает на один из множества шрамов на своей руке и довольно скалится. - Ставлю руку и запускаю нож ему в грудь. Отпускаю за сантиметры и тут же отхожу назад. Он успевает клюнуть, а потом как начнёт орать! Так орёт, чтобы другие грифоны слышали, чтобы помогли. Падает на землю и орёт, мечется, как ужаленный, будто правда горит. У меня из руки течёт, а я подхожу к нему и вынимаю нож, вонзаю заново, сильнее, наверняка в сердце. Грифон стонет, и его глаза красные, не тускнеют. Он будто бы остаётся живым, но онемевшим. От него веет жаром, и моя кровь падает на землю рядом. Я оставляю нож в его груди, чтобы другие грифоны не забрали тело. Они иногда берут и потом швыряют в море. Их честные похороны павших. Оставляю нож и иду к себе, а за мной - кровавый след. И другие грифоны, если прилетят вовремя, могут учуять, налететь сверху и разорвать тут же. Но я успеваю дойти до дома, зашить руку, вернуться с парнями за телом. Мы его тащим ко мне во двор на специальной "охотничей" телеге и разделываем там, варим отменное жаркое. С картофелем и какими-то овощами, девки притащили из соседней деревни как раз на днях. Они благодарные, что мы их от тварей этих иногда спасали. Вкуснющее вышло жаркое, а какая шубка!
Кид провёл ладонью по вороту своей шубы с нежностью, с заботой и каким-то уважением к существу, которое умерло ради этого. Пираты Кида смотрели на Кида с восхищением, с пьяным обожанием, а Хоукинс просто смотрел. Он не хотел признавать, что проникается Кидом. Думал поначалу, насколько прекрасно должно было быть это создание, совсем не такое, каким его описывали в ненадёжных книгах, какими восхитительными должны быть его перья и его глаза, и этот мех как бы переливался на солнце, будь тот зверь живым... А потом понимал, что так и должно быть: грифон должен был погибнуть от рук Кида, раз не смог ему противостоять. Кид был самым прекрасным и самым опасным зверем. И, может, на нём этот мех смотрится лучше, чем на изначальном своём обладателе.
- Те твои парни - твоя команда? - спросил Хоукинс, уже поднимаясь со своего места, и Кид усмехнулся в ответ.
- Нет, те сдохли. Я похоронил их в море, как и полагается воинам. А сам ушёл в плаванье.
- Я так и думал.
Кид улыбнулся ослепительно и искренне, будто бы не он рассказывал мгновение назад о смертях, будто бы не на нём лежит ответственность за них. Хоукинс знал наверняка, потому что чуял тень смерти: Кид нёс за собой шлейф загубленных жизней, преданных ему до слепого обожания. Кид должен был уничтожить каждого из них своим, особенно изощрённым способом, без своего непосредственного участия. Хоукинс также чувствовал боль в душе Кида и ни капли раскаяния. Будто бы Кид тоже знал, что так и должно случиться, и брал на себя ответственность с гордостью. Хоукинс пожелал тут же отдалиться от Кида как можно сильнее и не связывать свою судьбу с его судьбой, но наклонился за своей тарелкой. И Кид шепнул ему с напевом: "Я могу тебе показать... Перья и глаза, у меня остались. Могу рассказать об этих тварях так, что тебе понравится. Они чертовски красивые..." Хоукинс посмотрел на лицо Кида вблизи, и его глаза цвета лучистого янтаря отразили на мгновение кровавый оттенок.
Хоукинс выпрямился и кивнул. Он отдавал себе отчёт в том, что позволяет заманить себя в сети, но был твёрдо убеждён, что сможет разорвать их при необходимости. Потому что он тоже воин и тоже зверь, тоже чующий смерть, как нечто необходимое и бесконечно привлекательное.