Название: Когда умирают львы.
Фандом: Stargate Atlantis.
Герои: Джон Шеппард/Родни МакКей.
Тема: Пьяный поцелуй.
Объём: 3345 слов.
Тип: слэш.
Рейтинг: PG-13.
Саммари: Шеппард и МакКей чувствуют, когда их альт!версии умирают.
Авторские примечания: у меня очень плохо со всеми этими штуками типа параллельных вселенных и путешествий во времени, так что это сплошное кощунство по отношению к теории и практике фантастики.
Читать Они вчетвером сидят в столовой, когда Шеппарда впервые прихватывает. Строго говоря, это не первый раз, но Шеппард только потом понимает это. Сердце больно сжимается, глотка словно ссыхается, а легкие не приняли бы воздух, даже если бы Шеппарду удалось сделать вдох. Впрочем, длится это буквально пару секунд, так что никто ничего не замечает. Хотя МакКей как-то чересчур пристально смотрит на него, когда он встает и заявляет, что пойдет порастрясет обед.
Шеппард выходит на балкон в одном из дальних секторов города и садится на пол, приваливаясь спиной к стене у входа. И сердце, и дыхалка уже пришли в норму, как будто ничего и не было, но Шеппард очень испугался и ноги у него дрожат. Больше всего на свете он не любит чувство беспомощности, а несколько минут назад оно охватило его с такой силой, с какой никогда раньше не наваливалось.
Он пытается начать думать, как справиться со страхом, но шелест дверей транспортера в коридоре рушит хлипкие зачатки его мысленных построений. МакКей выходит на балкон, хмурится, ища взглядом Шеппарда, и подпрыгивает, когда Шеппард трогает его за ногу. Шеппард ждет, что на него сейчас обрушится буря возмущения, но МакКей только меняет выражение лица с ищущего на встревоженное и опускается на колени рядом с Шеппардом, изумленно уставившегося на него.
– Что-то вроде приступа астмы плюс инфаркт? – быстро спрашивает МакКей, но не так, как обычно, когда скорость его речи обусловлена желанием сказать как можно больше, прежде чем его заткнут: на этот раз он хочет как можно скорее получить ответ.
Шеппард кивает. МакКей поджимает губы.
– Я тоже это чувствую.
Шеппард вдруг понимает, что страх отступил и колени вполне могут выдержать его вес, но все равно сидит и смотрит на МакКея.
– И сейчас тоже? – наконец выдавливает он.
– Нет, – отвечает МакКей. – Но однажды нас накрыло одновременно, только тебя несильно, а меня – как тебя сейчас. Помнишь, когда мы были на планете с красным небом?
Шеппард вспоминает тот день, вспоминает приступ дурноты и задушенный всхлип МакКея; тогда он списал это на тяжелый воздух планеты песчаных гейзеров и мерцающих скал крепче алмаза. Однако Атлантида никогда тяжелым воздухом не отличалась, даже когда едва-едва начала просыпаться на океанском дне, так что Шеппард, похоже, ошибся.
– Ты говорил Бекетту? – спрашивает он. – Или Келлер?
МакКей начинает рефлекторно переминаться с ноги на ногу, но, стоя на коленях, делать это трудно, поэтому он просто закусывает губу и говорит сквозь зубы:
– Нет, – и воинственно добавляет: – Но ведь и ты тоже ничего не сказал.
МакКей прав, свое недомогание Шеппард тоже утаил. Даже у Тейлы с Рононом не спросил, не почувствовали ли они чего-нибудь.
– Я просто почувствовал... – неуверенно бормочет МакКей. – Вроде как... это неопасно. Как будто напрямую меня не касается. Да и Карсон ничего не нашел при осмотре. И Дженнифер тоже. – Он молчит пару секунд, потом говорит: – Это как будто...
– Эхо, – вырывается у Шеппарда, и МакКей кивает, ничуть не удивленный.
– Вот только чего и откуда, я не знаю, – и жалобно улыбается.
Шеппарду это не нравится. На месте МакКея он не обратил бы на это внимания, не связал бы с тем прошлым случаем – и, похоже, с другими, МакКей ведь сказал «однажды». Он отдышался бы сейчас, пришел в себя и стал жить дальше – до следующего приступа, Шеппард почему-то не сомневается, что он будет. Но он, пожалуй, благодарен МакКею за то, что тот – настырный зануда – пришел сюда и поделился с Шеппардом своей тревогой. Даже если она ложная, одно дело, когда что-то происходит с Шеппардом, совсем другое – когда оно случается с МакКеем. Конечно, почти пять лет жизни на Атлантиде закалили его, но Шеппард все равно относится к нему как к самому слабому члену команды.
– И что будем делать? – спрашивает Шеппард.
МакКей пожимает плечами.
– Врачи не помогут, так? Может, стоит спросить у Тейлы с Рононом, не случалось ли чего-то странного с ними? Уж Тейла-то должна была почувствовать, если что.
Шеппард считает, что это логично, но кивает как-то через силу.
– Может, она знает какие-нибудь пегасские легенды? – без энтузиазма предполагает он. – Про каких-нибудь духов, которые на самом деле мощные магнитные поля, замыкающие сердце?
– Ага, – говорит МакКей и замолкает.
Они смотрят друг на друга и понимают, что никого ни о чем не спросят. Это как будто слишком личное, чтобы обсуждать даже внутри команды.
– Твою мать, – с чувством говорит Шеппард.
МакКей усмехается и кивает.
– Предлагаю попробовать разобраться, когда это началось. Только давай не здесь, а то у меня сейчас колени вомнутся внутрь. – Он хмурится. – Если ты можешь встать, конечно.
Шеппард молча поднимается на ноги и помогает подняться МакКею.
– Ну и? – поторапливает он, когда МакКей садится на стул в комнате Шеппарда и складывает руки на груди.
– Я думаю, – огрызается ученый и нахохливается.
Шеппард смотрит на него и пытается представить, каково ему почувствовать это удушье, ему, аллергику и просто человеку, не самому смелому в том, что касается его здоровья и жизни. Конечно, представить не получается, но от жалости у Шеппарда снова сжимается горло и возникает острая потребность сказать что-нибудь ободряющее. Он уже открывает рот, хотя еще не придумал, что говорить, но МакКей его опережает.
– Мне кажется, – медленно говорит он, – что это началось после того, как мы выпутались из той передряги с параллельным «Дедалом».
Шеппард садится прямо и вопросительно поднимает брови.
– Не в такой активной форме, – продолжает МакКей, – но я время от времени чувствую какую-то тревогу... иногда голова болит или сердце... но не так, как обычно иногда болит, а как будто...
– ...нехорошее предчувствие... – подхватывает Шеппард, перед внутренним взором которого уже развернулся календарь, который память испещрила красными точками в дни, когда он ощущал что-то странное.
– ...того, что уже случилось, – договаривает МакКей и в ужасе вперяет взгляд в Шеппарда. – Мы снова вляпались во что-то, да?
– Нет, – резко говорит Шеппард и поднимает руку, извиняясь за свой тон, когда МакКей вздрагивает. – Осмотры мы проходим регулярно, и они не показывают ничего плохого. Мы не покрываемся чешуей и не превращаемся в улей. С нами все нормально.
– А если мы все-таки подцепили что-то?
Шеппард собирает весь свой скепсис и выливает его на МакКея.
– Кто из нас человек с научным складом ума и вулканской логичностью?
МакКей продолжает дрожать, но все-таки успокаивается. В общем-то Шеппард сам не верит своим словам, потому что в этой удивительной галактике может случиться что угодно, но слова оказывают необходимое действие, и это главное.
– Значит, – задумчиво говорит МакКей, – ничего не делаем? Ждем, пока появятся какие-то еще симптомы?
– Похоже на то, – кивает Шеппард и продолжает после небольшой паузы: – Я думаю, нам стоит держаться друг друга и... ээ... наблюдать.
– Да и мы и так, вроде, почти всегда вместе, – говорит МакКей с нервным смешком, но одергивает себя. – Ты прав, извини. Меня это как-то нервирует. Не совсем понимаю, почему, ничего особенно страшного ведь не стряслось, пока, по крайней мере.
– И не стрясется, – упрямо отвечает Шеппард, исподлобья глядя на МакКея.
Тот доверчиво кивает, и у Шеппарда на сердце становится чуть легче. Его все это тоже почему-то нервирует, но если МакКей не будет психовать, и Шеппарду будет спокойнее.
Не сговариваясь, они на всякий случай присматриваются и к остальным, особенно к другой половине команды. Но никто не выказывает никаких признаков странной тревоги, не страдает от спазмов. Статистика посещений медотсека не хуже и не лучше, чем обычно. Они ни о чем никого не спрашивают прямо, но Атлантида уже настолько стала для всех домом, что здесь, как в маленьком земном городе, чувствуется, когда что-то идет не так. Спустя неделю наблюдений Шеппард и МакКей делают вывод, что это коснулось только их. И продолжает касаться: они по-прежнему время от времени чувствуют тревогу и слабую боль, однако сильные приступы обходят их стороной.
Судя по сосредоточенному виду и часто полной выключенности из реальности, МакКей постоянно думает над этим. Шеппард то и дело замечает, как он пишет какие-то даты со значками на салфетке или земле, если они выходят на миссию, или просто сидит, смотрит перед собой и шевелит губами. В такие моменты Шеппард старается оберегать тишину и покой ученого. И скоро его терпение вознаграждается: МакКей заглядывает к нему как-то вечером, запирает дверь и начинает ходить из угла в угол. Шеппард не мешает ему, и наконец МакКей останавливается и смотрит на него блестящими глазами.
– У меня есть теория, но она может показаться тебе абсурдной.
Шеппард тоже встает, чувствуя, как ладони становятся влажными.
– Выкладывай.
МакКей выдыхает, снова набирает в грудь воздуха и удивительно медленно начинает:
– Я думаю, что перемещение по параллельным вселенным повлияло на нас. Не знаю, почему только на нас. Может, твой ген помог в этом тебе, а мне... ну, у меня, допустим, то, что я чуть не вознесся. – МакКей надолго замолкает, потом спрашивает: – Когда мы наткнулись на мертвых нас, ты ничего не почувствовал?
Шеппард задумывается и вспоминает тоскливое чувство, угнездившееся в груди и не отпускавшее его несколько дней после возвращения домой. Только оно было необычное, не такое, какого можно ожидать при взгляде на мертвого себя, вызванное не страхом перед неизвестностью. Оно было как сильная боль в сердце, о которой ты точно знаешь, что она неопасна. Шеппард потихоньку смекает, куда клонит МакКей, но хочет, чтобы он сам это сказал.
– Я думаю, что мы чувствуем соседние вселенные, – тихо говорит МакКей, и Шеппард кивает, скорее довольный тем, что услышал это, чем соглашаясь.
МакКей нервно хрустит пальцами, садится к столу и рисует на листе бумаги что-то вроде виноградной грозди, потом тычет карандашом в крошечную пустоту между «виноградинами».
– За короткое время мы проткнули слишком много оболочек вселенных, слишком долго были в подпространстве и теперь чувствуем его колебания.
– По-моему, это круто даже для тебя, – замечает Шеппард, из последних сил отбиваясь от подступающего страха. – Неужели мы такие важные шишки, что оцарапанный палец колеблет подпространство?
МакКей отводит глаза.
– Я думаю, что наши приступы... – Он собирается с духом. – Я думаю, когда мы чувствуем боль здесь, в какой-то другой вселенной мы умираем. Чем слабее боль, тем дальше та вселенная от нашей. Наши смерти уничтожают сотни вероятностных вилок и создают сотни других, может быть, создают или уничтожают вселенные. Так что да, мы колеблем подпространство.
Шеппарду так жутко, что он даже не усмехается, замечая самодовольную искорку в глазах верного себе до конца ученого.
– И как... – хрипит Шеппард и кашляет. – И как с этим справиться? В смысле, что нам делать?
МакКей пожимает плечами.
– Не знаю.
Шеппард садится на кровать, со страхом прислушиваясь к себе. Воображение рисует картину, как с каждой его смертью в параллельной вселенной умирает частичка здешнего Шеппарда. Он вспоминает Рода и понимает, что до сих пор не отделался от мысли, что между двойниками существует связь крепче, чем между близнецами. И вот теперь подпространство любезно шлет ему уведомление каждый раз, когда очередной Шеппард погибает. А сколько тех, кого он не чувствует, в далеких вселенных, до которых его сенсоры не добивают? И еще Шеппард не знает, как часто чувствует это МакКей. Сколько его копий погибло только за тот месяц с небольшим, прошедший с момента их возвращения на Атлантиду? Какой счет? В его пользу или в пользу Шеппарда?
Шеппард смотрит на МакКея, ищет страх на его лице, но ученый глубоко задумался и рассеянно заштриховывает «виноградины» в подобии шахматного порядка. Шеппард закрывает глаза и прижимает пальцы к векам; под ними расплываются круги цвета расплавленного металла, и Шеппард пытается ни о чем не думать хотя бы несколько секунд. Он сильно вздрагивает, когда матрас рядом с ним прогибается и рука МакКея ложится ему на плечо. Ученый молчит и ждет, пока Шеппард сам выкарабкается из липкого ужаса, и это самое правильное, что он может сделать.
Когда Шеппард, щурясь, смотрит на МакКея, тот поджимает губы и говорит:
– Я полагаю, нам стоит извлечь из этого урок. Нас очень легко убить, даже если нам кажется, что это не так. И то, что мы продолжаем жить после их смерти, не должно нас обманывать.
С этими словами он встает, идет к двери и останавливается на пороге, глядя на Шеппарда через плечо.
– Это ведь просто теория, – противореча самому себе, сообщает он. – Может, мы действительно что-то подцепили на том «Дедале» или еще где-то.
В эту самую минуту Шеппарду очень хочется, чтобы они действительно что-то подцепили, но в глубине души он знает, что просто теория верна.
* * *
Шеппард учится жить с тем, что несколько раз в неделю где-то за тонкой оболочкой вселенной умирает его точная – по крайней мере, внешне – копия. Он спросил у МакКея, прекратится ли это, когда все Шеппарды в соседних «виноградинах» вымрут; МакКей пожал плечами и сказал, что не исключено постоянное перемешивание вселенных и возникновение новых, так что вряд ли это закончится. После этого сообщения Шеппарду пришлось заново выстраивать и без того дохлые подпорки, которые не давали ему слететь с катушек. Почти все силы уходят на то, чтобы не показывать лантийцам, что с ним происходит, так что свыкание с реальностью протекает не слишком успешно. Однако Шеппард внимательно наблюдает за МакКеем, готовый прийти на помощь, если будет нужно; это уже рефлекс, тут особого труда не нужно.
Но МакКей, похоже, сделал для себя другие выводы, ситуация не кажется ему такой уж кошмарной. Он не тщится найти выход, он просто еще прилежнее старается выжить. Вряд ли кто-то из их двойников переживает нечто подобное, но МакКей, по-видимому, думает не об этом. Он просто не хочет оставлять эту вселенную без старшего офицера и главы научного отдела летающего города. И Шеппард ловит себя на том, что пытается перенять у него это отношение к делу. Очень медленно, со скрипом, но что-то начинает получаться.
Иногда Шеппарду бывает совсем плохо, но эти взаимоисключающие вещи – то, что надо присматривать за МакКеем, и то, что МакКей так блестяще держится – помогают и ему не разнюниться.
– Ты как? – неуверенно спрашивает МакКей как-то раз.
Они идут по тропинке, устланной синеватой хвоей. Это обычная разведывательная вылазка; от Врат МакКей с Шеппардом пошли налево, в лес, Ронон с Тейлой – направо, по заросшему травой спуску к реке. Хвоя мягко пружинит под ногами, в чаще заливается какая-то птица, и ни один Шеппард не умер за последние два дня, но здешний Шеппард уже научился не дергать небрежно плечом, роняя «Да лучше некуда» в ответ на подобные вопросы.
– Уже два дня тихо, – рапортует он.
МакКей вздыхает.
– А у меня один раз было.
Шеппард даже спотыкается. Почему-то именно это сильнее всего расстраивает его – когда где-то один из них умирает, а другой остается. Шеппард легонько толкает МакКея локтем.
– Не падай духом.
МакКей рассеянно пинает растопырившую чешуйки шишку.
– Тяжело, когда не можешь рассказать самому близкому человеку, что с тобой происходит, – говорит он, бросает взгляд на Шеппарда и криво улыбается. – Мы с Дженнифер вроде как расстались.
Шеппард останавливается так резко, что из-под его ног брызжут иголки. Он берет МакКея за плечо и заставляет остановиться и повернуться к нему. Правда, что говорить, он не знает, просто смотрит на МакКея и молчит, чувствуя, как глаза становятся все больше и больше.
– Я пробовал ей рассказать, – говорит МакКей, чуть улыбаясь. – Но каждый раз не мог придумать, с чего начать. Я понимаю, что здесь у нас и не такое бывало, просто... В общем, придется тебе меня выслушивать.
– Я готов, – пожимает плечами Шеппард, и тут накрывает их обоих.
Снова обретя способность двигаться – точнее, хоть как-то шевелиться, – они отползают к ближайшему дереву. Шеппард ловит ртом воздух, чувствуя, как хлюпает под ним грязь, прикрытая развороченной их ногами хвоей.
– Сделай что-нибудь, МакКей, – вырывается у него, и он тут же прикусывает язык и заходится в кашле, поперхнувшись слюной.
– А что я могу? – едва слышно огрызается ученый, шмыгая носом. – Думаешь, мне это нравится?
– Хорошо, что мы разделились, – чуть погодя говорит Шеппард.
– Наверно, надо придумать какое-то объяснение, – предполагает МакКей. – Вряд ли нам станет веселее, если нас застанут лежащими без сил друг у друга в объятиях.
– Валяй, – бормочет Шеппард, вытягивая ноги, – у меня после этого мозг не пашет.
Судя по пыхтению, несколько минут МакКей действительно пытается что-то придумать, но, похоже, его мыслительную деятельность приступы тоже не стимулируют. Ученый затихает, и некоторое время Шеппард полудремлет, вслушиваясь в звук падающих с веток капель. Потом МакКей спрашивает:
– Сомнений, что это именно то, о чем мы думаем, больше не возникало?
Шеппард мотает головой.
– И как ты справляешься? – почти шепчет МакКей.
Шеппард пару секунд размышляет, не соврать ли, а потом говорит:
– Смотрю на тебя и пытаюсь не раскисать.
Шеппард виском чувствует, как МакКей уставился на него и готовится продырявить ему голову очередью слов с противоречащими друг другу интонациями. Сделать это ему не дают голоса Ронона и Тейлы, зовущие друзей, и Шеппард, встающий и протягивающий МакКею руку с видом, не допускающим возражений.
Разумеется, Шеппард не думает, что все так и закончится. Нет, он, конечно, предпочел бы, чтобы МакКей просто сказал «круто» и продолжил спокойно подавать Шеппарду пример. Но он знает, что так не будет, и ждет, какую форму примет любопытство МакКея.
МакКей приходит вечером и приносит с собой прямоугольную бутылку.
– Тейла научила ботаников варить это кошмарное дженайское пойло, – говорит он, ставя ее на стол.
– А почему мне не сказали? – без особого энтузиазма, скорее, по привычке возмущается Шеппард.
МакКей мрачно усмехается.
– Ну ты же вроде как старший офицер.
– Именно что «вроде как», – фыркает Шеппард и идет за стаканами.
Разливая по стаканам маслянистую жидкость, Шеппард готовится к долгому разговору, становящемуся все бессвязнее и слезливее с каждым глотком, но пойло действительно кошмарное. Оно такое мощное, что после первого же стакана по лицу МакКея Шеппард понимает: зачем бы он ни пришел сюда изначально, сейчас перед ним только одна цель – надраться в лоскуты.
А может, он с этой целью сюда и пришел, потому что когда мебели в комнате становится в два раза больше, сидящий на раскачивающейся кровати Шеппард вдруг чувствует, что его целуют в губы, и это МакКей не промазал, он это специально.
– Если вдруг там кто-нибудь тоже чувствует происходящее с нами, пусть почувствует что-нибудь хорошее, – говорит МакКей заплетающимся языком, держа Шеппарда за плечи, и Шеппард ничего не может возразить на это.
Да и не хочет.
Немного странно обнимать мужчину, особенно когда у тебя так плывет перед глазами, что есть серьезный риск промахнуться на узкой кровати и обнять пол. Поэтому МакКей тихонько пищит, когда руки Шеппарда смыкаются вокруг него слишком сильно, слишком отчаянно, но он не протестует – он тоже цепляется за Шеппарда что есть сил, пытаясь чувствовать не только за себя, но и за других, донести то, что чувствует он, до как можно большего числа вселенных. Даже если там никто ничего не ощущает в эту минуту, никто не может помешать им попробовать.
– Не останавливайся, – шепотом говорит МакКей, когда пальцы Шеппарда нерешительно замирают на поясе его брюк.
И потом уже становится неважно, одни они сейчас или их бесчисленные копии подсматривают в щелку.
А наутро есть ужасная головная боль, но нет ни мутного сознания, ни стыда, ни сожаления. Собрав в кулак достаточно сил и воли, чтобы добраться до своей комнаты, МакКей тратит немножко концентрации на то, чтобы подрагивающей рукой внести в прическу Шеппарда еще чуть-чуть хаоса.
Наверно, это не так уж здорово, что после очередного парного приступа они делают это снова, только уже без выпивки, словно стремясь возместить ущерб, причиненный еще одной вселенной. Вроде как идут по самому легкому пути и, похоже, не собираются сворачивать с него, потому что как только один из них начинает чувствовать что-то плохое, он идет к другому и стоит рядом, держит за руку, целует или тащит в постель – в зависимости от близости увечной вселенной. Может быть, МакКея терзают некие угрызения по этому поводу; но даже если так, он ничего не говорит. А пару дней покрутивший ситуацию туда-сюда Шеппард всем доволен.
– Может, это и есть лекарство, единственный способ как-то сопротивляться, – провозглашает однажды МакКей. – Кроме того, вполне возможно, что мы помогаем восстановить баланс, – говорит он, и важное выражение его лица не омрачается даже тем, что он запутался в простыне. – Возможно, мы спасаем нашу вселенную или даже не только нашу.
– Да даже если и нет, – пожимает плечами Шеппард. – С моей точки зрения, мы первичны. И первичному Шеппарду пока все нравится.
– Если бы нас не объединяло это, – тихо и уже совсем не напыщенно спрашивает МакКей чуть погодя, – ты дал бы мне в глаз... тогда?
– Еще как, – честно отвечает Шеппард и фыркает, видя, как вытягивается лицо МакКея. – Но потом просил бы прощения до тех пор, пока ты не простил бы меня, и все закончилось бы так же, как закончилось на самом деле.
МакКей делает вид, что все равно обиделся, но оба понимают, что это просто для очистки совести.
* * *
Тревога, боль и приступы никуда не деваются, но теперь Шеппард считает, что если в той вселенной было то, что есть у них с МакКеем в этой, значит, жизнь была прожита не зря, а если не было, то и не стоило продолжать жить. МакКей закатывает глаза или прикрывает их рукой и мотает головой, молча, но очень доходчиво выражая свое мнение о Шеппарде; однако теперь тревога, боль и приступы почти не причиняют Шеппарду неудобств, и ученый вынужден смириться с его чудовищно эгоистичной позицией.