Фандом: Hellsing
Герои: Алукард/Интегра Хеллсинг, ОС.
Тема: "Это дело скверно пахнет".
Объём: 3180 слов.
Тип: гет.
Рейтинг: PG-13.
Саммари: как получаются полукровки.
Авторские примечания: по мотивам недавно приснившегося мне сна. АнгстЪ, даркЪ и вообще страшно.
Читать дальше«Ее Величество хотела быть крестной, - бледно улыбалась ему Интегра, сжимая мужские пальцы и трясясь от боли, - в ее-то возрасте такой настрой заставляет…» - она протяжно застонала, а дальше говорить уже не смогла. А после его попросили выйти.
Роды начались в положенный срок, буквально день в день. Младенец был пунктуален. Первый и последний крик, который он услышал, был отсечен дверью в акушерское отделение. Алукард остался один – это бесило больше всего на свете.
Защищать ее все эти девять месяцев было приятно вдвойне. Терпеть редкие вспышки раздражения, забавный для малоежки Интегры голод, тошноту и приступы непонятных страхов вроде боязни пауков – несложно. Зато она манила его к себе пальцем с загадочным видом и позволяла слушать. Алукард закрывал глаза, касаясь ее живота или приникая к нему ухом. Он слушал и пытался понять, что же они смогли такое сотворить вдвоем. Вампиру было неспокойно, но он успешно прятал это за позволительной в его случае маской безмятежности. Интегра и так была порядком на взводе, нельзя нервничать еще и ему.
Сейчас и здесь, на столько часов, он остался совершенно беспомощен. Он не сможет забрать ее боль, не сможет помочь ей и поддержать, потому что мучимая родовой горячкой женщина едва ли его услышит, даже если носферату вломится в ее сознание и вцепится в ощущения мертвой хваткой. Ждать, долго ждать. Врачи, которых за эти девять месяцев она обошла десятки, предупреждали, что первые роды будут тяжелыми. А она еще и веса набрать отчего-то так и не смогла.
Ребенок. Сын – так сказали на первом же УЗИ. Его появления они ждали с нетерпением.
Интегра уже пела ему песни из своего детства и ирландские баллады, отчаянно фальшивя на самых высоких нотах. Леди Хеллсинг лично находила в своем забитом расписании окна и предавалась греху расточительства, выбирая самое лучшее для будущего ребенка. Читала сотни книг. Слегка побаивалась прикасаясь к животу и незаметно для всех, кроме вечно бдящих глаз из зеркала, обнимала его, поглаживала и нашептывала что-то. Очень ждала. Для нее сын был уже любим.
Алукард тоже ждал – мрачно и угрюмо. «Не ревнуй, ты уже взрослый мальчик», - вполголоса пошутила Ее Величество на одном из совместных чаепитий, когда Интегра, тогда уже в забавном платье в крупную клетку, отошла. Вампир вежливо улыбнулся проницательной старушке. Если бы дело было только в ревности. Примешивалась еще и зависть к сыну. Быть с ней все время, быть ее частью, быть окруженным ею со всех сторон, чувствовать биение ее сердца и дыхание… изнутри. О, как же он ему завидовал. И после родов все станет совсем иначе. Меньше внимания ему, отцу, почти все ребенку, неизбежное раздражение и беспокойства. Только когда Алукард ловил себя на мысли, что думает совсем как ребенок, он пытался искать плюсы. Наследник. Его родная кровь. От этой мысли он вздрагивал и кидался выполнять самые несерьезные капризы Интегры.
Лучше даже не думать о том, что это его плоть и кровь.
Ждал и весь Свет, поставленный в известность о том, кто стал отцом. Интегру препоручили лучшим сведущим врачам. Прорыв! Женщина, беременная от вампира – это ставило крест на всех известных специалистам по кровопьющим фактах. Младенец был бы для них живым чудом и новой формой существования жизни. Интегра уже в голос заявила, что не позволит никому считать своего ребенка препаратом под микроскопом, но ее никто не слушал. Когда это же повторил Алукард с самой широкой из своих улыбок, змеиные шепотки почтительно примолкли. Если не захочет этот родитель, ему вряд ли смогут что-нибудь противопоставить.
Алукард же возвращался к своей Интегре, обнимая ее концами большого одеяла и заматывая на своих коленях в подобие огромного кокона, неизменно возвращаясь в памяти к тому дню, с которого все началось, пытался найти границу между «сэр-леди» и женщиной, которая поцеловала его, роскошной паучихой, поймавшей в плен легкомысленного красноглазого мотылька. Момент, когда он окончательно пропал в тепле ее рук и сгорел в жаре поцелуев, неизменно стирался – слишком хорошо, слишком много нежности, слишком много для того, кто привык только к людской ненависти. Как он был благодарен этой отважной женщине и как ненавидел самого себя за то, что не смог даже воздать должное ее щедрости. Она даже согласилась носить его ребенка! Отважное, прекрасное, непостижимое людское безрассудство.
Положенные девять месяцев истекли. К их концу Интегра уже готова была проклясть своего вампира и его похотливость, обрекшую ее на подобные муки. Ходить стало тяжело, спать по ночам практически невозможно. И отчаянно хотелось самой простой вещи – затянуть на себе ремень! Она уже успела отвыкнуть от этого. Родов Интегра не боялась: «Не больнее, чем попасть под пулю от любящего дядюшки», - отшучивалась она, бледнея тем сильнее, чем меньше зачеркнутых дней оставалось до заветной даты. И вот этот день настал.
Алукард просидел неподвижно все девять часов. Можно было быть уверенным – Уолтер позаботился о безопасности клиники, ни одно постороннее лицо не вмешается и не попытается воспользоваться беспомощным состоянием его Хозяйки. «А если и попытается, - хмыкнул дворецкий по телефону, что больше было похоже на взрыв помех, - то всегда остаешься ты».
Алукард был весь как натянутая струна. Для него надежды и иллюзии были чем-то слишком непонятным. Он жил постоянно в мире, где было очень мало светлых пятен – только одно, белоснежный ореол волос и мерцающие загадочные синие глаза, взгляд которых он никогда не мог понять до конца. Как бы он хотел верить, как верила госпожа, как верил некогда он сам – ровно до одного деловитого движения топора палача. И даже пытался себя заставить. Но не мог.
Что роды прекратились, он понял интуитивно – по всплеску облегчения, ни с чем не сравнимого и такого сильного, что он сам едва не сполз в кресле, и дикого необъятного ужаса. Вампир вздрогнул.
Еще полчаса прошло, прежде чем вышел врач. Алукард встал, сняв и отбросив шляпу в сторону. Бледное лицо шотландца с буйно вьющимися кудрями, стянутыми резинкой шапочки, было мокрым от пота. Он ломал пальцы и заметно нервничал, не нужно было даже немертвой интуиции, чтобы это понять. На часах застыли пятнадцать минут одиннадцатого, в «Хеллсинге» как раз начинается рабочий день, но носферату был уверен, что все до единого сегодня работают нехотя и опасливо смотрят на дворецкого, а тот – на телефон.
- Как она? – леди Интегра Хеллсинг получила второй медицинский полис и второй комплект документов, чтобы не светиться.
Сегодня ее госпитализировали под именем Джессики Салливан, через два дня под ним же и выпишут. У него лежал в кармане паспорт на имя Джека Салливана. Уроженец Великобритании, Йоркшир, тысяча девятьсот семидесятый год рождения, фотография с угрюмым лицом, синяками под глазами и нависшим грозной тенью острым носом. Они сделали столько кадров, но растерянно перебирающая карточки Интегра все удивлялась тому, насколько… страшным был ее красавец вампир на этих снимках. Алукард смолчал по поводу серебряного порошка, который слишком много показывает, когда не стоит.
В очках врача отражаются два мрачных мужчины. Доктор потеет и мнется, его запах выдает его эмоции – смесь гадливости и страха, капля профессиональной этики и изумление, которого странно ждать от врача. Алукард внимательно смотрит на сонную артерию и сдерживает свои порывы доказать, что никто не имеет права даже в шутку думать о его госпоже так неподобающе.
- Роды были достаточно тяжелыми, но справились без кесарева, - стягивая перчатки, произнес медик, - сейчас она спит, бедняжка сильно устала и намучалась.
- Есть какие-то проблемы? – Алукард уже знал, что есть.
- Сэр, я хотел бы вам сказать…
- Покажите мне его, - холод и тьма колыхнулись за его спиной, подобно двум невидимым крыльям. Алукард был взбешен на самого себя. На то, что позволил всему этому начаться.
- Да, конечно, - засуетился врач и поманил его за собой.
Коридоры были освещены ярко, безжалостно. Тень съежилась под ногами Алукарда, быстро идущего за неожиданно шустрым для нехрупкого телосложения врачом. Полное отсутствие темноты и медицинская безжалостность яркого света. Быть может, госпожа считала его красивым лишь потому, что видела в полутьме, но никогда – на свету. Бледного, остроскулого и холодно-угрюмого.
«Проклятье», - подумал вампир, когда они прошли большое стекло покоя, где переживали первые свои дни младенцы. Забавные человеческие младенцы, маленькие человечки с большими глазами, невинные и чистые, еще совсем ничего не понимающие.
Почему у него не могло быть так?!
- Прошу, - указал врач на дверь, - я подожду вас здесь, - почтительно остановился медик за дверью.
Помещение было большим и стерильным, вылизанным. Странно, что в нем находился только один кувез – не иначе как подготовили специально для такой пациентки. Алукард прикрыл за собой дверь и тяжело привалился к ней, сверля белое едва заметно копошащееся покрывальце взглядом. Он закрыл глаза, дверная ручка хрустнула в его руках и развалилась на куски, осыпавшись на пол. Он позволил себе всего один короткий яростный вдох через зубы, полный ненависти к тому, кого он уже учуял. Приблизившись, вампир сорвал с кувеза покрывальце.
«Когда он родится, - вымученно улыбалась она во время первых месяцев, полных тошноты и болей в желудке, - назовем его… как? Хочешь, в честь твоего отца?»
«Лучше в честь твоего, - успокаивающе коснулся он прохладными губами ее лба, собирая испарину, - не хочу, чтобы мой сын мучился, как ты, из-за чудного имени в школе».
Дать этому имя второго хозяина?!
Младенец был отвратительно, кошмарно, нечеловечески – как же к месту это слово! – уродлив. Алукард подавил горький комок в груди – желание расхохотаться. Этого стоило ожидать!
Ребенок был крупный – четыре килограмма, так значилось на бирке. Свернутое в непонятный клубок тело землисто-серого цвета, как окоченевший и не один год пролежавший в стылой земле труп. Редкие черные волосенки на голове, словно выстриженной лишаем – Алукард не сдержал гримасы. Его наследие. Сросшиеся пальцы на ступнях, больше похожих на ласты. Непонятная слизь, сочащаяся из каждой поры, пропитавшая чистую медицинскую простынку. Омерзительная вонь. Ни один, даже самый грязный, человек так пахнуть просто не сможет. Крючковатые пальцы – явно очень сильные. Неудивительно, что Интегре пришлось так туго. Алукард почти видел, как тварь изнутри цепляется за утробу его хозяйки и не желает ее покидать, не хочет уходить из тепла и безопасности туда, где его ждал отец. И самое главное – глаза. Резко повернувшийся младенец, успевший выскрестись из добротно завернутой пеленки, закряхтел, засипел и уставился на него в упор. Алукард вздрогнул. Госпожа, любимая хозяйка, сколько же в тебе храбрости и великодушия, если ты полюбила существо с такими глазами. Пронзительно-алые, непропорционально большие, они занимали половину съеженного младенческого лица. Холодности и расчетливости, которые были в его взгляде, хватило бы на троих взрослых.
Алукард склонился над ребенком – тот засипел. От него пахло ужасом и радостью одновременно, он приветствовал своего создателя и благоговел перед ним одновременно. И он был уже разумен. Разумный вампир – почти не человек. Носферату закрыл глаза и уткнулся в свои ладони. Они с Интегрой попытались – и потерпели поражение.
«Фактически вы принадлежите к двум разным видам, - заявил им один из профессоров, приехавших на машине без номерных знаков, - ребенок, получившийся от такого союза, может перенять не самые лучшие ваши черты, а напротив – все слабости обоих видов».
«И какова вероятность?» - напряженно спросила Интегра.
«Семьдесят процентов или около того. Подумайте об аборте».
Чуть позже, тем же вечером, она сказала ему:
«Тридцать процентов – это много. Я хочу попробовать».
Было сказано еще очень много слов, а главное он прочитал в глазах Интегры без труда: она безумно хотела ребенка от любимого мужчины, хотя Алукард еще в самом начале, в то утро, когда они впервые проснулись вместе, сказал, что легко примет ребенка, в котором не будет его крови – только бы была кровь Интегры. Тогда же он получил первую и единственную за все время пощечину. «Не смей даже думать об этом», - прошипела она вампиру, нависнув над его лицом и прижав бледные запястья к постели. Захват был для него ничтожным, но сопротивляться Алукард и не попытался.
«Как будет угодно моей госпоже», - выдохнул он, пойдя у нее на поводу, просто не смог отказать этой женщине. Каприз, всего лишь каприз.
«Что я сделал не так?»
Слова врача были разумны. Много «хромосом» и «генетической несовместимости», но для Алукарда они были пустым звуком. Превращение вампира в человека не обуславливалось ни одним из известных химических процессов, а значит, и все прочие теории разбивались об одно – о желание Бога.
«Это наказание? Ей, верно? За что?!»
Уродливое дитя сучило конечностями. Алукард заметил, что на спине у него, почти прорывая кожу, что-то бугрится на каждое движение. Младенец раззявил рот и пискнул на такой высокой частоте, что даже у него заложило уши. Стекающие по подбородку слюни желтоватого оттенка… и клыки. Всего четыре… уже четыре штуки. Заостренные глазные зубы. С такими точно не поднести к груди матери.
Несомненно, Алукард любил свою госпожу, свою графиню, свою повелительницу. Она подарила ему целый мир, когда поцеловала впервые и когда впервые не отдала ни одного приказа, только попросила быть самим собой. Она страшно рисковала нарваться на гнев спущенного впервые за сто лет с поводка чудовища, а получила того же монстра, с обожанием прижавшегося щекой к ее ладони. Неслыханная щедрость, невероятная.
Как же уродлива его любовь, если от нее может получиться подобное? Как никогда Алукард презирал самого себя за свою природу, с издевкой понимая, что он ничего не в состоянии изменить – только предотвратить подобное, если вдруг…
- Сэр, - коснулись его со спины за плечо, - сэр, я полагаю…
- Вы не показывали ее матери? – спокойно спросил Алукард, не спуская глаз с младенца.
От человека – только уродливое немощное тело. А хотя… именно такими были носферату, дети ночи, в представлении народа, с земель которого он родом. Выходит, это еще одно доказательство того, что Интегра не сможет его исправить. Никогда и никак. И столько силы! В этом младенце – больше, чем в ином сопернике, с которым он сталкивался на поле боя.
«Каков отец – таков и сын», - издевательски произнес он самому себе.
- Нет, она почти сразу же отключилась. Мы не захотели… тревожить ее, - «Шокировать», - хладнокровно произнес Алукард про себя.
- У вас есть дети-отказники, поступившие этой ночью? – резко обернулся он.
Слова сами собой потекли с языка мужчины, выпучившего от ужаса глаза – Алукард в секунду гипноза мог перепугать до смерти кого угодно. Кроме, наверное, своей госпожи.
- Есть, но с предыдущей. Мальчик, поступил вчера.
- Семья наркоманов? Алкоголиков? Малолетняя проститутка бросила? – решение оформилось в голове мгновенно. Да, он не может ничего исправить с этим уродом, но может придумать что-нибудь еще, как придумывал уже сто лет.
- Нет, женщина погибла при родах. Слишком тяжело протекали, младенец совершенно здоров, - безжизненно произнес врач, когда разум перестал бороться с гипнозом.
- Почему не забрал отец?
- Он не хотел этого ребенка, пошел на поводу у жены, а когда той не стало, то не стал оформлять отцовство, - Алукард против воли горько усмехнулся. Ну надо же, какая похожая ситуация.
- Приведи акушерку, помогавшую тебе при родах, - приказал он, - и принеси этого ребенка.
Развернувшийся грузно и неуклюже мужчина покинул бокс, Алукард обернулся к замершему малышу. Ему показалось, что тот ощерился своему создателю.
- Я защищал ее от нападений немертвых, - начал с расстановкой носферату, - весь этот срок, предотвратил столько нападений на особняк и обрек ее страдать из-за того, что она тебя носила, вовсе не для того, чтобы она мучилась от одного взгляда на тебя, - бесцеремонно сгреб он младенца за пеленку, брезгуя прикасаться к нему руками.
Алукарду казалось, что это вовсе и не их, общее с Интегрой, чудо, посланное небом. Как будто он грязно использовал свою госпожу, чтобы выплеснуть в нее все самое нечистое и отвратительное, что вообще можно найти в вампире, и заставил ее корчиться, выталкивая это из себя почти через год. Что угодно, кто угодно… но только не ребенок. Это не его сын, а грязный выродок, очередное вампирское отродье, в котором нет и капли его госпожи. Значит, ей нельзя его видеть. Интегра, великолепный организатор и несгибаемой воли человек, становилась слишком жалостливой, когда речь заходила о ее слуге. Это было лестно и больно одновременно. И одна мысль о том, что она все-таки будет любить этого ребенка, на появлении которого сама настояла… нет, ни за что.
Клиника находилась за городом в чистом парке, полном зелени и нарядно выкрашенных скамеечек. Канализационный люк Алукард нашел не сразу.
Прежде чем сбросить ребенка в него, вампир задумался – свернуть шею или не стоит? В последний момент передумал – пачкаться дурно пахнущей слизью, сочившейся с шеи младенца, в его планы не входило. Скверно пахнущее дело. Любой человек осудил бы его за подобное: госпожа и сама постоянно перечисляла деньги в какие-то фонды, боровшиеся с чем только можно. Английская благотворительность – дело почти обязательное для каждого жителя Альбиона. Хорошо, что он не человек и тем более не англичанин.
Ни слова, перед тем как сбросить младенца в канализацию, он не сказал. Только быстро стащил еще и перчатки, отправив их вслед за младенцем в люк. И побыстрее вернул на место крышку. Воздух вокруг все еще пах заизвивавшимся буквально за секунду до того, как он разжал пальцы, ребенком, что-то тоскливо рванулось в его груди к ребрам вместе с сердцам, но тут же присмирело. Стало немного легче. И нужно было возвращаться – если еще одно нападение, то Интегра без него совсем… Алукард отряхнул колени и поспешил в больницу.
Преподнесенный ему мальчик, завернутый в простенькую простыню, нечета той расшитой пеленке из шелка, которую выделили уродцу, был черноволос. Когда Алукард коснулся его щеки, мальчик распахнул глазенки голубого мутного младенческого цвета и протяжно зевнул, отбив мешавший ему палец маленьким носом. Что-то безошибочно подсказывало вампиру, что ребенок будет голубоглаз и очень красив впоследствии.
Много времени на гипноз акушерки не ушло – влезть в память и скорректировать кое-что насчет событий последних двух дней, воспоминания еще не успели толком припорошиться новыми событиями. Принесенное личное дело младенца под неизвестным номером он разорвал в мелкие клочки и лично сжег в бойлерной на первом этаже. Не было никогда такого ребенка. В ночь на Гая Фокса в клинике Святого Стефана родился Артур Второй Хеллсинг.
- Можно мне на него посмотреть? – утомленным шепотом произнесла Интегра вечером следующего дня.
- Он красавец, совсем как ты, - со всей доступной нежностью произнес Алукард, уже успевший научиться держать младенца на руках.
- Здравствуй, - тихо-тихо, едва шевельнув губами, сказала Интегра. Младенец ей не ответил, а вслепую зашарил губами в поисках груди, заставив женщину улыбнуться. – Он весь в тебя.
Алукард смотрел внимательно на две пары синих глаз. Он сказал – половина крови Интегры. Даже ее не надо. В конце концов, важно, чтобы была счастлива она, а наследники по крови далеко не всегда так хороши, достаточно вспомнить историю любой страны.
Маленький вздернутый носик, уже очень упрямый, звонкий голос, совсем как у матери, и начавшие виться к кончикам волосы. Полный безграничной ласки взгляд Интегры. Да, пожалуй, он полюбит этого ребенка вслед за ней. Своего Хозяина. Воспитает его, научит быть сильным настолько, чтобы держать чудовище на коротком поводке, и будет ему примерным отцом – Интегра подскажет, как им стать. Именно этого она заслуживает, а не чего-то еще.
Улыбнувшийся своим мыслям Алукард коснулся пухлой щечки младенца, прикрывшего глаза и сосредоточенно чмокавшего губами у груди Интегры.
- Артур, - поставил он точку во внутреннем разговоре с самим собой, - мой сын.
***
Они следили за Князем с самого начала – из теней. Та женщина с платиновыми волосами – ценная добыча, которую он охранял. Последняя охотница на вампиров, ее кровь стоила бы многого. Они так и не смогли до нее добраться – слишком велика цена за промах и проигрыш. И все-таки один приз они заполучить смогли.
Шесть провалившихся покушений показались им ерундой после того, как буквально в руки к ним свалился ребенок, от которого веяло силой, как от самого Князя. Яблоко от яблоньки. Сын Сильнейшего. Какой щедрый подарок судьбы! Те, кто настаивал на постоянной слежке, ликовали.
В смрадной дыре под самым Лондоном хрипел и надрывался отчаянным воем, забрызгивая все слюной, Истинный, рожденный от простой женщины, но ничего не получивший от нее в наследство. Полукровка, который, подобно Гераклу, мог бы уже задушить всех подосланных гадюк.
Сотни красных глаз с бледных уродливо вытянутых лиц смотрели на него с обожанием. Несомненно, Князь сильно сглупил – ему стоило свернуть своему наследнику шею. И он еще сильно пожалеет, что не сделал этого.