[Mikhael Stokes]

Название: "Сила прощения"
Фандом: CSI: LV
Герои: Ник Стоукс, Сара Сайдл
Тема: "Всегда прощайте своих врагов - ничто не раздражает их сильнее". О.Уйалд
Объём: 609 слов
Тип: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: все герои не мои
Примечание: POV Ник Стоукс

- Ты думаешь, что она жива!
- А ты нет? Ее крови в доме не нашли,
- Я думаю, ей дали наркотик, и ей повезло, если потом ее просто убили,
- Не обязательно. Она умная девочка. Она прятала лекарство от кашля в кроссовке. Это как прятать зеленые бобы в салфетке,
- Надеюсь, что ты прав. Но наш опыт подсказывает, что они мертвы, все четверо,
- Это не значит, что мы должны сдаваться,
- Никто не сдается. Но ты ведешь себя так, будто хочешь спасти человека, а не тело. В нашей работе так бывает редко,
- Меня спасли,
- Тебе не суждено было умереть. Когда ТОТ день приходит, то он приходит,
- А я не думаю, что это был день Кесси.
Весь этот диалог сам собой прокручивался у меня в голове. Но на сей раз прагматизм и опыт работы в криминалистической лаборатории разбился о скалы реальности. Кесси, маленькая девочка, оставшаяся совсем одна, была жива.
Гордость, точнее гордыня, что я спас ее, подмывала меня позвонить Саре и напомнить о нашем разговоре, сказать ей, что она была не права. Конечно, я этого никогда не сделаю. Ведь я могу ранить ее, очень больно ранить.
До тех пор, пока гордыня не угомонится, я лучше побуду рядом с Кесси. Ей сейчас нужна поддержка. Хотя, черт подери, я и обязан задать ей вопросы о том, что случилось. Но лучше уж я, чем кто-то другой.
Я побывал точно в такой же ситуации, как и эта малышка. Поэтому мне легче будет подобрать нужные слова. Я сам прекрасно помню как меня мучили расспросами, пока я находился в больнице. Да и после от интересующихся и сочувствующих отбоя не было. От всей этой ненужной суеты вокруг мне становилось дико и тошно.
В такие моменты лишь Сара приходила мне на помощь. В лаборатории она превращалась в настоящего добермана, одним своим взглядом отпугивая зевак. Дома она накрывала меня пледом, заваривала чай и просто молчала, сидя рядом и согревая меня одним лишь своим присутствием.
Именно благодаря Саре я нашел в себе силы, чтобы поехать в тюрьму штата и взглянуть в глаза Келли Гордон – дочери моего похитителя. И простить ее.
Я простил ту, из-за кого чуть было не оказался на столе дока Роббинса. И мне стало легче. Хотя гнев и ненависть к подобным ее отцу прочно проросла в моем сердце. Но если рядом со мной будет Сара, то и эти чувства вскоре растают, как дым...
Когда я уже собрался уходить, я сказал кое-что малышке Кесси:
Всегда прощайте своих врагов – ничто не раздражает их сильнее. Так сказал один великий человек,
Значит у него было много врагов, - задумчиво сказала девочка.
Почему ты так решила? - удивился я.
У всех великих людей было много врагов, - ответила она. - Но я тебе обещаю, что прощу тех, кто сделал больно мне и моим маме, папе и брату. Ведь они сейчас на небесах, а там хорошо.
Еле сдерживая слезы, я вышел из палаты и медленно побрел по коридору. Эта девочка была мудра не по годам. Жаль только, что мудрость далась ей такой ценой.
Кесси чем-то напомнила мне Сару. С одной лишь разницей – маленькая девчушка нашла в себе силы простить, а Сара нет. Пока нет. Но если она помогла мне, то я помогу ей. И не из-за того, что я хочу вернуть долг. Нет, я ведь люблю ее.
А прощение действительно раздражает. Но для Келли Гордон ничем хорошим оно не кончилось...

***
«Он похож на плюшевого мишку. Такой же большой и добрый. Только очень грустный. И он спас меня. Я всегда-всегда буду делать так, как сказал тот великий человек. Буду всех прощать. Я вам обещаю, мама, папа и братик», - шепотом проговорила Кесси. А потом стала рисовать очередной рисунок. Еще один подарок для Ника.
Маленькая девочка, рядом большой плюшевый медведь с грустными глазами, а на небесах три ангела на облаках.

@темы: .V.3 Цитаты, #fandom: CSI, CSI: Ник Стоукс, Сара Сайдл (таб.30)

---

[Сехмет]

Название: Смерть в Венеции
Фандом: Герои
Герои: семья Петрелли, Беннет, Габриэл, Дэнко, Дойл, гаитянин, косвенно прочие
Тема: II: 4: 02 - Убийство
Объём: 10 495 слов (окончание в комментариях)
Тип: джен
Рейтинг: PG
Авторские примечания: Предупреждения: powerless-AU, ООС, смерть персонажей, немного мистики, немного дарка. Ретейлинг романа Рэя Бредбери «Смерть – дело одинокое» (впрочем, кажется, вместо ретейлинга вышло что-то вроде кроссорвера). Плохой сюжет, если, конечно, это вообще можно назвать сюжетом. Извините.

То, что происходит на Миле – остается на Миле.
(Стивен Кинг)

Все всегда начинается хорошо. Но как редко история людей, история больших и маленьких городов имеет счастливый конец.
(Рэй Бредбери)


1.

Тем, кто склонен к унынию, Венеция в штате Калифорния, могла предложить все, что душе угодно. Последние нефтяные вышки на побережье, стонущие и причмокивающие, почти каждый вечер скрывались в густом тумане, а в каналах, где еще покоились, останками невиданных кораблей, последние цирковые клетки и фургоны, когда-то оставленные там, и еще не съеденные ржавчиной, плескалась темная вода. Построенный в начале пятидесятых, пирс осыпался в море, его изглоданные временем сваи уходили чередой скорбных сестер Лота все дальше и дальше от пятящегося к берегу края.
После шума и спешки Нью-Йорка, Венеция казалась Питеру Петрелли меланхоличным байроновским Раем. Семнадцать лет назад он провел здесь почти весь июль – блуждал по длинным запутанным улочкам, заглядывал в лавки, торгующие стеклянными глазами, гадальными картами, даже фарфоровыми куклами, и, рискуя потеряться в тумане, вечера напролет сидел у каналов, вслушиваясь в смутный шепот воды. Вчера Питер снова прибыл в Венецию, как и в прошлый раз – с отцом, матерью и старшим братом, который ждал теперь приезда жены с детьми – а ведь шестнадцать лет назад он, как мальчишка, сбегал чуть ли не каждый день на свидания к хиппи, жившей на севере города. Юность Нэйтана доцвела и ушла, а в Венеции за это время ничто не изменилось.

Сырой, туманный вечер окутал, обнимая, растворяя в себе Питера, решительным быстрым шагом направлявшегося к каналу, у которого, будучи подростком, часами наблюдал за полуслепыми рыбами, живущими в старых клетках бродячего зверинца. Иногда ему казалось, что в глубине, среди утративших привычную глазу форму существу и предметов, шевелятся аморфные духи, протеи, сциллы, безымянные монстры. И сегодня им овладело желание снова придти туда, чтобы увидеть, что в том канале, равно как и во всех прочих, больше нет никаких чудовищ.
«Нэйт прав, – думал Питер, машинально безошибочно повторяя путь, которым следовал раньше, – я никогда не повзрослею». Его старые кроссовки приглушали звук шагов, а низко стелившийся по земле, точно в старых фильмах ужасов, туман поглощал его полностью.
В окружавшей Питера тишине, нарушаемой только негромким чмоканьем и протяжными стонами вечно голодных нефтяных вышек, вдруг возникли шаги – нетвердые, но шумные, и чавкающие, точно тот, чьи ботинки производили этот звук, только что вылез из воды. Шаги становились все громче, и, когда Питеру уже пришла в голову мысль о том, что где-то рядом идет сквозь венецианский вечер человек-невидимка, из туманного переулка вынырнул высокий незнакомец, кутавшийся в пиджак, точно спасаясь от холода. Поравнявшись с Питером, на секунду замер, и, обдавая его запахом виски, громко прошептал:
– Смерть… смерть – дело одинокое…
Нетвердой походкой, опустив голову и сунув руки в карманы, он, все так же зябко сутулясь, перешел на другую сторону улицы и зашагал прочь. Когда Питер обернулся ему вслед, тот уже скрылся из виду.
Смерть – дело одинокое.
Эта фраза мгновенно впечаталась в разум Питера, точно раскаленное клеймо – в обнаженную кожу. Должно быть, смерть Луиджи Петрелли, построившего дом здесь, в Венеции, была очень одинокой – он отгородился от нее пуленепробиваемыми стеклами и стальными дверьми, за которыми и умер, медленно разложившись заживо, охваченный болезнью, как сама Венеция охвачена гниением.

Миновав телефонную будку – все ту же, должно быть, в ней не появилось ни новых похабных надписей, ни нового телефона, Питер подошел к каналу. Темная вода, похожая на патоку, лениво шевелилась под ватным слоем тумана. Где-то рядом раздался всплеск – должно быть, прыгнула в воду, чтобы переплыть на другую сторону, крыса. Мелкие волны, возникающие и затухающие сами собой, не слушаясь велений Луны и ветра, складывались в причудливые калейдоскопные узоры и небольшие водовороты, шептались, точно подзывая к себе. Подросток с богатым воображением услышал бы в этих звуках слова, а в тумане ему померещились бы монстры, похожие на людей или животных, пришедшие из худших ночных кошмаров. Даже сейчас Питеру сказалось, что он видит тянущуюся к нему из воды руку.
Отступив на два шага назад, и встряхнув головой, точно прогоняя сон, он понял, что в черной воде действительно белеет человеческая рука, зажатая между прутьями. Вода снова нахлынула на берег, и кончики пальцев пошевелились, запястье повернулось, точно колыхавшийся в глубинных течениях мертвец – это не мог быть живой человек, только не там, в водах маленького американского Стикса – невнятным пятном видневшийся где-то внизу, нашел опору, чтобы выбраться на сушу.
Стряхнув с себя невольное оцепенение, Питер попятился к телефонной будке. Путь до нее был невероятно долгим; во влажных шагах своих кроссовок ему мерещился звук шагов того пьяного незнакомца, и в голове начала биться, точно рыба в сети, мысль, которой суждено было стать на несколько дней его душой, одержимостью, самой его жизнью: тот, кто сказал – «смерть – дело одинокое», и исчез, что точно призрак, уж не он ли оставил в канале это тело, не его ли руки держали под водой кого-то, пока тот не захлебнулся?

* * *

Когда прибывшие по звонку полицейские уже вытаскивали на сушу тело, Питер все еще чувствовал липкую телефонную трубку у себя в руках.
Высокий, хмурый следователь, представившийся как детектив Беннет, неотрывно глядя на одевавшегося лысого темнокожего мужчину, вытянувшего труп на серый песок, спросил имя Питера, записал его адрес, хмыкнув – «а, вилла Петрелли… добро пожаловать в Венецию», и закрыл потрепанный блокнот.
– Можете идти.
Питер кивнул, и снова посмотрел на тело, все еще неловко раскинувшееся на берегу. Это был невысокий и немолодой мужчина, его широко распахнутые светлые глаза – зрачки почти полностью поглотили бесцветную радужку – равнодушно смотрели вверх; на почти голый череп, обтянутый бледной кожей, налипли мелкие песчинки. Черная бездна точно высосала, вымыла из тела почти все краски, оставив после себя грязную белизну, как плохой растворитель. Изо рта и носа мертвеца все еще вытекала вода; темная одежда, плотно облепившая тело, казалась гигантской водорослью, выросшей на дне венецианского канала, и обхватившей утопленника, точно желанного, пусть и незваного гостя.
– По-моему, я знаю его, – полицейский, видимо, прочитал во взгляде Питера любопытство, – это дезинфектор. Жил напротив часовой мастерской. Одинокий тип, не думаю, что кто-то заметит, что он умер, разве что крыс в городе станет чуть больше.
Быстро наклонившись, он расстегнул нагрудный карман мертвеца, и вытащил оттуда мягкий брусок из слипшихся бумажных прямоугольников:
– «Эмиль Дэнко. Уничтожение крыс, насекомых и других паразитов. Профессионально. Круглосуточно», – прочитал он, и положил визитки обратно, – да, я не ошибся. Должно быть, он был пьян, и оступился на одном из мостиков, а тело уже потом загнало в клетку течением.
Питер подумал, что стоило сказать: «я думаю, его убили», и эти слова чуть не сорвались с его языка: ведь череда ямок-следов, тянувшаяся прочь от воды, скорее всего, была оставлена тем мокрым и пьяным человеком, незнакомцем, шумно прошептавшим в вечерний туман, как в подушку, свое непонятное признание – но невозможно передать детективу то чувство, тот запах смерти, шедший от таинственного случайного встречного, легче было бы объяснить врачу, что смерть больного вызвана фейри, вышедшими из стен, проникнувшими в тело и пережавшими артерии и трахею.
– Я видел тут странного человека, – сказал он, наконец. – Он вышел из переулка, рядом с тем местом, где рельсы поворачивают.
– В Венеции много странных людей. Очень много, – полицейский пожал плечами, голос его звучал глухо и тихо, точно из-под воды. – Отправляйтесь к себе, мистер Петрелли.


2.

Весь следующий день казался Питеру нарисованным на стене – долгое путешествие по городу, запомнившемуся за один, давно обратившийся в прах месяц, лучше, чем звук собственного сердцебиения, не мог отвлечь от неприятных мыслей: умерший от долгой болезни мало чем отличается от утопленника, если тот действительно сам падает с шаткого мостика и, уже мертвый, заплывает в клетку, пытаясь там заночевать – но непонятная, и, оттого, пугающая, смерть этого прежде ни разу не виденного человека, была подозрительной, точно в дешевом старом триллере, где призраки, прилипшие к черно-белой пленке, нашептывали зрителю: убийца сидит где-то в темное кинотеатра, у тебя за спиной, пистолет лежит у него на коленях, а рука, опускающаяся в пестрое ведерко за отдающим прогорклым маслом попкорном, когтиста, как лапа хищной птицы.
Когда-то в Венеции был кинотеатр, в котором ночи напролет показывались старые фильмы, и под громовые раскаты органа, на экране приникал к шеям жертв Дракула с улыбкой и глазами Лугоши, снова и снова встречался на скале со своим безумным создателем, монстр Франкенштейна. Когда-то Венеция была прекрасным городом, но никто уже не помнил эти времена, превратившиеся в легенду, как справедливость рыцарей Круглого Стола и отвага Неистового Роланда. Роскошное здание, именовавшееся «виллой Петрелли» было возведено здесь в начале двадцатых годов, дедом Артура – безумным Луиджи, который уже тогда был немолод. Когда его сыновья и жена отправились, навсегда оставив скрежещущий Чикаго, в Нью-Йорк, он, бросив все дела приехал в Венецию, одержимый идеей о том, что родные хотят его отравить, друзья – заколоть, враги – отправить на электрический стул, и каждый – застрелить, внезапно выскочив из-за угла, и построил здесь свой мрачный замок. Тогда в Венеции еще были свои карнавалы и поющие гондольеры, а Констанция Реттиген, кинозвезда, то ли мертвая, то ли живая, еще была легендой, и каждый житель города гордился, что она похоронила себя заживо, навсегда закрыв двери дома и опустив все занавески, чтобы никто не мог видеть ее лица, именно здесь. Говорили, что это Луиджи привез сюда туман и меланхолию, дожди и печаль, наводнил город крысами, призраками, скорбными вздохами сделал каждый семейный ужин – поминками по кому-то незнакомому.
Страх ли Луиджи отравил Венецию, или же ее молодая меланхолия ударила ему в голову, как вино, но паранойя его расцвела гигантской смрадной орхидеей, и, облаченная в камень, краску и штукатурку, стала зданием, способным укрыть от любого врага: в каждой массивной двери был спрятан стальной лист, толстые оконные стекла не пробила бы ни одна пуля, в саду каждую ночь злобными духами носились псы, точно зачатые норвежскими волчицами от самого Цербера, а в винном погребе, задолго до испытаний атомных бомб, можно было укрыться от ядерной войны. И сейчас, постаревшая вилла, дерево которой разбухло, точно пораженные артритом суставы, массивные замки каждой двери которой перестали слушаться рук хозяев, запираясь и отпираясь по собственной воле, и из окна которой уже не покажется дуло любимой винтовки Луиджи, умершего, в конце концов, от рака и страха перед врачами, готова спрятать всех Петрелли от любого зла, настоящего или вымышленного.

Среди повторяющихся улочек, точно построенных сказочными существами, мечтавшими запутать любого человека, который придет сюда, каждый разлом асфальта, вывеска в пыльном окне, исчезающий за углом хвост пестрой кошки, превращался в кусочек времени, срезавшийся с тела дня, и только когда, окончательно забыв о солнце, от каналов потянулась, невидимым туманом сырость, Питер повернул к дому. У магазина «чудесных товаров для маленьких леди», он скользнул в переулок, ощущая спиной тяжелый взгляд фарфоровых кукол в витрине, и дойдя до церкви, колокол которой давно уже не звонил, свернул на одну из тех длинных улиц, что нитями паутины тянулись через весь город. К северу от лечебницы, к югу от дома, он прибавил шаг, чувствуя, как, с каждым футом, превращается в угловатого подростка, еще надеющегося вытянуться к осени, в карманах которого полно ракушек и цветных камушков, хотя он давно уже не играет в детские игры. Почти готовый побежать, он снова свернул – на узкую серую улицу, именовавшуюся «Вдовьей дорогой».
Здесь он, кажется, впервые за день увидел живого человека: рослый молодой мужчина в очках, стоял, склонившись к тонкому, как бумага, витринному стеклу часовой мастерской, и торопливо скреб ножом мелкие буквы надписи «Грэй и сын»; по едва заметному следу рядом можно было догадаться, что раньше там было написано «Грэй и сыновья». Питер на секунду остановился, глядя на ритмичные, истовые движения, мелькание неострого лезвия, бледных пальцев, сжимающего запястье темного ремешка, и черного циферблата с двумя рядами белых цифр.
Сквозь скрежет металла по стеклу, похожий на стоны нефтяных вышек, он услышал беспокойное бормотание, в котором с трудом удавалось разобрать отдельные слова: «давно пора было это сделать», «все равно у меня не будет детей», и «что-то нужно, мистер?», напоминающие о том пьяном, тихом «смерть – дело одинокое». Незнакомец точно хотел заговорить с Питером, но никак не мог набраться смелости, чтобы сказать: «не уходите, кем бы Вы ни были», а тот не хотел вспоминать вчерашний вечер, труп в канале и неприятный, неожиданно-долгий путь домой, а потому ускорил шаг.
Где-то здесь, в Венеции, должно быть, все еще жила та девушка, в которую был влюблен Нэйтан – хотя, быть может, она уже давно села в какой-нибудь разрисованный цветами автобус, и уехала из спящего королевства вечного уныния – если, конечно, можно ухать из Венеции, которая своими холодными губами присасывается прямо к сердцу. Питер помнил ее имя – Мередит, кажется, Гордон или что-то похожее – хотя видел всего один раз, и, кроме имени, запомнил разве что ее сияющие светлые волосы, золотое облако среди хмурого лета.

Нэйтан встретил брата у высоких ворот виллы Петрелли, и обнял за плечо. Кажется, он что-то говорил – «знаешь, Пит, мы с мамой уже начали волноваться», и «ты предупреждай, когда уходишь на весь день», и «я созвонился с Хэйди, она приедет с мальчиками через неделю». Питер машинально кивал, вставлял наугад «угу», но из головы у него никак не шел часовщик, скобливший стекло – рассеянный взгляд, запоминающееся лицо, с по-женски нежно изогнутыми губами и пушистыми бровями. Не так ли выглядел тот незнакомец, который знал все об одиночестве смерти?
Это вопрос беспокоил Питера весь вечер – и за ужином, пока Артур перечитывал вчерашнюю газету, а Анжела неотрывно смотрела в окно, точно пытаясь разглядеть незваных гостей, живых или мертвых, в саду, по ту сторону прочного стекла, и позже он тщетно пытался вспомнить, как выглядел тот человек, но никак не мог, его голос оставался невнятным, смутно увиденные черты лица стирались снова и снова. Тот полицейский, детектив Беннет, говорил о часовой мастерской – но Питер не мог вспомнить, что осталось у него за спиной, когда он остановился, глядя на мистера Грэя, у которого не будет сыновей – и не был уверен, что эти слова действительно что-то значили.
Всю ночь напролет ему снился часовщик, стоявший по горло в грязной воде и удерживавший своего, трепыхающегося, как еще живая рыба, брошенная на сковороду, соседа, вцепившись ему в шею. Рядом скрежетали, разваливаясь, старые клетки и фургоны, где-то поблизости, точно изнемогая от желания увидеть агонию своего врага, плюхались в воду, тяжело, как поросшие мхом камни, крупные крысы. Вода вдруг стала темнее и плотнее, сгустилась, превратившись в кисель из духов прошлого, и тягуче, как болотная трясина, обняла тело часовщика, дно, превратившееся в зыбучие пески, поехало под его ногами куда-то вниз, но, в последний момент, уже захлебываясь, он смог ухватиться за остов клетки, как за милосердно, спасительно протянутую руку, и вылезти на берег, чтобы поведать случайному встречному: смерть – дело одинокое.

Завтрак прошел в тишине – Анжела задумчиво смотрела в никуда, словно все еще переживая ночные сновидения, Артур чертил что-то пальцем на скатерти, точно задумчивый студент из фильма семидесятых, Нэйтан едва заметно улыбался, будто тоже был погружен в мир приятных грез. Спокойствие Венеции овладело ими, и Питер чувствовал растущее беспричинное раздражение – точно он действительно знал нечто, что не знали другие, видел то, чего они не видели, точно на столе лежал перед ними сгорающий заживо человек, чья кожа осыпалась пеплом, обнажившиеся почерневшие мышцы трещали и крошились, а обугленный рот снова и снова разевался в беззвучном крике, и все пытались этого не замечать.


3.

На двери висела табличка «закрыто», но ручка легко подалась, и петли повернулись, точно хозяин ждал незваных гостей, которые придут развеять его тревожное одиночество. Питер перешагнул порог, стараясь, почему-то, ступать как можно тише. В Венеции снова было облачно, и мастерская тонула в полумраке, пустые, но сверкающе-чистые витрины, казалось, выжидающе смотрели на него, сделавшего глубокий вдох:
– Мистер… Грэй! Вы здесь? – звук собственного голоса показавшийся Питеру чудовищно громким, на самом деле был тише тиканья настенных часов.

Миновав прилавок, похожий на барную стойку, местами исцарапанный, но тщательно отполированный, он повернул влево – мастерская на секунду показалась ему гигантским лабиринтом, населенным созданиями страшнее, чем минотавр – и увидел не отвечавшего на зов часовщика. Тот неподвижно висел над столом, укрытый полумраком, как темным саваном, его шею обвивала толстая веревка, белая, похожая на пещерную змею, никогда не видевшую света; такие же пронзительно-белые голые лодыжки, не покрытые чересчур короткими брюками, яркими пятнами бросались в глаза. На правой был заметен влажный след, и вдруг ставший таким явным тяжелый запах, постыдный для живого и естественный для мертвого чье тело спешит избавиться от остатков всего того, что напоминает о жизни, точно лишнее доказательство, сделал почти неестественно-красивую, смерть, реалистичной. Рот Грэя был приоткрыт, точно в мольбе о последнем поцелуе, под веревкой виднелся темный след, похожий на отпечаток от бретельки бюстгальтера на плече женщины, агония, должно быть, была короткой, и очки лишь чуть сползли, придавая мертвецу растерянный, беззащитный вид. И Питер увидел, что его лицо, укрытое полумраком, точно поднятым воротом, действительно было лицом человека, вышедшего из тумана, чтобы сказать: «смерть – дело одинокое». Догадка переплавилась в реальность, подозрение стало уверенностью, и точно рухнула где-то позади, с тихим шорохом, дорожка костяшек домино.
Вслед за этим воображаемым звуком раздались негромкие шаги, не нарочито крадущиеся, слышные, но легко теряющиеся в тиканье окружающих часов.
– Полиция, – смутно знакомый голос показался громом в этом царстве смерти, – обернитесь.
Это было скорее вежливой просьбой, чем приказом, и обернувшись, Питер увидел того же полицейского, что записал его имя в блокнот, на берегу, у мертвого тела.
– Так. Мистер Петрелли.
Не дожидаясь оправданий и объяснений, он убрал руку с кобуры пистолета и подался назад.
– Женщина, живущая на углу, сказала, что видела высокого темноволосого мужчину, похожего на самого мистера Грэя, взламывавшего входную дверь, это показалось ей странным… Впрочем, не думаю, что она видела Вас.
Он перевел взгляд на повешенного и кивнул напарнику, все тому же низкорослому темнокожему с гладко выбритым черепом. Казалось, он осуждает самоубийство, как терпеливый хозяин осудил бы шалости недавно купленного щенка.
– Не удивительно, что он, наконец, это сделал. Попытки уже были, ему предлагали обратиться в клинику, но… – Беннет снова посмотрел на Грэя, пристально, точно ожидая от того оправданий. – Он сошел с ума, когда умерла его мать.
– Сошел с ума? – машинально повторил Питер.
– Воображаемый друг, галлюцинации, и все такое прочее, – детектив покачал головой. – Тихое помешательство, которое, наверное, можно было вылечить. Жаль, он был неплохим часовщиком, – он снова посмотрел на Питера. – Что Вы здесь делали?
Присутствие мертвого не окрасило слова мрачностью, казалось, они говорят на автобусной остановке или у входа в какую-то забегаловку, там, где Смерть появляется раз в десять лет и тут же уходит, не найдя для себя добычи.
– Пришел из чистого любопытства, – абсолютно честно ответил Питер. – Только что.

Принято считать, что часы, навсегда расстраиваясь, как пианино, от неслышимого людям шороха, с которым душа покидает тело, останавливаются в момент смерти – но все часы вокруг продолжали тикать, синхронно, ровно, и звук казался то громким, точно шум вбиваемых в зыбкое дно свай, то тихим, похожим на рокот приближающейся армии амазонских муравьев.
Запястья Грэя были беззащитно обнажены, как и щиколотки.
– Часовщик без часов? – спросил Питер вслух, ни к кому не обращаясь.
– Зачем ему собственные, если есть чужие? – Беннет пожал плечами, и Питер отступил на шаг в сторону, пропуская его к телу.
Точно чувствуя неловкость, он опустил взгляд. На гладкой столешнице остались, должно быть, от тяжелых ножек сейчас лежавшей на полу табуретки, неглубокие царапины; у самого края лежали аккуратно сложенный тетрадный лист, придавленный карандашом, и отпечатанный на сероватой бумаге буклет, простая и скромная реклама – «Кукольный театр Дойла», гласили квадратные буквы, напечатанный над головой Панча, за спиной которого стоял кукольный Мрачный Жнец, от косы и костлявых рук которого тянулись куда-то вверх бледные нити.
Беннет осторожно поднял за край бумажный лист.
– «Некоторые люди не заслуживают жизни, и я – один из них», – прочитал он вслух, так же бесстрастно, как визитку утопленника. – Полагаю, нет никаких сомнений: это самоубийство.
– Думаю, я видел именно его, перед тем, как найти тот труп в канале.
– Он часто шатался вечерами по городу. Как я уже сказал, мистер Грэй был не вполне здоров психически.
– Разве самоубийство человека, которого видели рядом с – возможно, пусть даже только возможно – убитым – не подозрительно?
Беннет пожал плечами:
– Я видел Вас рядом с обоими трупами. Может быть, стоит проработать эту версию? – Прежде, чем Питер успел сказать что-либо в ответ, он едва заметно улыбнулся, и добавил: – идите по своим делам.
Он был все так же спокоен, как и на берегу канала, его глаза были глазами человека, знающего в лицо каждого убийцу в мире.


4.

Когда-то в Венеции был кинотеатр, но его снесли, оставив пустырь, привлекавший ворон и детей, и лишь в середине пятидесятых там, где когда-то крались за белесыми девственницами, скрывавшимися в узких черных тоннелях, как черви в земле, длиннопалые призраки и вампиры в длинных плащах, построили уродливое здание, неуклюже облепленное гипсовыми львиными головами и руками молодых женщин, которые, точно в память о немых фильмах ужасов, вырываясь из-за рам и водосточных туб, тянулись и тянулись друг к другу. В этом доме, не раз менявшем владельца, располагался полицейский участок, единственный в маленькой, скромной Венеции, где почти не было места смертям, не связанным со старостью или сыростью.
Именно туда и отправился Питер – на следующий день, когда дожди и туманы вдруг отступили, ненадолго сделав Венецию обычным калифорнийским городом – чтобы поговорить с детективом Беннетом. Потому, что духи тех, чьи мертвые тела он увидел первым, точно в исландском сказании, стояли за его спиной, печальными голосами выпрашивая, как просят денег те, у кого в карманах действительно не осталось ничего кроме пыли, клочок правды об их одиноких смертях.

Но детектива Беннета мало волновала правда. Сидя на стуле, обитом потертым кожзаменителем, за столом, ножки которого давно вросли в пол, он выдыхал с каждым словом пыль старых бумаг, как курильщик выдыхает дым.
– Вы хотите поймать монстра? – выслушав невнятные объяснения Питера, он откинулся назад. – Почему бы Вам не заняться этим в Нью-Йорке, мистер Петрелли?
Питер хотел снова сказать – «этих людей убили. Я видел человека, который утопил Дэнко, и, думаю, это был Грэй» – но, точно догадавшись, что эти слова не дороже песка у каналов, он позволил друг сорваться с языка фразе, которой его поприветствовала Венеция, точно волшебному «сим-сим», открывающему любые двери:
– Смерть – дело одинокое.
– Одинокое? – кажется, впервые тон Беннета чуть заметно сменился, как меняется стук дождевых капель, когда ветер из северного превращается в северо-восточный.
Питер затаился, как молодой бродячий кот, почти котенок, решающий: хватит ли у него сил, чтобы сразится с матерой крысой?
– Знаете… у них никого не было. Грэй раньше жил с матерью, но та, как я уже говорил, умерла, а Дэнко – встречался с местной проституткой, Аленой, – Беннет провел кончиками пальцев по лежавшей перед ним папке, – поговаривали, что с ним она спала не за деньги. Но, за несколько дней до вашего приезда, она бросилась под трамвай, на углу, у магазинчика торговца пряностями. Или упала. Никого не волнует их смерть, как не волновала и жизнь.
Во взгляде Беннета была тысяча пройденных по сырым улочкам миль, десятки тысяч дней, в которых самым ярким событием было утреннее пробуждение.
– Я понимаю: Вы еще достаточно молоды, чтобы скука не казалась Вам благословением, – он едва спокойно улыбнулся, все той же едва заметной улыбкой, что и рядом с телом Грэя. – Если Вы взломаете хоть один замок, я арестую Вас. Но в Венеции все редко запирают двери – и мертвецы не исключение.

И в этом ответе было больше «да», чем Питер надеялся услышать.


5.

Пройдя пустыми коридорами доходного дома, где сдавались внаем дешевые, сырые квартирки, выкрашенными в светло-серый цвет, похожими на декорации к малобюджетному сериалу – чистая лестница не скрипнула под его ногами, многие из дверей, молчаливо смотревших на него, не открывались слишком давно, на потолке, там и тут, темнели трупными пятнами следы протечек – Питер предстал перед дверью с маленькой, аккуратной табличкой, текст которой повторял слова с визитной карточки: «уничтожение крыс, насекомых и других паразитов»; округлая ручка приятно легла в ладонь и легко повернулась, будто мертвый хозяин был дома и поджидал гостей, так же, как Грэй в ночь своей смерти.
Питер говорил себе, что желание узнать, почему был убит – а мысль об убийстве казалась теперь абсолютной истиной, настоящей, как голос Грэя, мокрого, мятого, и нашедшего, в конце концов, смерть в петле – дезинсектор, выросло из сочувствия к этому прежде никогда не виденному, человеку, задохнувшемся в грязной венецианской воде, под периной из холодного тумана, но, на самом деле, его вело за руку любопытство, улыбающееся, как закадычный друг, должно быть, то самое, что подговорило тысячи Пандор открыть коробки, конверты и гробы, в которых таилось зло, а тысячи тысяч Орфеев – обернуться в тот момент, когда нужно было зажмурить глаза и бежать.

Комната, в которую шагнул Питер, мало отличалась от коридора – серые стены и белый потолок, два стула, похожих на те, что можно увидеть в кругу групповой терапии в любой клинике, старый стол, тоже некогда окрашенный в белый цвет, но пожелтевший и покрывшийся сеткой мелких трещин; легкий, выглядящий почти удивительно новым стеллаж, был уставлен пузырьками, коробками и баллонами, не карнавально-яркими, как те, что продаются в магазинах, едва ли рассчитанными на то, чтобы привлечь внимание домохозяек, которым досаждает одинокая мышь.
В коротком, темном – черный патрон одиноко пустел на потолке, тянувшийся от него белый провод неуловимо напоминал веревку-змею, обвившуюся вокруг шеи Грэя – коридоре было всего четыре двери, и Питер уже догадывался, что не найдет за ними никаких ответов, даже если сможет понять, что за вопросы его тревожат, но, все же, открыл каждую.
И за всеми была пустота – склад ядов, мышеловок, похожих на средневековые пыточные орудия, и заботливо разложенных на полке перчаток, противогазов и защитных очков, старомодная ванная комната с мутным, как воды венецианских каналов, зеркалом над раковиной, к сливу которой тянулась длинная ржавая дорожка, похожая на след от слезы. Спальня: невысокая тумбочка, еще один открытый стеллаж, на котором была разложена одежда, педантично, как вещи в чулане, старая кровать, предназначенная для двоих – Питер невольно представил себе этого маленького бесцветного мужчину, лежащим здесь, неловко раскинувшись, как на песке у канала. Он подошел к окну, и увидел изнанку штор отгораживавших одну из комнат над мастерской Грэя от тихой улицы – они были совсем близко, Дэнко мог бы следить за своим соседом, если тот оставлял занавески неплотно сдвинутыми, или, быть может, он сам, с его голыми окнами и стенами, был главным участником хичкоковского реалити-шоу, окончившегося убийством.
В последней комнате не было ничего, кроме пыли, часть которой взметнулась, роем насекомых, защищающих улей, бросившись Питеру в лицо, припорошила его ресницы и губы. Почти готовый захлопнуть дверь, тот вдруг замер, и чуть подался вперед, приглядываясь: в плотном покрове, застилавшем темный, как в ночлежках для бездомных, пол, виднелись следы: тонкая цепочка к окну, где пыль стерта с подоконника, и другая – обратно ко входу. Отпечатки остроносых женских туфель на шпильке, чуть размылись от времени – они оставлены не вчера и не позавчера.
Питер вспомнил слова Беннета о девушке, которая бросилась под трамвай. Проститутка, встречавшаяся с Дэнко.

Чувствуя, что мог упустить нечто важное, Питер вернулся в спальню. Наглухо задернутые занавески дома Грэя пристально смотрели на него золотистой изнанкой с мелкими стежками вышивки. Он подошел к тумбочке, на которой стояли громко тикавшие часы, ждавшие хозяина, как преданная собака, и большая плоская пепельница, полная окурков – коротких, с темным фильтром, и других, оставшихся от тонких женских сигарет, с едва заметными следом розовой губной помады. Значит, они лежали здесь вдвоем, курили после секса, в комнате без штор, ничего не стесняясь, ни от кого не прячась – а из окна напротив на них смотрел безумный, одинокий человек, безумный и одинокий настолько, что придумал себе друга, если, конечно, можно верить словам полицейского, который, как врач лишенный сомнений, из защитника готов в любой момент стать палачом. Питер выдвинул ящик, ожидая увидеть там все, что угодно – пистолет, горстку пыли, или труп крысы, изувеченный одной из странных мышеловок Дэнко – но увидел лишь фотографию, не старую, но и не слишком новую, с обтрепанными углами. Легко, почти по-дружески обнимающаяся пара улыбалась, не тому, кто их снимал, а друг другу – бледный мужчина и не красивая, но обаятельная женщина. На обороте округлым почерком было написано что-то на иностранном языке, должно быть, русском или греческом.
Он вернул фото на место, и, задвинув ящик, направился к выходу. Питер не был всесведущим детективом из романа в мягкой обложке, и едва ли мог воссоздать по найденным крошкам чужую жизнь, как восстанавливает палеонтолог тело древнего ящера по одной кости, но, покидая эту квартиру, он почувствовал, как затихают когда-то поглощенные жадной водой предсмертные всхлипы.

* * *

Audiatur et altera pars.

Дом Грэя ничем не напоминал квартиру Дэнко – вещей в нем было чудовищно много. Вдоль ведущей наверх лестницы висели фотографии в рамках – хорошенькая женщина, стареющая от снимка к снимку, двое похожих, как братья, мужчин, и постепенно превращающийся в молодого мужчину юноша, в котором Питер узнал самого мертвого часовщика; в каждом стекле новые и новые отражения, растянутые, искаженные, скользящие, как неупокоенные души, невольно вызывая в памяти сон, увиденный в ту же ночь, когда здесь, не выдержав чего-то слишком тяжелого, повесился хозяин – или, быть может, кто-то повесил его, как преступника. Помня вызывающее спокойствие детектива Беннета, Питер аккуратно открыл каждую дверь, точно ожидая найти за одной из них изобличающие неведомого убийцу улики, разложенные на столе и подписанные карандашом.
На кухне было много посуды – тарелки и блюда пирамидами громоздились за матовыми стеклами шкафов, кружки, разрисованные цветами и фруктами, стояли на рабочем столе, прижимаясь к стене, как пленные, готовые к расстрелу, на сушке лежали две тарелки и две чашки, точно перед смертью Грэй ужинал не один.
В комнате, ближней к кухне, на столе стояла маленькая корзинка со швейными принадлежностями, красная шерстяная нить тонким кровавым ручейком тянулась по блестящему дереву, рядом лежали ножницы, приоткрытые, будто оставленные только что. Над кроватью висело фото той же женщины, которая следила строгим взглядом за лестницей – должно быть, матери Грэя – она гордо улыбалась, чем-то неуловимо похожая на Анжелу Петрелли, и на рамке не было траурной ленты. Чуть ниже висело старое деревянное распятье, Иисус с которого, казалось, добродушно переглядывался с фарфоровыми ангелами и дешевыми сувенирами, заполонившими полки. Из любопытства, уже догадываясь, что не увидит там ничего, что могло бы помочь, Питер заглянул в двухстворчатый шкаф – совсем немного платьев и кофт из дешевой материи, чистых, выглаженных, поджидающих хозяйку, которая не придет, чтобы их надеть. Все выглядело так, точно для своего сына миссис Грэй была еще жива.
Не с ней ли он ужинал, прежде, чем веревка сдавила его горло?
«Он сошел с ума, когда умерла его мать». Проникло ли безумие достаточно глубоко, чтобы привести у убийству?

Узкая дверь в спальню самого Грэя открылась так же тихо и плавно, как входная, и, переступив порог, Питер увидел комнату, почти не отличавшуюся от соседней – те же книги, которые жались друг к другу, как испуганные зверьки, потому, что на полках было слишком мало места, чуть поблескивавшие стеклянные шары, внутри каждого из которых был заключен крошечный, грубо сделанный мир, и узкая, аккуратно застеленная кровать. Питер подошел к ней ближе, и, коснувшись ладонью деревянной спинки, задался вопросом – принимала ли эта постель кого-нибудь, кроме самого Грэя? лежала ли здесь, рядом с ним, женщина, или, может быть другой мужчина? прогибался ли хоть раз матрас под тяжестью двух тел, сливающихся в одно в поцелуях, объятиях, равномерных движениях, древних, как жизнь и смерть? В квартире Дэнко, среди пыли и голых стен, было меньше одиночества. Подойдя к окну, Питер чуть сдвинул занавеску и увидел, всего лишь через улицу, так близко, спинку другой кровати, той, где было место для двоих.

Питер подумал, что выкрашенная белой краской дверь – такая же была и в комнате миссис Грэй – ведет в ванную, но ошибся. Эта комната когда-то была ванной, но хозяин превратил ее в фотолабораторию, залитую красным светом, как кровью, пропитал запахом химических реактивов, давно забытых миром, печатающим на струйных принтерах, и растянул на тонких струнах-нервах над ванной поблескивающие глянцем фотографии, на каждой из которых виднелась низкой могильной плитой спинка двуспальной кровати, над которой пламенем взметались длинные светлые волосы, призраками появлялись искаженные движением и страстью, переплавленными в выдержке, лица. Опознать их по размытым чертам не смог бы никто, но голые стены и незанавешенное окно, подтверждая недавнюю догадку, свидетельствовали громче любых слов. На деревянной полке, повешенной чуть выше того места, где, должно быть, прежде была раковина, шкатулкой с секретом покоился старый фотоаппарат, должно быть, тот самый, сжимая который в руках, Грэй стоял, наполовину укрытый шторами, так же, как его труп был укрыт полумраком, и нажимая на кнопку, как на спусковой крючок, снимал опять и опять, полуприкрыв глаза, глядя сквозь длинные ресницы, не находя в себе сил оторваться от зрелища из чуждого ему и его целомудренному миру.
Питер почувствовал, что почти ушедшие в темноту небытия духи мертвых, явились снова, скорбные, шепчущие, тянущие руки в никуда, как тени вампиров в старых фильмах. Не обыскав всего дома, не заглянув за каждую дверцу и в каждый угол, он, не найдя часов Грэя, почему-то понял, что в доме их нет, и почти услышал призрачное: верни их мне.


6.

Дурные предчувствия хищными птицами садились ему на плечи. Питер ничего не мог сделать с этим беспокойством – как будто где-то в венецианской затхлости, укрытой лихорадочным шепотом приливов и отливов в каналах, таилась, спрятавшаяся под крышей дома, полного дешевых сдаваемых внаем квартир, или в узком переулке, оканчивающимся глухим тупиком, когда-то прекрасная сирена, напевавшая в полголоса: пойди, реши, найди, узнай, чтобы успокоиться. Или, может быть, все из-за монстров, живших под водой и когда-то, уже не вспомнить, в который из множества пасмурных дней, слившихся в памяти в один, купивших душу Питера за мраморный шарик, а теперь закрывших свою лавочку и жаждущих доказать, что они были всего лишь выдумкой подростка, слишком много читавшего и смотревшего на разлагающиеся от времени ржавые останки клеток безымянного зверинца, нашедшего последний приют в Венеции.
Подгоняемый этой жаждой, Питер и на следующий день отправился в путешествие по кривым улочкам, сквозь яркий и солнечный день. Все еще не смолкающие голоса мертвых, мысли об исчезнувших часах, картонные подозрения, как навязчивый шарманочный мотив крутились у него в голове, а было достроенный карточный домик похожей на правду истории – Грэй утопил своего соседа, и повесился сам, не выдержал слабого землетрясения: как это и должно быть в снятых на черно-белую пленку фильмах, детали смели четкую картину, как селевой поток, снова оставив за собой траншеи вопросов. Поэтому, он отправился к «Кукольному театру Дойла», на другой конец города – улица Теней, 16, адрес, который подошел бы новому загородному дому доктора Файбса.

Почти у самых высоких ворот стоял за колченогим мольбертом растрепанный художник, и, в картинно-эффектном экстазе творца, рисовал величественное здание виллы, чуть закатив глаза. Одним взмахом кисти он наложил на тень оранжевый сполох, и, когда Питер уже скрылся за поворотом, несколькими темными мазками обозначил, за стеклом одного из дымно-серых окон, человеческую фигуру – прижатые к стеклу ладони, лицо с раскрытым ртом, глаза, распахнутые широко, точно у трагической маски.

Питер не помнил самого кукольного театра – существовал ли он тогда? – но дорога к улице Теней была ему хорошо знакома – если он и провел где-то в этом городе больше времени, чем у канала с клетками, то именно там, где осели когда-то циркачи, не доехавшие до Гибсонтона, фокусники и канатоходцы, уставшие от своего ремесла, на улице, с виду казавшееся неотличимой ото всех соседних, но в окнах домов которой, то и дело можно было увидеть немолодую женщину, вяжущую, зажав спицы в пальцах ног, а в соседних переулках – уродливого карлика, ковыляющего вразвалку в тумане, похожего на гнома из сказок – и, даже если удавалось разглядеть его лицо, то нельзя было сказать, злой он гном или добрый.
Дома Венеции время почти не изуродовало тарелками телеантенн, лишь паутина проводов, раскинувшаяся между домов, казалось, напоминала о том, что время существует, пусть и идет в некоторых местах медленнее, чем в остальном мире. Свернув с улицы Линкольна – если ли в Америке хоть один городок, где не найти улицы с этим названием? – Питер прошел мимо библиотеки и рыбной лавки, и дома, к окну которого кто-то приклеил много десятилетий назад давно выгоревшее объявление «сдаются комнаты», он миновал темные цитадели прибрежных домов, и вышел к пирсу.
Здесь вода была линяло-светлой, и колотилась в берег исступленно, как страстная любовница, которую сильные руки незримого партнера, его тяжелое тело, его властная ярость снова и снова бросают вперед, неистово ударяя о кровать.
На пирсе стояла девушка – почти девочка, едва ли старше семнадцати лет. Одетая в ярко-красное платье, она смотрела куда-то в небо, а мыски ее светлых мокасин нависали над мутной водой, в толще которой таилась ржавая арматура, острая, как зубы древних хищников. Ветер растрепал золотистые волосы, расступившиеся тучи выпустили солнечный луч, и тот обнял девушку, залил ослепительным сиянием, как желтый прожектор – принцессу из школьного спектакля, и тогда она обернулась и улыбнулась Питеру, бетон под ее ногами мог в любой момент превратиться в пыль – а она лишь снова повернулась лицом к облакам, беспечная, счастливая, точно убежденная в своем бессмертии.
Питер почему-то подумал, что, если бы у Мередит и Нэйтана, была дочь, то, выглядела бы она сейчас точно так же, тех же лет, и, наверное, похожая на мать больше, чем на отца.
– Простите… – обратился он к ней, и не сразу понял, что сделал этот вслух, а не мысленно.
Девушка попятилась, точно собираясь приблизиться к нему, чтобы ответить, и в ту же секунду, треугольный кусок бетона, только что находившийся у нее под ногами, рухнул в пасть угловатого ржавого монстра, когда-то бывшего частью уничтоженных «русских горок», а теперь горбато изогнувшегося и щерившегося со дна. Девушка вздрогнула, и, бросилась бежать, точно за ней гнался сам Сатана. Питер не стал ее преследовать.

* * *

Округлое здание кукольного театра когда-то выглядело нарядно и красиво, как и все дома в Венеции, но сейчас бледно-желтая краска потрескалась и вспухла, местами обнажив штукатурку, тоже тронутую разложением, которое, как медленный пожар, пожирало город, а окна были грязными, точно с обеих сторон их покрыли отпечатками своих пальцев люди, слишком долго смотревшие друг на друга сквозь тонкое стекло, от водосточных труб и из-под простенькой лепнины тянулись дорожками темно-бурые ржавые следы, вызывавшие в памяти ванную комнату Дэнко. Пропитанный преждевременным запустением, вздутый куполом, точно обсерватория, дом напоминавший гигантское яйцо, упавшее со стола, и покрывшееся трещинами, но не разбившееся, невольно вызывал в памяти стишок: Шалтай-болтай сидел на трубе, Шалтай-болтай свалился во сне.
И вся королевская конница вряд ли смогла бы остановить начавшееся разрушение, неотвратимо уничтожающее все, как рак Луиджи Петрелли уничтожил его тело.
В городе, где ни мертвые, ни живые, давно не боящиеся смерти, не закрывают дверей, разумеется, открыт был и кукольный театр, ждущий визита детей, которые не смогут противиться желанию снова увидеть Панча, Джуди и всех их многочисленных потомков – но в холле, разделенном надвое массивной стойкой, похожей на гроб для великана, Питера встретили лишь поблекшие афиши: «Синяя птица», «Люди-змеи», «Странствия сэра Ланселота», и две двери, как в головоломке с тиграми и принцессами, где, выбрав дверь можно было бы оказаться и в объятиях красавицы, и в когтях голодного зверя. В этом запустелом доме детства, здании, перенесшемся прямиком из Страны Чудес, которая навсегда превратилась в склеп безумных фантазий, когда Алиса умерла, вспоминались все детские книжки, стихи и сказки, каждое рождественское ожидание чудес.
Питеру не пришлось делать тяжелый выбор: двухстворчатые двери под кроваво-золотистой надписью «зрительный зал» рука хозяина сковала массивным замком, а широко-невысокая дверь со скромной табличкой «подходящим вход воспрещен» была чуть приоткрыта, точно кто-то в спешке выбежал в нее. По-прежнему не зная, что – или кого – он ищет, Питер скользнул вслед за воображаемым призраком хозяина, который, может быть, забрал часы Грэя, чтобы украсить ими одеяние Мрачного Жнеца, который в конце каждого спектакля должен утаскивать душу Панча прямиком в Ад.
За дверью тянулся коридор, захламленный, как чулан нерадивой хозяйки, поддерживающей видимый порядок в доме, но прячущей, точно неприятную правду, всю грязь там, где не увидят гости, он упирался в еще одну дверь, распахнув которую – как Мальчик-с-Пальчик, как Алиса, как чересчур любопытная жена Синей Бороды – Питер увидел нечто, похожее на музыкальный или, быть может, гадальный, какие путешествовали со старыми бродячими ярмарками, автомат, в щели для монет которого поблескивало ребро четвертака – точно кто-то хотел пропихнуть его пальцем в прорезь, чтобы услышать свое предсказание, или какую-нибудь песню семидесятых, но, вдруг, чем-то испуганный, бросился вверх по тянувшейся слева лестнице, или выскочил наружу, неплотно прикрыв за собой заднюю дверь, так, что в зазор между ней и притолокой голубовато-серой стеной зияет улица. В очертаниях за стеклом Питеру померещилось нечто зловещее, но он, все же не в силах сопротивляться любопытству, подошел ближе. И, вглядевшись в сумеречные глубины, он вздрогнул, задев стоявшую перед ним загадочную не то машину, не то гробницу.

Это была гигантская заводная игрушка, должно быть, действительно переделанная из какого-то старого автомата – светловолосая женщина, кукла, сделанная с изумительной и пугающей реалистичностью, стояла, закрыв глаза, опустив голову, на фоне грубо намалеванного задника – черных стен, темно-синей бесформенной мебели, окна, затянутого темно-серым венецианским туманом, и когда исцарапанный четвертак от легкого удара провалился в блестящую щель, она вскинулась, раскрыла стеклянные глаза и распахнула рот в немом крике, за ее спиной взмыло шелковое пламя, тут же взметнулись вверх ее волосы, и сполохи красных, оранжевых, желтых лампочек наполнили ее стеклянную темницу; женщина пылала, беззвучно разевая рот, извиваясь в огне, корчась, точно действительно испытывая боль, и ритмичное тиканье механизма казалось пощелкиванием горящего дерева, а гудение вентилятора – ревом пожара. Казалось, это тянулось дольше, чем вечность, и где-то родилась и взорвалась целая тысяча сверхновых, пока магия шестеренок и пружин, наконец, не иссякла, лампочки погасли, пламя опало, и женщина снова замерла, похожая на призрака, утопленного в полумраке.
«Что же за человек, этот мистер Дойл? – подумал Питер, отходя на шаг от зловещей незнакомки за стеклом. – Что он за человек, и где он?» Кто ушел бы, оставив не запертыми все двери?
Не решаясь, суеверно помня о Грэе, который откликнулся на его зов молчаливым остекленевшим взглядом мертвеца, Питер недолго выбирал между ведущей в темноту лестницей и приоткрытой дверью, сквозь толстое дерево которой, казалось, можно было различить ленты шелкового одеяния, скрывавшего сирену, которая привела его сюда своим волшебным пением. Оставив за спиной пылающую женщину и коридор, он приблизился к двери, и рывком распахнул ее, чтобы выти на задний двор.
И увидеть еще одно тело.
Грузный мужчина лежал ничком на потрескавшемся асфальте, по которому симметричной кляксой из теста Роршаха, растеклась кровавая лужа. Темного цвета глаза испуганно смотрели на Питера, правый выкатился из глазницы, сломанная, как и шея, левая рука, казалось, зло скалилась, показывая острый край прорвавшей кожу кости. «Шалтай-Болтай сидел на стене, Шалтай-Болтай свалился во сне» – снова вспомнил Питер детский стишок. Толстая крыса, выглядевшая злой карикатурой на мертвеца, ничуть не страшась незнакомого визитера, точно зная, что у него не хватит сейчас сил причинить ей вред, тяжело спрыгнула с мусорного бака и подбежала к трупу; лизнув кровь, и украсив свои усы поблескивающими красными каплями, похожими на рождественские игрушки, она, уже медленнее, приблизилась к голове и попробовала на зуб мочку уха, потом вскарабкалась по плечу и приблизилась к затылку, а за ее хвостом тянулся длинный яркий след.
И вся королевская конница, и вся королевская рать, не сможет Шалтая, Шалтая-Болтая, Болтая-Шалтая собрать.
Питер подался назад. Ему показалось, что вокруг воронами кружатся призрачные убийцы, готовые в любой момент слететь с крыши, и одним взмахом руки или крыла разрезать надвое его тело, он прижался спиной к шершавой двери, которая захлопнулась, когда он отпустил ручку, сама собой, плотно, точно монстр, живший где-то в недрах кукольного театра, сделал глубокий вдох.

И Питер тоже вдохнул, так глубоко, как только смог, чувствуя врывающийся в легкие сонм запахов гнили, крови и разложения – точно Дойл умер давно, хотя, Господи, на самом деле – только что, или, может быть, полчаса назад. Или час. И был всего один способ отдать ему последний долг: позвонить в полицию – заранее зная, что услышишь в конце: «он упал с крыши, такое, знает ли, иногда случается».

@темы: Heroes: Ной Беннет (таб.30), .II.4 Детектив/преступление, #fandom: Heroes

---

С Днём Рождения, Рё!

[mavRrik]

Название: С Днём Рождения, Рё!
Фандом: Prince of Tennis
Герои: Шишидо Рё
Тема: Руки
Объём: 159 слов
Тип: джен
Рейтинг: G
Саммари: десятый ДР Шишидо
Авторские примечания: АУ, пре-канон

С Днём Рождения, Рё!

Сонную тишину воскресного утра прерывают странные звуки. Шишидо, до этого момента сладко спавший, обнимая подушку, резко садится на кровати и прислушивается. Но всё тихо, разве что едва слышно тикает будильник.
Рё зевает во весь рот, потягивается и только собирается лечь снова, как звуки повторяются. Они так похожи на... Неужели?..
С Шишидо в момент слетает весь сон, и он, нашарив под кроватью тапочки, бежит вниз, на кухню, откуда разносится по всему дому громкий собачий лай.
Когда он появляется в дверях, родители, старший брат и бабушка поворачиваются к нему и хором произносят: "С Днём Рождения, Рё!", а ему в голую ногу утыкается чей-то мокрый нос, и его обладатель приветственно лает, виляя хвостом.
Это ведь правда, да? Мне действительно подарили собаку?
Шишидо садится на корточки и с широкой счастливой улыбкой гладит пса по голове. Тот сразу же принимается лизать его руки...
***
Шишидо смотрит на календарь и улыбается. Завтрашнее число - 29 сентября, значит, обязательно случится что-то хорошее. Как тогда, в 10 лет...

@темы: Prince of Tennis: фэндом в целом (таб.30), .I.4 Тело, #fandom: Prince of Tennis

---

[Райт]

Название: Шиноби
Автор: Райт Синориан
Бета: Tameiki
Фандом: Sengoku Basara
Герои: Саске, Касуга, Фума.
Тема: Ночные кошмары
Объем: 754
Тип: ангст
Рейтинг: PG

- У Вас, я возьму свет.
Я имею ввиду эту вещь, спрятанную в Вашем сердце.

Повсюду алый цвет. Тяжелой дымкой окутывает сознание Саске. Забирается в самые сокровенные уголки. Вытягивает за тонкие ниточки нервов то, что сам хозяин сознания не знает, а, скорее, забыл. Ведь от так хотел это забыть. Так старался. Прятался сам от себя. Шиноби, скрывающийся от собственной тени. Но туман знает, кто из них настоящий, и чья сейчас кровь медленно капает с сюрикенов и пальцев Сарутоби Саске. Красные капельки стекают по рукам и растворяются в окружившей все дымке. Красное на красном, говорят, не видно, но это такая же ложь, как и то, что командиру шиноби Тигра из Каи удалось истребить тьму в своем сердце. Над ней невозможно взять верх. Можно забыть, спрятать, но она станет лишь сильнее. Наступит час, и тьма выйдет наружу. И время пришло. Мертвые Такеда Шинген и Санада Юкимура лежали у ног Саске, а его руки были в их крови. Из-за своей ошибки он отнял жизни людей, доверявших ему и любивших его. Старый Тигр с отсеченной головой. Чистая работа и очень ровный срез. И Молодой Тигренок, растерзанный сюрикенами. Казалось, что его рвали дикие собаки. Будто этим двоим достались разные противники. Холодный шиноби и, одновременно, одержимый маньяк. Саске знал их обоих. Они оба спали в нем многие годы. Он был бы рад последовать за господином. Умереть от своих же рук. Ему нечего терять, но предательское оружие выскальзывает из ладоней, растворяясь в красном тумане. Саске понимает, что не может больше двинуться, только смотреть на свои последние жертвы. Смотреть и думать, что из них вытекает слишком много крови, и она уже достает его колен. Вскоре алая жидкость начинает затекать в рот и нос Сарутоби, не давая возможности больше дышать.

- У Вас, благородная господа я возьму це... нет, не это.
Потому что я скую Вас цепями, которыми Вы так наслаждаетесь.

Проклятья не работают на тех, кто в них не верит. Так многие думают, продолжая суеверно бормотать под нос слова, отгоняющие нечистую силу. Но надо ли шиноби идти по пути простых людей? Тем более, если ты - Прекрасный Клинок Бога Войн. Касуга улыбнулась своему отражению в пруду. Идеальная кожа, ровная и бархатистая. Красивые волосы цвета солнца и стройная фигура. Её доспех не скрывал ничего, да и зачем прятать то, чем надо гордиться. Девушка не подозревала о местном духе, прогневавшемся на неё за то, что она позабыла с ним проститься, покидая его территорию. И, разгневавшись, он отнял у неё её главную отраду - красоту.
Уже к вечеру Касуга поняла свою ошибку, когда местные служанки в ужасе разбежались, лишь завидев её идущей по коридору. Однако, не придала этому большого значения, лишь обеспокоившись. Она не могла заставлять господина ждать, а он вызывал её к себе.
Кеншин в ужасе отшатнулся, посмотрев на неё. На лице господина на мгновение мелькнули ужас и презрение. Впрочем он тут же улыбнулся Касуге, как-будто не замечая её преображенной внешности. Разговаривал спокойно, без волнения, как и всегда раньше, а шиноби прятала обезображенную половину лица в тени.
Дни текут, как песок сквозь пальцы, а хозяин все реже вспоминает о своем Прекрасном Клинке, старается не смотреть на неё, и это сводит с ума. Касуга в отчаянии просит для себя задания, чтобы лишь только заглушить боль. И получает работу для прислуги. Разве шиноби должна ходить за водой к колодцу? Касуга понимает тщетность попыток вернуть былую красоту и любовь господина. И холодная вода накрывает её с головой.

- Вы, уважаемый господин...да верно, Вы хотите голос?

Великий шиноби теряет себя в тот момент, когда не сможет выполнять свою работу. В серой грязи расплывались серые же небеса. Темные крысы и черные силуэты проходящих рядом людей не замечали его. Фума Котаро больше не был пугающей реальностью, подстерегающей врагов того, у кого хватало средств заплатить за службу. Осталась легенда и безымянный нищий калека среди безразличной толпы. По воле случая бывший наемник потерял в бою левую ногу, но смог выжить. Никому не нужный теперь, он медленно умирал в грязи, под безразличным взглядом толпы, от голода и жажды. Он, презрев былую гордость, пытался пить из луж, но дрожащие руки не могли зачерпнуть воду. Хотел лакать живительную влагу пополам с нечистотами, но получал удар в живот и оскорбления от спешащего прохожего. Крысы не могли служить едой. С одной ногой далеко не убежишь, а среди мусора не было чего-либо съедобного. И он не мог попросить помощи. Проходящий рядом с ним самурай остановился, задумчиво глядя на нищего. В сердце безногого вспыхнула надежда. Есть еще люди с широкой душой. Его немые молитвы были услышаны. Спасение стоит перед ним. Мгновение - и самурай изучает росчерки красных полос на безупречном лезвии новой катаны. Мастер-оружейник не зря носил свой титул.

Сизый дым от редких благовоний беззвучно растворился в стелющейся по прохладной земле дымке тумана, оставив от ночных кошмаров лишь тревожные воспоминания на самой границе восприятия.

@темы: .II.1 Ужасы, #fandom: Sengoku Basara, Sengoku Basara: фэндом в целом (таб.30)

---

[Сессемару]

Название: Узел.
Фандом: Final Fantasy 12
Герои: Форис Зект, Вэйн Солидор
Тема: Когда закончится канат, завяжи его в узел и держись. (c) Ф. Рузвельт
Объём: 582 слова
Саммари: Переломный момент в жизни Судьи Магистра, когда все, что остается - держаться изо всех сил.
Авторское: В Набудисе на самом деле все было охрененно плохо.

Все бывает в первый раз.
Приятное – первый поцелуй, первая попойка с друзьями, или вязко-гадкое – как первое убийство. Или как первая попытка смыть алкоголем воспоминания, от которых выворачивало, как от отравы. Набрадия клеймом легла на всю его жизнь за несколько минут. Набудис - город-некрополь. Город, который они превратили в некрополь. И дальше - вторая попытка, третья...
Он бежит от друзей и коллег, не в силах выдержать непонимание и молчаливые упреки, и не знает, куда деться. Алкоголь разрушает воспоминания, но на забытье нужны годы, а жизнь тлеет в нем истаявшей свечой, грозя погаснуть до этого славного момента. И только остатки чести не дают решить вопрос более радикально. Но и чести уже совсем немного осталось, так - грязный осадок на самом донышке.
Вылить бы, плюнув, в сточную канаву.
Он даже не удивляется тому, что друзья вовсе не пытаются его остановить. Ему кажется, он вообще не способен удивляться больше ничему.
Разумеется, нашелся человек, без труда доказавший ему обратное. Вэйну Солидору особенно хорошо удавалось удивлять.
Удивительно, что принц оказался в паршивой грязной забегаловке, в Нижнем Аркадисе. Удивительно, как невозмутимо сел на соседний стул, едва заметно наморщив породистый нос.
Форису Зекту быстро надоело удивляться, и он почти выплюнул:
- Мерзавец, ты этим руководил, как ты спишь ночами?
Вместо первого выпада в словесной дуэли, получилась неуклюжая попытка расстроенной дамочки влепить кавалеру пощечину. Стоило ли удивиться тому, что Солидор не стал хищно усмехаться?
Вместо этого Вэйн изучающе повертел в пальцах чужой стакан, прежде чем спокойно, тихо ответить, заставляя Судью Магистра наклониться ближе, лишь бы не пропустить ни одно слово.
- Это можно назвать несчастным случаем, - Солидор словно рассказывал государственную тайну. А может, так и было. - Никто не знал, что камень можно активировать таким способом, или что ты сможешь это сделать. Оружие из легенды о короле династий, но ни одна легенда не упоминает о том, что Райтволл жестом уничтожал целые города.
Он замолчал, и Форис со злостью забрал свой стакан, снова наполняя его до краев.
- Какая разница? Какая, будь оно все проклято, разница, если нам плюют вслед?
- Агрессоры и завоеватели, - мягко соглашается Вэйн, и Форису кажется, что голос завораживает его не хуже заклинания. Не удивительно, что рядом с Солидорами голову теряли и самые прожженые дипломаты. - Можно лицемерно забыть военные подвиги Розарии или сделать вид, что семейство Ондоров не стало бы проводить завоевательные компании, если бы имело в запасах не только магицитовые шахты. Но вместо того, чтобы переживать о нелюбви беженцев к моей персоне, я предпочту сделать все, чтобы ни один из этих проклятых камней не взорвался еще раз. И наказать тех, кто сделал людям подобный подарочек.
Впервые за долгое время, почти вечность, Судья Магистр Форис Зект смеется. Хриплый, уродливый звук, с отблеском истерики и пьяного веселья, как и все остальное в его жизни.
- И Вы вербуете армию наемников для борьбы с богами, Ваше Императорское Высочество? - интересуется он, отсмеявшись. Боясь ответа и готовясь его высмеять.
Принц молчит, перебирает в пальцах прядь собственных волос, расчетливо тянет паузу, словно видит, как натягиваются чужие нервы. И только потом рассчитанным ударом замечает:
- Кому нужна спивающаяся истеричка? Убирайтесь из моей страны, Форис, прежде чем опозорите шлем Магистра.
Вэйн Солидор встает, как встал бы с трона император, и уходит, не оборачиваясь. Форис Зект скрипит зубами и сжимает в кулаке стакан, пока тот не разлетается стеклянными брызгами.
Он уберется из Аркадии, и шлем Магистра останется неопозоренным, как и Дом Зект. В новой, пьянящей и немного истеричной жизни у него останется от родины на память только умение фехтовать, да упрямое желание доказать, что достоин.
Биться с богами, как самое малое.

@темы: Final Fantasy XII: жители Аркадии (таб.30), .V.3 Цитаты, #fandom: Final Fantasy

---

[Mikhael Stokes]

Название: "Привычка свыше нам дана"
Фандом: CSI: LV
Герои: Ник Стоукс, Сара Сайдл
Тема: "Мы - это наши привычки". Аристотель
Объём: 373 слова
Тип: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: все герои не мои

Жизнь большинства есть последовательность определенных ритуалов. С возрастом эти ритуалы сменяют друг друга, постепенно усложняясь с каждым годом.
Повторяя их изо дня в день, мы доводим их до автоматизма, постепенно превращаясь в привычки.
Как несколько тысячелетий назад сказал Аристотель: «Мы-это наши привычки».
Ник Стоукс – яркий пример совокупности положительных привычек.
Каждое утро начинается с получасовой пробежки. Потом чашка кофе с тостами. Сбор на работу. Всегда безупречно выглаженная рубашка или футболка. Всегда вымытая до блеска машина.
За годы работы в лаборатории ни единого опоздания. Безоговорочное следование всем инструкциям и правилам. Лишь изредка он позволял себе высказать свое истинное мнение начальнику в лицо. Правда, после этого его мучила еще одна привычка – совесть.
Все ритуалы-привычки криминалиста Николаса Стоукса сводились к тому, чтобы сделать из него пример для подражания во всем. Сильный, ведущий здоровый образ жизни, умный, добрый, покладистый, неконфликтный, аккуратный, немного наивный брюнет с грустными карими глазами.
Казалось бы, мечта любой девушки. Но все эти привычки были направлены скорее вовне. Внутренний мир оставался вне зоны доступа. Ведь привычка искать в жизни одну-единственную не давала шансов пробиться к сердцу Ника случайной девушке.
Помимо полной отдачи на работе поиск второй половинки был самой сильной привычкой Ника Стоукса, хотя и самой потаенной.
Сара Сайдл всю свою сознательную жизнь пыталась избавиться от многих своих привычек.
Часто утро ее начиналось с бутылки пива, которое позволяло на время забыть об одиночестве – главной вредной привычке.
Как ни старалась Сара избавиться от нее, но каждый раз почему-то терпела фиаско. Как следствие – доминирование мужских черт характера, мужских привычек. Вместо юбок и кофточек - джинсы и футболки. Минимум косметики. Некая грубость и прямолинейность в общении, скорее даже нетерпимость.
Но под всей этой оболочкой скрывалась хрупкая, кроткая девушка, жаждущая любви и тепла, как жаждет воды путник в пустыне.
Так и были бы Ник Стоукс и Сара Сайдл рабами своих привычек, если бы не встретили друг друга. Не сразу поняли они, какая молния сверкнула между ними. Но от этого разряда старые привычки стали рассыпаться, трещать по швам.
Наконец все стало на свои места. Инь и Ян воссоединились. Стали формироваться новые привычки-ритуалы. Вместо пива по утрам бокал красного вина за воскресным ужином. Без единого зазрения совести завалиться на диван в комнате отдыха лаборатории прямо в обуви.
А главной новой привычкой, делимой теперь на двоих, стала любовь. Хотя любовь не может быть привычкой. Это дар свыше.

@темы: .V.3 Цитаты, #fandom: CSI, CSI: Ник Стоукс, Сара Сайдл (таб.30)

---

[AlyonaSL]

Название: Наши привычки
Фандом: X-over CSI LV - House, M.D.
Герои: Гил Гриссом/Грэг Сандерс, Грэгори Хаус/Джеймс Уилсон
Тема: "Мы - это наши привычки. Аристотель"
Объём: 1910 слов
Тип: слэш
Рейтинг: РG-13
От автора: POV Гил Гриссом
Саммари: "...нам обоим сразу стало ясно, что сейчас уже без разницы, сколько Грэгу сегодня лет. И сколько лет будет мне в августе. Просто мы живем дальше без учета всяких дурацких дат, и у нас на заднем дворе пахнет дымом – легким, теплым, древесным..."
Дисклеймер: всё чужое. Моя только любовь.


НАШИ ПРИВЫЧКИ


Куда подевался мальчик, которым был я когда-то?
Скажите, долгая старость - награда или расплата?
Где умирают птицы? Сколько лет сентябрю?
Понимает ли море то, что я говорю?
Кто там рыдает в ночи, человек или птица?
Как зовется звезда, которая тебе снится?..

Пабло Неруда


Волосы Грэга пахнут дымом.
Раньше это был тревожный запах. Все эти запахи: дыма, гари, жженой пластмассы... Они тревожили его с самого две тысячи второго года, с чертового взрыва. Потом еще года три он не мог спокойно ходить по лаборатории: всё чудилось, что «горелым пахнет».
И мне тоже чудилось, что греха таить. Так вдвоем украдкой ходили и нюхали, как две ищейки.
Эх, знать бы, где упасть…
После, в две тысячи седьмом, ему досталось снова. Запахи железа, крови, мокрого асфальта – новый кошмар еще на несколько лет. Слава богу, что сейчас вроде это всё улеглось.
Хотя чего же удивительного? Я с самого начала это знал: что Грэг, как и я, чувствителен к запахам. Мы еще долго над этим шутили, когда у нас всё только началось. И по поводу того, что я сам не пользовался парфюмом – мешает работе, и что запах его любимого Грин Джинса – древесно-свежий, волнующий – чуть ли не до следующих выходных оставался в моей – в нашей! - постели. И когда я спал один, мне опять снились те, давние сны. Только уже счастливые. Очень.
Господи, неужели было такое время, когда я спал один?..
Столько лет прошло: я сам уже сбился со счета. Менялись вокруг места, обстоятельства, люди. Только мы с Грэгом оставались до странности неизменными – или просто не замечали, как меняемся, потому что впитывали друг друга каждый день?..
Я вообще никогда не связывался со всякими датами. Поэтому когда неделю назад Грэг сказал «знаешь, Медведь, я не буду отмечать, ну его к богу», - я не сразу сообразил, что говорит он о своем дне рождения. Потому что через неделю как раз пятое мая. И что он не хочет его отмечать, потому что дата не круглая.
Сорок четыре года.
Вот тогда, утром, за столом на кухне, в самой что ни на есть обыденной обстановке, я понял, что вообще произошло: в моей жизни, в его жизни и в нашей общей.
Мы провели вместе… без малого восемнадцать лет. Прожили в одном доме – семнадцать. А впервые увидели друг друга… страшно подумать: скоро два десятилетия назад.
Сейчас, когда этот суматошный и все-таки праздничный день прошел, я сижу рядом с Грэгом на нашей общей постели – и думаю, что он, конечно же, изменился. Стал старше, мягко говоря. Взрослее. Серьезнее. Если уж так говорить – ему сейчас столько, сколько мне было тогда: когда я впервые увидел его в лаборатории. И он сказал мне «Здравствуйте, сэр», а я где-то глубоко в бессознательном уже понял, что жизнь моя больше не будет прежней.
Скоро двадцать лет этому дню. Господи боже мой.
За это время мы обрели общих друзей, - вот сейчас они, эти друзья, спят после трудов праведных в гостевой комнате. Неужели за все эти годы, что мы с ними знакомы, я никак не привыкну к их сюрпризам? Сто раз намекал Хаусу, что не люблю сюрпризов, но он неизменно делал вид, что не понимает моих намеков. И они с Уилсоном продолжали сваливаться к нам, как снег на голову, – и почему-то, по здравому размышлению, всегда удивительно вовремя.
Вот и сегодня в девять утра, - был ли я так уж поражен, когда у калитки затормозило такси, и гости вылезли из салона - оба с какими-то сумками и свертками? Хаус открыл калитку ногой, вопрошая безо всякого приветствия:
- Эй, Грис! А где именинник? Спит? Ты его умотал накануне праздничка? Пусть поднимается! Сколько ему стукнуло, говоришь? Ну-у, всего-то! Хватит изображать из себя старых пердунов. Вставайте, я жрать хочу!..
Я развел руками и пошел будить Грэга: он что-то ворчал и натягивал одеяло на голову. А Хаус уже бесцеремонно орал с кухни:
- Эй, криминалисты! У вас в холодильнике в хоккей можно играть!
А потом они с Уилсоном поставили весь наш дом на уши. Притащили из ближайшего супермаркета стейки и вино, откопали в гараже старую барбекюшницу, а на мое замечание, что барбекю на заднем дворе принято делать только на День независимости, Хаус ехидно прищурился:
- Да плевать мне на эти порядки. Лично у меня каждый день – День независимости! Посему несите стаканы, надо же выпить за именинника…
Мы с Грэгом стояли и смотрели на него – развившего в нашем доме бурную деятельность, причем это не раздражало и не утомляло, а наобоорот, становилось как-то легко и весело. Несмотря на то, что оба мы откровенно не выспались.
- Что стоишь как столб, лаборант, иди мясо поливать!..
И нам обоим сразу стало ясно, что сейчас уже без разницы, сколько Грэгу сегодня лет. И сколько лет будет мне в августе. Просто мы живем дальше без учета всяких дурацких дат, и у нас на заднем дворе пахнет дымом – легким, теплым, древесным, - и Хаус, хоть и изрядно поседевший, но все такой же властный большой ребенок, опять командует Уилсоном и называет Грэга – своего тезку - лаборантом. Сейчас, когда мы выпьем по первой за здоровье именинника, я расскажу Хаусу, что лаборанты действительно остались в прошлом, а Грэгори Сандерс в этом году будет рекомендован мной на должность супервайзора смены: и мы выпьем еще по одной за это назначение и за то, что спираль нашей жизни дает новый виток. Но Хаус, поставив пустой стакан, все равно усмехнется и скажет:
- Ну что, лаборант, - с повышением!..
Грэг потом будет его спрашивать, сколько лет тот намерен называть его лаборантом. А Хаус ответит, прищурившись, словно от дыма:
- Я просто так привык. И всё!..
- Грис, у тебя найдется цитата по этому случаю? – поинтересуется Уилсон. И я скажу им:
- Безусловно! Аристотель, например, говорил, что мы – это наши привычки. По сути-то так и есть: привычки определяют всю нашу жизнь, и потому…
А потом я замолчу, потому что подумаю: неправильно ведь. Не совсем верно, скажем так.
У меня было множество своих привычек – давних, взлелеянных: жить одному, спать одному, возиться с тарантулами и напрочь игнорировать всякое социальное общение. И разумеется, всякую любовь: я, грешным делом, вообще считал это чувство родом зависимости, которое порабощает эмоции и делает человека неспособным управлять своими поступками. Я тогда не знал еще, что всего через пару недель к нам в лабораторию придет новый сотрудник и со временем перевернет к чертовой матери всю мою жизнь вместе с привычками.
Но с другой стороны, получается, что цитата как раз верная? Я обрел другие привычки, и сам стал другим. Я теперь привык думать о собственной безопасности, потому что теперь было – для кого. Я стал беспокоиться о другом человеке – не как о сотруднике, больше! Я привык в рабочем кабинете класть перед собой телефон не потому, что ждал нового вызова в поле: просто Грэг иногда присылал мне смешные и волнующие СМСки. Я привык читать и даже со временем набирать эти чертовы СМС-ки, - поначалу ругая всех тех, кто придумать писать буковками на клавиатуре мобильника. И самое главное – я привык жить не один. Привык спать с ним вместе, завтракать с ним вместе, и даже к Мэнсону его кошмарному привык: как и он к моим тарантулам, хоть и боялся их до невозможности.
У меня появилась привычка на работе, выходя с Грэгом в поле, просто протягивать руку за спину – и знать, что Грэг вложит в мою ладонь именно тот инструмент, который мне сейчас нужен. Коллеги сочли это рабочей сыгранностью и «подхалимажем» стажера: а мы с Грэгом были чертовски рады, что им не приходит в головы ничего большего. А когда пришло… что ж, к тому времени я давно привык, что хожу по краю с Грэгом вместе, и что когда-нибудь тайное станет явным. Поэтому то, что всё открылось, мы с ним перенесли куда спокойнее, чем наше тогдашнее начальство.
Среди наших общих привычек появилось много того, о чем я и подумать не мог в своей прежней жизни. Например, живая елка на рождество. То же барбекю на День независимости. Подарки друзьям. Грэг научил меня всему этому, и я не заметил, как это стало частью нашего совместного житья. А еще… он научил меня говорить вслух, как мне с ним хорошо. Научил меня стонать во время наших занятий любовью. Научил шептать ему на ухо разные нежности, - я и не знал, что такие слова существуют в моем лексиконе. Но мало ли что может всплыть из глубин бессознательного после того, что он делал со мной в постели? Я ведь до сих пор сам себя не узнаЮ, насколько бываю наедине с ним открытым эмоционально.
Надо же, я когда-то считал всё это зависимостью.
Видимо, все дело не в самой любви, а в том, к кому ты ее испытываешь. И в том, кто испытывает ее к тебе. Кто-то хочет подавить тебя любовью, кто-то - задушить, кто-то - унизить. И очень редко любящий пытается встать рядом с тобой.
Вот он – смог. Может быть, поэтому я ему и ответил.
И единственное, что за эти годы не стало привычкой – это наши чувства, наши отношения. Потому что они меняются каждый день, хоть мы и не отдаем себе в этом отчета. Они растут и крепнут, становясь более зрелыми и глубокими с каждым днем и каждым годом, – а мы уже и не считаем этих лет, каждый день заново открывая что-то новое друг в друге. Может быть, именно поэтому не замечаем, сколько времени прошло за этим совместным изучением.
И когда я тихонько глажу Грэга по голове, наклоняясь ближе, чтобы вдохнуть запах его волос, – мне особенно ясно видится, что он сам никогда не станет моей привычкой. Не станет обыденностью.
Его волосы пахнут дымом – теплым, древесным, - потому что сегодня мы праздновали его день рождения и устроили барбекю на заднем дворе; к нам приехали друзья, и шум от этой вечеринки, наверное, разносился по всему кварталу: словно Грэгу исполнилось самое большее двадцать пять.
Теперь всё утихло, и все устроились на ночлег. Но ко мне никак не идет сон, и я сижу рядом с Грэгом на постели: смотрю на его спокойное во сне лицо, на легкую улыбку на обветренных губах – и понимаю, что тот мальчишка, которого я встретил почти двадцать лет назад, - шумный, разговорчивый, пристающий ко мне с вопросами – никуда не делся. Он иногда просыпается и начинает чудить, вот как сегодня: когда они вместе с Хаусом утащились курить в кусты. Как подростки. Еще и от этого волосы Грэга пахнут дымом. А губы, наверное, слегка горьковатые на вкус.
Ведь за весь этот вечер я так его и не поцеловал. И не потому, что мы, по словам Хауса, изображаем старых пердунов. Просто мы не можем… при людях. Даже при друзьях.
Но сейчас я наконец могу наклониться и поцеловать его: осторожно, чтобы не разбудить.
Однако не вышло: Грэг вздохнул, заворочался и приоткрыл глаза:
- О… я так и знал, Медведь… это ты…
- А ты кого рассчитывал увидеть? Хауса? Или кого-нибудь из наших новеньких техников?..
- Ой, как смешно, - улыбается Грэг ещё сквозь сон. – И что у тебя за привычка такая - постоянно задавать мне вопросы?
- Но я же твой босс, - я придвигаюсь ближе. Мне уже тоже весело.
- Ты мой Медведь, - сонно отвечает Грэг. – Вместе со всеми своими привычками…
- А ты ушастый, – не остаюсь я в долгу. В конце концов, мы оба выпили по бокалу на его дне рождения.
- Черт подери, Гил, - ворчит Грэг в подушку. – Я здоровый мужик, мне сорок четыре года, у меня уже седые волосы… на голове, – он усмехается, - и ты до сих пор называешь меня «ушастый»?
- А что же ты хочешь? Аристотель ведь сказал, что наши привычки…
И тут Грэг поворачивается, протягивает руку и опрокидывает меня в кровать прямо на себя. Обнимает, даже окончательно не просыпаясь, и что-то бормочет на ухо. Кажется, он хочет сказать «К черту Аристотеля», а мне слышится: «Я тебя люблю».
Или я читаю это по губам?
Просто читать по его губам – это тоже теперь моя привычка. И не самая плохая, между прочим.

@темы: CSI: Гил Гриссом, Грэг Сандерс (таб.30), .V.3 Цитаты, #fandom: CSI

---

[лидлёс скальд]

Название: Леденцы
Фандом: Dogs.
Герои: Локи, Ноки.
Тема: Экзотический
Объём: (в словах или знаках): 187 слов.
Тип: (джен, гет, слэш/фемслэш) джен.
Рейтинг: PG
Саммари: зачем драбблу саммари? О__о
Авторские примечания: не-не-не.

тык-тык

Девочки-близняшки.
Гольфики-помпончики.
Чёлочки-улыбочки.
...Тесаки и пушки.

-Когда закончите, можете купить себе сладкого. Только не переедайте, а то микросхемы слипнутся.
-Да, мамочка!
-Конечно, мамочка!
Две одинаковые радостные улыбки, сияющие глазки, сверкающая сталь.
-Идите.
Близняшки синхронно кивают, и исчезают.
-Локи, как думаешь, какие леденцы лучше взять, апельсиновые или клубничные?
-Но Ноки, мы же ещё не убили того противного дяденьку... - в голосе девочки растерянность.
-Да ладно, Локи, не говори глупостей! Сейчас мы быстренько с ним поиграем, наиграемся по самое не хочу, и пойдём за леденцами.
-Да-а-а... Ноки, а что, если в том магазинчике леденцов не будет? - Локи вдруг замирает. В голосе девочки испуг.
Ноки притихает, задумывается. Ведь правда, и что тогда?
-Знаю! Мы просто пойдём в другой магазин! - радостно изрекает близняшка - Только леденцы какие-нибудь экзотические возьмём...
-Какая ты умная, Ноки! - с восхищением выдаёт Локи.
-Да мы же одинаковые, Локи! Так что ты тоже умная!
Девочки обнимаются, и бегут дальше.
Через полчаса.
-Тётенька, нам два пакетика ананасовых леденцов, и два грейпфрутовых!
Близняшки улыбаются.
Главное, чтобы тётя не заметила, что у них весь подол в крови...
Потом стирать придётся - со вздохом думают девочки, хрустя карамельками.

@темы: .IV.6 Запах, #fandom: Dogs. Bullets and Carnage

---

[лидлёс скальд]

Название: За неделю до праздника.
Фандом: Dogs.
Герои: Бадоу, Хайне.
Тема: мороз.
Объём: (в словах или знаках): 349 слов.
Тип: (джен, гет, слэш/фемслэш) джен.
Рейтинг: PG
Саммари: зачем драбблу саммари? О__о
Авторские примечания: не-не-не.

ага

В холодной полупустой комнате Бадоу с тоской смотрит на отрывной календарь - на желтоватом листочке плохо пропечатанное число 23 и ниже приписка "декабря". Через неделю - Новый год.
Хайне безразличным взглядом скользит по карманному календарику, сегодня суббота - значит, 23. Надо бы уже о подарке для Нилл подумать... И для рыжего придурка тоже.
Бадоу со вздохом натягивает потрёпанные джинсы, полосатый чёрно-белый свитер, ярко-красные носочки, и кое-как зашнуровав кеды, выползает на улицу.
Хайне поправляет бинты на шее, застёгивает куртку, и спокойно выходит из дома.
Бадоу стоит посреди улицы, и пытается сообразить, куда ему сейчас идти.
Хайне направляется к церкви, и мысленно строит планы на ближайшие несколько часов.
Бадоу бесцельно бродит по городу, изредка заходя в магазинчики или кафешки погреться.
Хайне пьёт чай с Нилл и падре, неуверенно улыбаясь, любуется девочкой, вполуха прислушиваясь к тарахтению священника.
Бадоу заказывает себе горячий шоколад на последние деньги, и закуривает, игнорируя табличку "no smoking".
Хайне прощается с Нилл и Эрнестом, и не торопясь идёт через парк к дому рыжего.
Бадоу расплачивается, выходит из кафе, и медленно идёт домой короткой дорогой - через парк, то есть.
На улице мороз, но Хайне, вобщем-то, без разницы. Регенерация - полезная штука.
Бадоу холодно, у него мёрзнет нос, щёки, руки. Озябшие пальцы немеют, Нэйлс дышит на них, пытаясь согреть. Так забавно наблюдать за облачками пара, вырывающимися у него изо рта.
Почему-то Хайне совсем не удивляется, когда на другом конце аллеи видит долговязую фигуру своего непутёвого напарника.
"Вот болван, простудится же..."
Потом они вместе придут домой к Бадоу, и альбинос будет отпаивать его самолично приготовленным глинтвейном, и укроет тремя одеялами, когда рыжего разморит, и он зевнув и бессвязно поблагодарив Хайне, поплетётся спать. Раммштайнер пробудет у него в квартире до утра, чтобы удостовериться в том, что этот придурок не заболел, и потом приготовит им обоим кофе и завтрак.
По-детски удивлённое лицо Бадоу с утра Хайне будет ещё долго вспоминать с улыбкой. И неважно, что после дивана у него какое-то время проболит спина.
Почему-то нужным и правильным казалось ему заботиться о дурном напарнике.
...Но сейчас он просто стоит в паре метров от Бадоу, и смотрит на то, как он пытается согреть озябшие руки.

@темы: .III.4 Погода, #fandom: Dogs. Bullets and Carnage

---

[лидлёс скальд]

Название: Аромат его мира.
Фэндом: Dogs
Герои: Падре, Нилл.
Тема: тонкий запах
Объём: (в словах или знаках): 281 слов.
Тип: (джен, гет, слэш/фемслэш) джен.
Рейтинг: PG
Саммари: зачем драбблу саммари? О__о
Авторские примечания: не-не-не.

здесь

Утро. Он не видит, просто знает. Наощупь одевается, поправляет волосы, и спускается вниз, в помещение храма. Темнота в глазах - привычная, она не пугает. Тем более, что в церкви он и так всё знает до малейшей детали.
Деревянная винтовая лестница, 17 ступенек. Шершавые перила, едва слышный скрип.
Эрнест уже почти не помнит, как потерял зрение. Боли не было, но регенерация не смогла противостоять настолько сильным изменениям в его организме, и он остался слепым. Воспринимать окружающий мир с помощью звуков, прикосновений и запахов - не совсем удобно, но выбора у него не было.
Главное - научиться различать. И с этим проблем не возникло. У Раммштайнера была хорошая память.

Сначала был Хайне. Тяжёлый, неприятный запах крови, ненависти, и больничной одежды - ну, такой неудобной, из грубой белой ткани, после которой чешется всё тело. Жёсткие волосы, сухая шелушащаяся кожа.
Потом - металл. Оружие, серёжки в ушах, цепь на кожаных брюках. Запах смерти. Работа наёмника, неудивительно.

Потом появился напарник его ученика. Бадоу. Имя-то какое... Низкое, тягучее, как патока. Уже можно предположить, что он из себя представляет.
...На самом деле, совсем не то, что он сначала подумал.
Табак, перебивающий всё остальное начисто. Через какое-то время становится возможным разобрать шампунь, специи и сладковатый запах пыли. Секущиеся длинные волосы, джинсы и одежда из натуральных тканей.
Потом - оружие, кровь, злорадство. Запах смерти. С Хайне они сработались.

Затем... Тонкий запах корицы, миндаля и ванили.
Чуть дальше сигареты и металл. Господь мой Бог, кого они ему привели?
...И тонкие пальчики, осторожно касающиеся его ладони.
Нилл...
В тот день Эрнест Раммштайнер впервые пожалел, что не сможет её увидеть.

Он никогда не считал свою слепоту слабостью. Он считал, что его зрение острее, чем у многих, потому что глаза его не застилали иллюзии.

@темы: .IV.6 Запах, #fandom: Dogs. Bullets and Carnage

---

[лидлёс скальд]

Название: Сказки к чаю.
Фэндом: Dogs
Герои: Падре, Нилл.
Тема: гроза
Объём: (в словах или знаках): 290 слов.
Тип: (джен, гет, слэш/фемслэш) джен.
Рейтинг: PG
Саммари: зачем драбблу саммари? О__о
Авторские примечания: не-не-не.

да-да

За окном гроза. Плохо... Они ведь только в магазин собирались. Он обещал купить то же печенье, что в прошлый раз принёс напарник Хайнэ. Рыжий такой, длинный... Бадоу, точно. А теперь - гроза... На улице мокро и холодно, и громыхает постоянно, и... плохо, в общем.
Зато сделав горячего чаю с ромашкой и мятой себе и ему, можно забраться в кресло с ногами, и закутавшись в плед, вернуться, наконец, к недочитанной книжке. Сказки Оскара Уальда.
Чай в большой кружке в виде полосатого кота стынет в сторонке, а она увлечённо вчитывается в чёрные строчки. Жёлтые страницы (не от времени, просто бумага плохая) пахнут пылью, сухо и сладко.
Струи дождя бьют по стеклу.
Дочитав последнюю сказку, на несколько секунд становится грустно - больше не будет ни Великана-эгоиста, ни жестокого Звёздного Мальчика, ни капризной Инфанты - ни других, с кем можно было бы провести ещё один грозовой вечер. Но только на несколько секунд. Потом девочка поднимает голову, и сталкивается со слепым взглядом падре. Он улыбается, и зовёт её к себе - странно, такое ощущение, будто он видел, как она закрыла книгу.
Нилл выбирается из кресла, и вместе с пледом перебирается в соседнее, устраивается поудобнее, укрывает и себя, и священника. Эрнест осторожно приобнимает её за плечи и проводит ладонью по волосам.
-Понравилась книга?
Девочка кивает, и найдя его ладонь, прикасается пальчиками к сухой (прямо как книжная бумага), чуть шершавой коже.
"Сказки интересные, но... мне больше со счастливым концом нравятся."
Она смущённо улыбается.
Падре тихонько смеётся.
-Я понимаю, но в жизни далеко не всегда бывают хэппи-энды.
"Возможно, ты прав... но ведь мечтать же никто не запрещает, правда?"
Эрнест пожимает плечами.
-Ну конечно... Выпьем ещё чаю?..
Его волосы пахнут мёдом и пылью почему-то. Ну, книжной такой, библиотечной.
Когда гроза закончится, они обязательно пойдут гулять. И, наверное, в кондитерскую.

@темы: .III.4 Погода, #fandom: Dogs. Bullets and Carnage

---

[лидлёс скальд]

Название: У природы...
Фандом: Dogs.
Герои: Бадоу, Хайне.
Тема: дождь.
Объём: (в словах или знаках): 200 слов.
Тип: (джен, гет, слэш/фемслэш) джен.
Рейтинг: PG
Саммари: зачем драбблу саммари? О__о
Авторские примечания: не-не-не.

тыц

В какой-то дурацкой книжке Бадоу видит словосочетание "летний дождь". В то же предложение входят слова "тёплый", "радуга", "бегать босиком по лужам".
Бадоу смеётся, и думает, какой же автор идиот.
Пишет какие-то глупости.
В их мире нет лета.
И радуги тоже нет.
А дождь бывает только вместе со снегом, холодный, и луж после него не остаётся.
Но в целом у Нэйлса нет претензий к погоде, и это не то, чем по его мнению, следует забивать себе голову.
И поэтому он встаёт с продавленного выцветшего терракотового дивана, проходит мимо окна, не глядя в него - зачем, ведь он и так знает, что там сейчас творится - и идёт на кухню. Пить горячий чай с лимоном, курить, и думать о том, как же тоскливо жить в мире, где только одно время года.
Через сорок три минуты к нему завалится мокрый заснеженный матерящийся Хайне, наследит в коридоре, слопает ужин, и повалявшись на диване рядом с Бадоу, утопает в церковь. Или ещё куда.
А Бадоу помоет посуду, вытрет пол в коридоре, и поправит сбившиеся диванные подушки.
Ощутит себя последней грёбаной домохозяйкой, выматерится на Хайне, и скурит полпачки из личной заначки.
Разозлится на себя ещё сильнее, и пошлёт альбиноса куда подальше.
А потом ляжет спать. На диван с аккуратно разложенными подушками.
Ему приснится тёплый летний дождь. И радуга, отражающаяся в лужах.
За окном идёт мокрый снег.

@темы: .III.4 Погода, #fandom: Dogs. Bullets and Carnage

---

Сайлент Хилл 010/100

[Линн Бранст]

Название: Записки из блокнота Сибил
Фандом: Сайлент Хилл: фандом в целом
Герои: Сибил
Тема: Вторжение. 2/4
Объём: 620 слов
Тип: джен
Рейтинг: R за тематику
Саммари: Сибил продолжает отрицать реальность
Авторские примечания: не мой мир и не претендую.


Запись шесть.
Много писать сейчас не могу, я должна спешить на помощь Гарри.
Если кратко, то я добралась до полицейского участка, взломала несколько нужных дверей, добралась, в том числе, и до секретных документов. Да это признание, я хорошо понимаю, что меня можно судить за вторжение, но, увы, выбора у меня не было. А сейчас к делу.
Начать, нужно с того, что я обнаружила отчеты о наркотиках распространяемых в городе, и о смерти человека расследовавшего дело. Для меня этой информации оказалось недостаточно, поскольку я точно знала, что в сейфах я смогу найти больше. Надеюсь, это послужит смягчающим обстоятельством в дальнейшем, и наказание окажется не таким строгим, как могло бы быть. Но я отвлеклась.
Как я и ожидала, я нашла блокнот с заметками офицера Гуччи. На моё счастье он писал там не только проверенные факты, но и подозрения и вещи, которые нужно было уточнить. Он даже знал о той лавке, в которой исчез Гарри! Но доказать причастность владельца не смог. На тот случай если мои заметки когда-либо будут использованы в суде, я должна написать, так чтобы это не могло быть расценено как сомнения, итак, я уверена, что офицер Гуччи был прав, владелец магазина причастен к обороту наркотиков в городе.
Так же Гуччи писал о «странном происходящем в городе», и я сразу же вспомнила тот самый вопрос Гарри. Ещё стоит учесть, что вскоре после той записи офицер умер «естественной смертью». Вовлечение местных моргов? Или кто-то подделал заключение?
Самое странное, что последние записи в том блокноте походили на мои записки, которые я пишу сейчас. Те же короткие сообщения, какие оставлены мной, словно он каждую минуту ожидал возможной смерти. Если же судить по отчету о вскрытии, он её дождался. Хм. Мне это не нравиться, но, полагаю, в этом месте вполне возможна смерть.
Итак, возвращаясь к делу: я узнала, что за распространение наркотиков в городе ответственны, по подозрениям офицера Гуччи: глава местного культа Далия Гилиспай и доктор местного госпиталя Майкл Кауфманн. Вообще там было больше имен, но привожу только эти, поскольку они могут иметь прямую связь с происходящим сейчас. Если со мной проводили какие-то эксперименты, в чем я теперь уверилась, то доктор подошел бы для этого лучше всего. А имя Далии при мне упомянул Гарри, когда объяснял, как попал в тот магазин. Но дело не только в этом!
Я так же узнала, что Далия семь лет назад сама сожгла свою дочь! Доказательств этого не удалось собрать, и во всем обвинили пожар, но я не секунды не сомневаюсь, что всё было именно так. Я не знаю толком, что тут происходит, но сейчас я на стороне Гарри. Нельзя позволить этой женщине найти ещё одну девочку. Как жаль, что её не посадили тогда. И вот теперь Шерил в этом городе одна, она тоже черноволосая, как была Алесса и ей тоже семь лет! Я даже видела заметку с фотографией Алессы, Шерил как две капли воды похожа на неё!
Когда я видела Шерил последний раз, рядом с ней не было никого из взрослых, никто не сможет защитить её, а ведь здесь бродит одержимая маньячка! Да даже если бы кто и был, я не могу быть уверена, что они с Далией не в сговоре. А я точно знаю, что Далия здесь. В своих хождениях по городу я видела её. И в досье полицейского была её фотография. Вот ещё вопрос, а может ли Гарри быть причастен к жертвоприношениям? Сожжение Алессы могло быть только им, Гуччи тоже так думал. Но я верю Гарри. Он действительно хочет найти дочь.
Мы должны немедленно отыскать девочку и убираться из этого города. Но эту записку я всё же допишу, если что-то случиться, я постараюсь выбросить блокнот, быть может, кто-то потом сможет выяснить, что же со мной произошло и призвать виновных к ответу. На этом всё, а теперь я поспешу к озеру, ведь именно туда направлялась Шерил.
PS: А Гарри хорошенький.

@темы: .II.4 Детектив/преступление, #fandom: Silent Hill, Silent Hill: фэндом в целом (таб.100)

---

[AlyonaSL]

Название: На волнах
Фандом: CSI LV
Герои: Гил Гриссом/Грэг Сандерс
Тема: "пляж"
Объём: 2845 слов
Тип: слэш
Рейтинг: PG-13
Саммари: "Парни, забыв про Гриссома, отошли подальше и начали перебрасываться тихими фразочками между собой. Но Гил привык читать по губам, а также собирать дополнительную информацию."
От автора: В английском языке "прямой" ("стрейт") - значит еще и "гетеросексуальный". Соответственно, "прямой как палка" - "упёрто гетеросексуальный"
Дисклеймер: всё чужое. Моя только любовь.



НА ВОЛНАХ


Когда злосчастная доска для серфинга третий раз ударила Грэга по бедру, он поморщился и с чувством выдохнул:
- Черт знает что! И на кой мы взяли с собой эту бандуру?…
- Ты вроде кататься хотел, - мягко напомнил Гриссом, придерживая соломенную шляпу, чтобы ее не сорвало прибрежным ветром. – Обещал мне показать, как у тебя это здорово выходит…
- Да, но это ты хотел потом полежать в дюнах, а я и знать не знал, что здесь столько до них тащиться!... – высказался было Грэг, но тут же замолчал. И виновато добавил:
- Прости, Медведь.
- Ну вот, а я думал, мы с тобой прямо тут впервые поссоримся, что ли…
Они остановились, посмотрели друг на друга, и Гриссом неожиданно сказал:
- Давай понесу.
«Тяжело же», хотел было ляпнуть Грэг, но тоже вовремя передумал. Доска-то, по большому счету, не тяжелая. Просто широкая и поэтому неудобная, – а Грэг за ту пару лет, что работает в Вегасе, уже и отвык ее носить. Эх, дать бы правда Гилу ее понести. Супервайзор ночной смены в плавках и с доской для серфинга – это зрелище. Жаль, не на что заснять.
- Не надо, Гил, я сам, - улыбнулся Грэг в ответ, перехватил доску, и они пошли дальше.
За все свое время работы в лаборатории Гриссом практически не брал отпусков: разве что мама начинала присылать возмущенные е-мейлы с требованием приехать на Рождество или Пасху. Либо случался какой-нибудь любопытный научный конгресс, - из тех, куда руководство не стремится посылать судебных энтомологов за казенный счет.
А Грэг… да, он в последние два года часто бывал в отпуске, насколько Гил помнит. У техника Сандерса в эти годы накапливалось много «переработок», - это теперь Гриссом знает, что переработки были вызваны не только служебным рвением, хотя и им тоже, конечно. И нередко техник Сандерс просто брал неделю отгулов и улетал сюда же, в Калифорнию: навестить маму и покататься на серфе. Приезжал загорелый, обветренный, и словно еще больше взлохмаченный. Гилу казалось всегда, что Грэг привозит на себе калифорнийский ветер и запах моря. И черт подери, так хотелось тогда хотя бы в мечтах вдохнуть этот запах и ощутить этот вкус…
А вместе они наконец оказались - в ноябре. Тогда, понятно, про всякие калифорнийские ветры и запахи и думать было смешно, - разве что холод пустыни можно было вспомнить и поежиться. Хотя как раз холоду пустыни, получается, они и обязаны тем, что после двух лет мечтаний – причем обоюдных, как потом выяснилось! – всё вот это и произошло?..
- У тебя еще загар остался, надо же, - говорил тогда Гриссом с утра, проводя ладонью по ноге Грэга. А Грэг смеялся:
- Ну да, так с лета и держится! Помнишь, я в июне уезжал на неделю? Мама развела настурции возле дома, а мою доску запихнула в сарай. И тут я приехал, говорю – где моя доска, я пошел кататься…
Грэг гибко потянулся в постели, прижимаясь к Гилу еще плотней. А Гил представил себе своего долгожданного партнера на доске, на волнах, - и невольно сглотнул. Чувствуя, как такой же волной подкатывает очередное возбуждение.
- П-покажи как-нибудь, как катаешься, что ли, - пробормотал он, не имея сил отодвинуться. Хотя понимал, что внезапное желание выдает его с головой. Точнее, с головкой.
- А поехали ближайшим летом вместе в отпуск к моей маме, - расхрабрился Грэг. Даже, можно сказать, обнаглел. Но с другой стороны, чего бы ему не наглеть, если его собственный начальник лежит с ним в постели, и оба совершенно голые, и член строгого босса явно упирается Грэгу в бедро, недвусмысленно говоря о том, что боссу хочется третий раз за ночь?...
Да уж, наголодались они за эти два года просто неприлично. Грешно так думать, но вот что бы раньше этому автобусу в кювет не навернуться?!..

***

Однако Грэг, несмотря на тогдашнюю эмоциональность момента, идею свою запомнил. И в конце мая пришел в кабинет Гриссома с заявлением на отпуск и с чистым листом бумаги.
- И вы тоже пишите, босс, - произнес он по всем правилам субординации. Что, безусловно, было довольно трудно: учитывая тот факт, что с вышеупомянутым боссом техник Сандерс с той ноябрьской ночи проводил почти все выходные. В постели, в гостиной перед телевизором или за бурным обсуждением книг и фильмов.
Но на работе надо было, конечно, держаться. Иначе могли быть неприятности.
- Что писать? – не сразу понял Гриссом, поднимая очки на лоб. Грэг придвинулся ближе и уточнил:
- Заявление. На отпуск. С десятого июня. На две недели.
- Зачем?!
- Ну как зачем? Я же в отпуск собрался с десятого. Вот, заявление написал. И вы пишите, вот листок.
- Не понимаю, – продолжал хмуриться Гриссом. Грэг понял, что Гил не притворяется: он действительно заработался и забыл. Эх, супервайзорская работа и так не сахар, а для Гриссома, известного своей погруженностью в расследования и ненавистью к бумажкам, - тем более. И разумеется, некоторые вещи, не относящиеся к текущим делам, Гил забывает. Но ничего, Грэг ему напомнит.
- Ты же хотел посмотреть, как я на серфе катаюсь? – произнес он вполголоса, потягиваясь прямо у стола. – Вот и поехали… я же тебе обещал…
Ручка в пальцах Гила дрогнула. Он безотчетно придвинул к себе чистый лист, принесенный Грэгом.
- Слушай, - улыбнулся он, тоже говоря шепотом, - а ты помнишь, как мы неделю назад с тобой за завтраком смеялись, что ты как мой подчиненный вполне можешь однажды подать на меня в суд за сексуальные домогательства?
- Помню, - ответил Грэг, автоматически поправляя футболку, которая слегка задралась от потягиваний. – А что?...
- Да ничего, - Гриссом подмигнул и плотнее перехватил ручку. – Надо разузнать, не может ли начальник подать такой же иск на подчиненного? За сексуальные домогательства? Потому что, мне кажется, именно этим ты сейчас и занимаешься… а?
- Пиши, Гил, - не растерялся Грэг. – Должны же мы в конце концов съездить вместе в отпуск? А то вместе только работаем в основном… и спим иногда!
- Причем и то, и другое немаловажно, - подытожил Гриссом и начал писать заявление. На отпуск. С десятого июня, на две недели.
Потому что вряд ли кто на первый раз задумается, почему супервайзор смены и его техник ушли в отпуск одновременно. В крайнем случае решат – что так совпало. И даже то, что уехали они в один штат – ну и что? Они же оба калифорнийцы, вот и поехал каждый на малую родину.

***

Это было что-то потрясающее – идти рядом по берегу и тащить доску под мышкой. Даже ворчать на то, что доска неудобная, тоже было здорово. А еще смотреть, как Гил неуверенно придерживает рукой свою соломенную шляпу. Строго говоря, шляпа была не совсем его: просто мама Грэга, увидев, что «коллега» ее сына приехал в темной бейсболке, и в ней же собирается идти на пляж, разахалась и сказала: «У вас в этой шапке и подавно будет тепловой удар!» А потом полезла на антресоли и достала эту шляпу. Которая принадлежала знаменитому дедушке Олафу, - о чем Грэг не преминул сообщить тут же.
Гил в шляпе выглядел до того забавно, что Грэг позволил себе расхохотаться.
- Нехорошо смеяться над начальством, – укоризненно сказала мама. Но глаза у нее были такие хитрые, что Гил с Грэгом прекрасно поняли: мама в курсе. Как минимум в курсе того, что Гил для Грэга - не только начальство.
Так или иначе, Медведь потащился в этой шляпе на пляж, чему Грэг был страшно рад.
- Слушай, Гил, ходи так всегда, а? Давай у мамы эту шляпу выпросим – она тебе отдаст, я просто уверен! – и езди в ней на вызовы… хоть по городу, хоть в пустыню… увидишь, нашу Кэтрин удар от зависти хватит, это ж такой винтаж!..
- Болван ты, – смеялся Гриссом, одной рукой придерживая шляпу, а второй пытаясь то ли обнять Грэга, то ли дать ему подзатыльник. Скорее, видимо, второе: потому что даже на пустынном пляже в благодатной Калифорнии Гил Гриссом старался не проявлять внешне своих чувств. Как в общем-то, везде и всегда.
Что греха таить, иногда это создавало Грэгу некоторые трудности. Гил был из тех людей, которые даже по малой нужде на трассе не встают прямо около колеса машины, как большинство мужиков, а уходят подальше от дороги и там прячутся в кустах. Однажды Грэг не выдержал:
- Вот скажи, Медведь, от кого ты там прячешься? От меня, что ли? Так неужели еще есть что-то, чего я у тебя не видел?
О да, за полгода весьма близкого общения они разглядели друг друга с головы до ног и обратно. А уж их совместные походы в ванную с утра, ставшие результатом выяснения «кто в сортир первый», давно стали между ними предметом интимных шуток.
- Я в принципе не могу делать это на открытой местности, - раздалось в ответ из кустов. – И вообще: есть вещи, которые никогда не нужно демонстрировать окружающему социуму.
Грэг хотел сказать, что всего социума здесь - он сам, которого Гил вряд ли стесняется, да пара каких-то неопознанных птичек, пролетевших мимо: но плюнул про себя и решил, что Гила в его почти сорок шесть переделывать уже поздно. И в конце концов - ведь какой есть, в такого и влюбился.
Так что о нежных объятиях прямо на пляже, не говоря уже о горячем сексе, Грэг и не мечтал. Ну и ладно. Что ему, в самом деле, всего этого дома не хватает? А сюда они пришли отдыхать: загорать и доску в воде мочить. Вот сейчас дойдут до тех песчаных холмиков, которые Медведю понравились, бросят сумку с пледом и бутербродами, и Грэг побежит кататься на доске, а Гил с берега смотреть будет.
Это ж мечта всей жизни просто. А всё остальное можно и потом, когда…
- Эй, вы оба, с доской!...
Грэг вздрогнул и обернулся.
Сзади к ним приближались двое парней – видимо, местных: с темным загаром, взлохмаченные – выгоревшие патлы так и торчат из-под бейсболок, - и на обоих яркие бордшорты по местной моде: мол, «хоть мы и без досок на пляже, но в серфинге рубим, не боись».
Грэг почувствовал, как напрягся Гил рядом. И сделал полшага вперед:
- Ну, мы с доской. А что? Привет, во-первых?..
- Привет-привет, - один из парней, повыше ростом, с блондинистыми лохмами, тоже подошел ближе. И кивнул на доску:
- Катаешься?
- Есть немного, - ответил Грэг как можно скромнее. – Года два не пробовал, хочу вспомнить.
- Ты местный, или что? – влез в разговор второй парень, невысокий коренастый брюнет.
- Да мы, можно сказать, оба местные, – ответил Грэг. – Я вообще из Сан-Габриеля. Приехал вот к маме на пару недель. Отпуск у меня.
- Ааа! – ухмыльнулся высокий. – К мамочке отдохнуть! А зачем же ты папашку с собой потащил?..
Оба парня нехорошо заржали. Грэг насупился.
- Сам ты папашка, - выдал он уже не столь дружелюбно. - Это начальник мой, между прочим. Он вообще в из Марино дель Рей, там к морю ближе. Так что в следующий раз мы к нему в гости поедем, - правда, босс? Там хоть народ приличный, курортники, а не как тут – подбежали, налетели с вопросами, оскорбляете еще…
- Да уж, молодые люди, вы уж как-то держитесь в рамках закона, - важно сказал Гриссом, словно не замечая, как Грэг старается не фыркнуть от смеха, слушая такую напыщенную речь. – Между прочим, в системе правопорядка не одобряют подобных действий, и мои знакомые в здешней мэрии и полиции, которых я как раз собрался навестить вечером, будут весьма недовольны вашим поведением…
К концу тирады Грэг едва сдерживал хохот, а оба местных парня порядком оробели.
- Вы что, правда… из полиции?. – промямлил коренастый.
- Правда-правда, - заявил Грэг. – Настоящих преступников ловим. Так что шли бы вы отсюда, пока не…
- Что, и трупы видели?! – не унимался брюнет. – Реально?..
- Тыщу раз, – Грэг принял гордую позу. Гриссом смотрел на него и еле заметно улыбался.
А потом вдруг неожиданно сказал:
- Но сюда мы приехали отдыхать, если вы не возражаете. Грэг, давай сумку, иди катайся…
Ах, как хорошо Гил Гриссом знал своего партнера. Этому способствовало многое: и больше двух лет работы вместе, и долгое вызревание взаимного чувства, и теперь уже почти семь месяцев близкого, интимного общения. А сейчас Гриссом прямо чувствовал, как Грэгу хочется взять доску – и на волну: чтобы показать этим местным зазнайкам, что сам он и так-то не лыком шит, а к тому же еще и не забыл, как на серфе стоят. Хоть и нет у него настолько крутых бордшортов и такого бронзового загара.
Гил невольно проводил взглядом фигуру Грэга, которому повторять два раза не пришлось, и подумал:
«Загар – дело наживное. Да и говорят, вредно чересчур много…»
А потом уже молча любовался зрелищем: как Грэг вскакивает на доску, как ныряет с волны на волну, и его гибкое тело словно летает над водой, - настолько он весь в своей стихии, в своем увлечении, и от этого просто захватывает дух, и начинаешь гордиться своим мальчишкой, и даже снова немножко его хотеть… и тут становится слегка не по себе: оттого, что рядом вроде бы стоят еще зрители.
Гриссом посмотрел на двоих «зрителей»: те тоже никуда не девались, и стояли, явно приоткрыв рты от удивления.
- Во дает, - выдохнул долговязый блондин. – Сильно как!
- Мастер, - кивнул брюнет. – Явно с детства на серфе… правильно ведь?
Гриссом не сразу понял, что последний вопрос обращен к нему. А когда разобрался – ответил:
- Да, с трех лет.
- А сейчас ему сколько?..
- Двадцать семь, - произнес Гил, задумавшись буквально на секунду. Даже самому Грэгу он никак не мог признаться, что эти две цифры – собственный возраст и возраст Грэга – волновали его еще достаточно сильно. По крайней мере – настолько, чтобы помнить эти меняющиеся с каждым годом числа так, что спроси – и сразу всплывает в голове.
- Двадцать се-е-емь?! - протянул брюнет то ли с недоверием, то ли с завистью. - А я думал – года двадцать два!..
Гриссом даже не успел отреагировать, как блондин влез со своим вопросом:
- А вам сколько?..
Гил собрался было отрезать «Какая разница», но передумал. Помолчал минуты две, глядя, как Грэг все еще носится по волнам, помахивая рукой с доски, и ответил:
- Сорок шесть скоро. А что?
- Да ничего… а вы правда, что ли, его босс?..
Гилу стало весело.
- Да, – сказал он с напускным достоинством. А про себя припомнил старое правило: «Говорить всегда правду, и только правду, – но не всю правду».
Уж не этим местным парням на пляже стоит рассказывать, что Гил Грэгу не только босс. В конце концов, это исключительно личное дело. Пусть даже департамент полиции так не думает.
Парни, однако, продолжали любопытствовать:
- А чё, вы правда в полиции работаете?.
- Правда, – Гриссом усмехнулся уже в открытую. - В криминалистической лаборатории Лас-Вегаса.
- Ве-егаса?!.. Ух тыыы! А вы в Белладжио когда-нибудь были внутри?
- Много раз, – улыбнулся Гил, радуясь, что разговор уходит от щекотливой темы. – И в Белладжио, и в Сфере, и в Лас Пальмас. Там красиво, - он тонко издевался над парнями, но те, впечатленные новостью, не понимали.
Тем временем Грэг подгреб к мелководью и пошел на берег, придерживая доску на бедре.
Парни, забыв про Гриссома, отошли подальше и начали перебрасываться тихими фразочками между собой. Такими тихими, что разобрать было ничего нельзя. Но Гил привык читать по губам, а также собирать дополнительную информацию.
- Хорош, - сказал блондин: наверное, с восхищением.
- Думаешь, из наших? – отозвался брюнет.
- Да у него это на лбу написано, - блондин вздохнул. – И угораздило же его припереться сюда с этим кривоногим боссом? Так бы мы его поклеили на тройничок, а? Я был бы в серединке…
-Чегой-то ты всегда в серединке? Как кого на пляже клеим – так ты всегда!
- Ну ладно, на спичках бы потянули… но ты губищи-то закатай, – ты видишь, он с боссом! А босс, несмотря на его кривые ноги, явно прямой как палка! Бедный парень, мог бы в своей лабе мощную карьеру сделать с таким телом… но не тот случай! Его, похоже, правда сюда привезли учить серфингу эту старую развалину. Блин, пойдем отсюда, у меня щас штаны от разочарования треснут!..
- Ты только это его боссу не ляпни, а то он тебе по морде двинет. У него такое лицо, словно он вообще считает секс развратом, а уж такой – особенно…
Тут Грэг подошел ближе, словно забыв обо всем, весь охваченный возбуждением от удачного катания:
- Ну как?..
Парни проводили его взглядом, отмечая, что говорит это он явно не им обоим, а тому самому своему боссу. Который, по их предположениям, «прямой как палка».
- Ну как, Гил? Тебе понравилось?..
- Очень, - Гриссом сделал несколько шагов навстречу Грэгу и взял у него из рук доску. – Я вот думаю – может, и мне попробовать? Пойдем, ты мне покажешь? Или тебе отдохнуть надо?
А потом сказал ошарашенному парню на ухо, видя, как тот удивленно хлопает глазами:
- Правда, пойдем, попробуем? Я, во-первых, открыт для всего нового, во-вторых, пусть эти двое не думают, что я такая уж старая развалина, а в-третьих… - он совсем понизил голос и сказал практически одними губами: - Ты знаешь, что они тебя хотели на тройничок склеить? Если бы не твой босс, прямой, как палка?..
И тут Грэг заржал. Обхватил Гила, забыв про доску, и заржал. Они смеялись вместе, спинами чуя, как те двое пялятся на них, офонарев окончательно.
А потом Гриссом обнял Грэга за бедра, прижал к себе, поцеловал в ухо… и они так и пошли в обнимку обратно в воду вместе с доской. Грэг шел и таял от гордости и удовольствия: уж он-то знал, что стоило Железному Гриссому решиться на такую демонстрацию чувств при посторонних.Интересно все-таки, чего конкретно наговорили тут эти посторонние, раз это вызвало такие последствия?..
Но надо думать, Медведь все в подробностях вечером расскажет: когда они вдвоем придут с пляжа, пообедают и заберутся в постель. А мама тем временем деликатно уйдет в садик болтать с соседкой и ухаживать за настурциями.

@темы: CSI: Гил Гриссом, Грэг Сандерс (таб.30), #fandom: CSI, .III.3 Места

---

[Mikhael Stokes]

Название: "Во имя"
Фандом: CSI: LV
Герои: Ник Стоукс, Сара Сайдл
Тема: Контрабанда
Объём: 453 слова
Тип: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: все герои не мои

Сара Сайдл поднялась на третий этаж общежития Университета Невады. Постучала три раза в дверь комнаты номер триста тринадцать, потом еще два раза. Дверь открыл высокий чернокожий парень в спортивных штанах и майке. Облокотившись о косяк двери, он стал внимательно стал рассматривать ночную гостью.
Я от профессора Иванова, - произнесла Сара пароль. Хозяин комнаты махнул головой, приглашая девушку войти. Она зашла и села в кресло, закинув ногу на ногу.
Парень подошел к секретеру и вынул из его недр небольшой пакетик. Усевшись напротив гостьи на стул, он спросил:
- Скажите, а зачем вам такая редкая в наших краях травка?
- Тебя это сильно волнует? - Сара хотела поскорее покинуть это место. Да и лишние вопросы
от наркодилера ей были не нужны.
- Нет, мэм. Просто обычно у меня заказывают марихуану или героин. А тут вдруг приходите
Вы и просите достать для вас аконит. Причем обязательно растущий на Дальнем Востоке России,
- Послушай, Гордон, я тебе весьма признательна за то, что ты, рискуя потерять своих ребят на таможне, все же провез аконит. Сейчас ты отдашь мне пакетик, а я тебе – твои деньги. И мы больше никогда не увидим друг друга, - желание уйти усиливалось с каждой минутой. - Только давай сделаем это без лишних вопросов.
Гордон лишь пожал плечами и положил на журнальный столик пакетик с корнем аконита. Сара протянула ему пачку долларов, взяла покупку и спешно ушла, даже не попрощавшись.
«Да, это контрабанда. Но не я провезла корень на территорию страны. Это сделал Гордон, точнее его ребята», - по пути домой девушка пыталась успокоиться и привести мысли в порядок. - «Но иначе нельзя. Пусть я то же теперь замешана в этом деле, но Гордон будет молчать. Это в его интересах.»
Тихо открыв входную дверь и проскользнув в квартиру, Сара быстро переоделась и легла рядом с Ником. Завтра у него выходной, он проспит как минимум до полудня. Значит Сара успеет придумать, куда положить мешочек с травами для защиты.
Видимо, цыганка Сабина была права – кошмары с каждым разом становились все реалистичнее. И это пугало Сару. Именно поэтому она решила все-таки сделать так как сказала Сабина.
Но если три травы она нашла довольно легко, в фитоаптеке, то корень аконита манджурского на территории Штатов было достать практически невозможно. Даже в магазинчике, торгующем магическими принадлежностями, от нее шарахнулись, как от прокаженной.
Тогда Сара решила обратиться к наркодилерам. Лишь Гордон согласился выполнить столь экзотический заказ, хотя было безумно рискованно пытаться перевозить через две границы корень ядовитого растения.
Сара как никто знала, чем это может быть чревато. Ее воображение рисовало заголовки газет «ОФИЦЕР ПОЛИЦИИ ЗАМЕШАНА В КОНТРАБАНДЕ», «ЗАЧЕМ КРИМИНАЛИСТУ ПОНАДОБИЛОСЬ ЯДОВИТОЕ РАСТЕНИЕ?», «ПОЛИЦИЯ И НАРКОТОРГОВЦЫ В СГОВОРЕ». Но ей было наплевать на последствия. «Во имя! Во имя любви и счастья! Во имя Ника и меня!» - эти слова горели яркой неоновой вывеской перед глазами девушки, когда она пришивала маленький мешочек к внутреннему карману куртки Ника.

@темы: .II.4 Детектив/преступление, #fandom: CSI, CSI: Ник Стоукс, Сара Сайдл (таб.30)

---

[Mikhael Stokes]

Название: "Фатум"
Фандом: CSI: LV
Герои: Ник Стоукс, Сара Сайдл
Тема: Мошенничество
Объём: 1505 слов
Тип: джен
Рейтинг: G
Дисклаймер: все герои не мои
Авторские примечания: своеобразное продолжение "Мысли о себе..." и "Луна. Кладбище.Любовь"

«Хм, а я думала, что здесь теплее», - подумала Сара, выйдя из здания лаборатории. На улице действительно было холодно – особенность климата пустыни.
Но, несмотря на погоду, девушке совсем не хотелось ехать домой. Пусть даже там ее ждал любимый человек. Какое-то непонятное чувство терзало Сару. Она никак не могла понять, что именно не дает ей покоя. Именно поэтому, оставив машину на стоянке, Сайдл приняла героическое решение – прогуляться до дома по ночным улицам Вегаса, сделав при этом приличный крюк в три квартала.
По оживленным улицам Города Грехов Сара Сайдл шла неспешной походкой. Ей казалось, что время вокруг нее остановилось, хотя в остальном мире оно продолжало течь в привычном ритме. Вокруг девушки образовалось что-то вроде временной сферы.
Добропорядочные горожане спешили домой к своим семьям, ночные бабочки стекались с окраин в район Стрипа, грабители точили ножи и чистили стволы, а криминалист Сара Сайдл просто шла, без особой цели.
Через пару кварталов холод пустыни проник под куртку. Чтобы согреться, девушка остановилась у небольшого кафе, где купила большой стакан экспрессо. Пока жар кофе растекался по телу, мысли Сары начинали улетать в неведомые дали.
И тут кто-то настойчиво стал дергать ее за рукав куртки. Сара обернулась и увидела рядом с собой девушку. Это была цыганка. Молодая, не старше двадцати-двадцати пяти лет, с густыми черными волосами, спадающими на плечи, и широкими темными глазами. Несмотря на то, что на улице было холодно, цыганка была одета в легкую хлопковую рубаху белого цвета с красной оторочкой вокруг широкого ворота, оставлявшего открытыми плечи, и небольших рукавов. Полы рубахи были завязаны в узел, оголяя живот. Стройные ноги скрывались под длинной широкой юбкой черного цвета с узорами в виде алых и белых роз. В ушах цыганки задорно поблескивали золотые серьги-кольца. Сара вопросительно посмотрела на незнакомку:
- Я могу Вам чем-то помочь?
- Скорее наоборот, милая. Это я хочу тебе помочь, - девушка загадочно улыбнулась и, подхватив Сару под руку, силком потащила ее за собой. Завернув в ближайший проулок, цыганка с ходу выпалила:
- Я знаю, Сара, что тебе практически каждую ночь снится один и тот же сон. В нем ты убиваешь своего парня, Ника,
- Вы наверное не понимаете, что своими действиями подвергаете опасности жизнь и здоровье офицера полиции! - до Сары не сразу дошли слова нахалки, силой притащившей ее в темный проулок. - Стоп, откуда Вам известны мое имя и имя моего парня?
- Мне очень многое известно, милая, - голос цыганки был вкрадчивым. - Но ты не должна бояться меня. Я не причиню тебе зла.
- Но откуда Вы узнали? - Сара все равно, даже несмотря на заверения девушки, начинала бояться.
- Меня зовут Сабина, я родом из Варшавы. С самого раннего детства я могла видеть опасность, которая могла угрожать людям. Всегда мои предсказания сбывались. Я ни разу не ошиблась. Так и с тобой, милая. Я вижу, что над тобой и над твоим парнем витает дух опасности. Тьма сгущается над вашими головами. Я должна была предупредить тебя об этом. По-другому я просто не могла,
- А что ты делаешь в Вегасе? - Сара сама не заметила как перешла с САьиной на "ты".
- Твоя опасность привела меня сюда. Вообще-то мой табор кочует по Европе, но я имела наглость сбежать от своих родных и близких, потому что ты являлась мне в снах, Утро. Это мой долг,
- Но почему ты назвала меня «утро»?
- Твое имя у финских цыган означает «утро», милая. Но ты не о том думаешь, Сара. Нужно отвести от вас беду. Ты с Ником уже однажды ступила на темную сторону. И теперь Тьма охотится за вами. Она не любит оставлять свои жертвы.
От этих слов Сару прошиб пот. Она сразу сообразила, что имела в виду Сабина, - чуть больше недели назад она с Ником расследовала дело о вандализме на городском кладбище. В результате этого расследования им пришлось столкнуться с тем, что обычные люди назвали бы невероятным, - с призраком. С самым настоящим призраком, озлобленным и мстительным. Конечно, с привидением было покончено, но факт все равно оставался фактом – Саре и Нику пришлось узнать много нового о тех существах, которые населяют землю или периодически являются сюда. В ту ночь зло стало для них чем-то большим, чем простое обозначение чего-то отрицательного. Зло обрело материальное воплощение в лице мстительных призраков, вечно жаждущих крови вампиров, не контролирующих своего желания убивать вервульфов и вендиго и прочей нечисти. Все эти твари перестали существовать лишь в мифах, легендах и сказках. В ту злополучную ночь они стали частью и без того жестокой реальности.
Но Ник и Сара поклялись навсегда забыть о тех событиях, как бы трудно это ни было. Единожды шагнув на Ту Сторону, они нашли в себе силы, чтобы вернуться обратно к нормальной жизни. Но, видимо, они ошибались...
- Теперь нам грозит опасность? - Сара пыталась собрать всю волю в кулак, чтобы не расплакаться. Больше чем за себя, она теперь боялась за Ника.
- Да, милая, - Сабина обняла девушку за плечи. - Но не бойся. Моя бабушка научила меня многому. Она прожила девяносто семь лет и была очень могущественной колдуньей в нашем таборе. К ней приходили за советом цыгане из других таборов. После ее смерти я стала ее преемницей. Если ты все сделаешь так, как я тебе скажу, то вы будете жить еще очень долго и счастливо,
- Я внимательно слушаю тебя,
- Ты должна найти четыре травы: донник, полынь, чертополох и аконит. Вместе эти травы – сильнейшая защита от зла. Разложи мешочки с этими травами в доме. Эти же травы вы должны постоянно носить с собой, у самого сердца. Это оградит тебя и Ника от опасности. Только так вы сможете спастись. Я же буду читать цыганские заклинания,
- Это точно поможет? - Сара не до конца поверила во все эти слова про магические травы и заклятия.
- Если хочешь проверить мои слова о ТЬме, то просто ничего не делай, милая. Я не обижусь, - цыганка развернулась и, шурша подолом юбки, удалилась. Когда она уже скрылась за поворотом, Сара услышала последние слова Сабины: «Мое дело предупредить, милая!»
Постояв еще с полминуты в темном проулке, девушка отправилась в путь. До дома она добралась на удивление быстро.
Открыв дверь своим ключом, Сара с порога бросилась на шею Нику, который решил встретить ее с кружкой горячего шоколада в руках. От неожиданности он пролил обжигающий напиток на футболку.
- Что-то случилось, дорогая?
- Нет, ничего. Ровным счетом ничего, Никки, - соврала Сара. Но Стоукс понял это:
- Кого ты обманываешь? Немедленно рассказывай.
Переодевшись в домашнее, Сара поудобнее устроилась рядом с Ником под теплым пледом из верблюжьей шерсти, взяла в руки любимую кружку с горячим шоколадом и стала рассказывать про свою встречу с загадочной цыганкой родом из Варшавы по имени Сабина.
А тем временем на ветке вяза, растущего прямо напротив дома Ника и Сары, ворона и серая кошка внимательно наблюдали за тем, что происходит в квартире будущих новобрачных.
- Ты не могла сильнее напугать ее, Мориган? - промурлыкала кошка.
- Я? Да ты издеваешься! - злобно каркнула в ответ ворона. - Скажи спасибо, что я вообще ввязалась в эту игру с их спасением. Я – богиня смерти, а не член команды спасения смертных, имевших счастье столкнуться с Тьмой
- Ну, Мориган! Не вредничай. Ты же знаешь, что единожды вмешавшись в их судьбы, мы становимся ответственными за них,
- Ты еще вспомни Экзюпери, Фрейя,
- Но ты не хуже меня знаешь, что если с ними что-то случится, то Небытие будет в опасности, а вместе с ним и мы. Если Тьма поглотит их, то для нас настанет Рагнарёк,
- Причем в этот раз окончательный, - казалось, что ворона тяжело вздохнула.
Посидев еще немного и убедившись, что под деревом никто не проходит, Мориган и Фрейя, еще будучи в образе животных, спрыгнули вниз. Лишь коснувшись земли, они перевоплотились в людей.
Две фигуры в накидках с капюшонами, черного и красного цвета, скрылись за углом дома влюбленных и растворились в воздухе. Но даже в Небытие им удалось услышать последние слова Ника и Сары по поводу встречи с цыганкой.
- И как все это расценивать, Никки? - спросила Сара.
- Как чью-то глупую шутку, дорогая. Или как попытку мошенничества,
- Но ведь она с меня не потребовала ни цента!
- Это цыганка, Сара. Она так или иначе выудила бы из тебя деньги. Не сейчас, так потом,
- А ты ксенофоб, Стоукс!
- Нет, я просто зацикленный на работе криминалист. Поэтому я во всем ищу состав преступления, - Ник улыбнулся. Сара устроилась у него на плече, и они стали смотреть вечерний выпуск новостей. Но мысли девушки занимали не попытки иракских смертников устроить взрыв на американской военной базе. Она все пыталась собрать воедино мозаику, фрагменты которой ей подкинула странная цыганка Сабина. Откуда она узнала ее имя и имя Ника? Как она узнала про сон? Про кладбище? Про схватку с призраком? Но вопросов с каждой минутой становилось больше, чем ответов на них. Если только не предположить, что Сабина следила за ней, то узнать все подробности из другого источника она не могла. «Нет, Никки, это цыганка никакая не мошенница. Она действительно знает все», - очередной завал на работе и встреча с Сабиной утомили девушку до предела – она провалилась в сон прямо на плече любимого. Последнее, о чем она успела подумать, так это о том, что завтра же заедет в какую-нибудь лавочку, торгующую колдовскими штучками.
Картинка не желала складываться, а значит скептицизму в данной ситуации не место. Тьма реальна, так же как и ее обитатели. И пусть слова цыганки похожи на бред, но Сара должна сделать все, что она сказала. В этот раз на место расчету и логике разума пришло опасение и страх сердца.
Мориган лишь слегка улыбнулась. Все-таки она обладала непревзойденным даром убеждения.

@темы: .II.4 Детектив/преступление, #fandom: CSI, CSI: Ник Стоукс, Сара Сайдл (таб.30)

---

[Сессемару]

Название: Квест длиною в жизнь.
Фандом: Final Fantasy 12
Герои: Судья Гис
Тема: Квест
Объём: 154 слова
Рейтинг: детский
Саммари: краткое, очень краткое описание жизни Судьи Магистра Гиса, который жил в Аркадии, про которую я пишу...
Авторское: Я взял слово "квест" в самом что ни на есть игровом смысле. Но раз уж я пишу по ролевой игре, вы меня простите

Жизнь - это череда заданий, которые ты выполняешь. Если тебе повезло родиться очень умным, очень красивым и очень везучим -то это занятие может стать еще и увлекательным и приятным. Но вот если с одним из пунктов случилась промашка - беды не миновать.
Второй сын благородного Дома Гис не раз во время учебы в Академии наблюдал за тем, как оступались не очень везучие, что случалось с не очень умными и как издевались над не слишком красивыми, если те забывали о своем месте.
Для себя он решил сделать ставку на менее эфемерные сущности - власть и богатство. И раз второе уже имелось в наличии, квест по получению власти он сочинил себе еще до того, как вписал свое имя в реестр соискателей титула Магистра.
Жаль, что никто не предупредил, что некоторые невыполненные задания в квесте-жизни означают смерть. Впрочем, о тех, кто выбрал богатство и власть, жалеют редко.
Жизнь перемешала карточки с заданиями и бросила кости новым игрокам.

@темы: Final Fantasy XII: жители Аркадии (таб.30), #fandom: Final Fantasy, .II.3 Фэнтези

---

[Gally]

Название: Правда о Джоне Бакхусе
Фандом: George Gently
Герои: Джон Бакхус, Фон Грейнджер
Тема: IV. 5 - Птицы
Объём: 336 слов
Тип: гет
Рейтинг: G

Ему почти не о чем ей рассказывать, потому что все сколько-нибудь интересное связано в его жизни с работой. Впрочем, однажды он даже пытается рассказать ей только что сочиненную безумную историю о замене трубы, на что Фон смеется и перебивает его:
- Джон, я не такая дура, можешь не продолжать.
Он умолкает и встревоженно смотрит на нее.
- Ты же никакой не сантехник, правда? Ты для этого слишком хорошо одет, - она берет его за руку. - И непохоже, чтобы ты много работал руками.
Фон улыбается. Бакхус напряженно думает и, наконец, выдает:
- Ты меня раскусила. На самом деле я... - он запинается. - На самом деле я писатель.
Фон с уважением смотрит на него. Бакхус чувствует, что удачно соврал. О том, как выглядят писатели, она, скорее всего, не имеет ни малейшего представления.
- Правда?
Он кивает.
- Известный?
- Нууу... - если сказать "да", она удивится, почему раньше о нем не слышала. - Известный, но... но не очень широко. Видишь ли, я пишу главным образом о птицах.
Нет, это была все-таки не самая удачная идея. Что это еще за птицы? Тем более, что он понимает в этом ровно столько, чтобы отличить ворону от курицы.
- И что ты о них пишешь? - спрашивает Фон.
- Всякое, - бормочет Бакхус. – Разное, - его осеняет. - Пишу о звуках, которые они издают.
- Ты пишешь о голосах птиц? – удивляется Фон.
- Да! Я прячусь где-нибудь на целый день, слушаю их, слушаю, слушаю… а потом возвращаюсь домой и пишу об этом.
Помолчав, он скромно добавляет:
- Люди хвалят. Им нравится.
- Я бы хотела почитать, - вздыхает Фон, и, прежде чем Бакхус успевает как следует испугаться, добавляет: - но некогда.
Превратно истолковав молчание Бакхуса, Фон заявляет:
- Но я не хочу сказать, что я совсем ничего не читаю! Например, сейчас я читаю одну книгу, взяла в библиотеке... не помню, как называется, но она про Бонда. Очень интересная! Только у меня находится на нее время только по выходным.
Бакхус, который вообще не читает, а по выходным главным образом спит, кивает.

@темы: .IV.5 Звуки, #fandom: George Gently, George Gently: фэндом в целом (таб.30)

---

[Сессемару]

Название: Особая магия
Фандом: Final Fantasy 12
Герои: Заграбаат/ОЖП
Тема: Волшебство/магия
Объём: 231 слово
Тип: гет ибо
Рейтинг: детский
Саммари: неуместная попытка использования в тексте интернет-мема немного про любовь
Авторские примечания: флафф, флафф

У самой лучшей девушки в Аркадисе в каштановых кудряшках застревают пылинки и пронзительные лучи заходящего солнца. Ее зовут Лизбет, она дочь геральдиста и проводит все дни в библиотеках столицы, изучая истории чужих семей.
А вечерами в тех же библиотеках она читает про войны, императоров и королей, эпидемии и великие переселения народов. Хамлет Заграбаат частенько сидит рядом с ней и смотрит, как она подчеркивает для него важные даты.
- А вот тут, гляди, случается особая, императорская магия, и кровавое восстание превращается в небольшие волнения. Такое частенько случается, - она качает головой, и делает вид, что не замечает, как хмурится Хамлет. Судье не стоит, конечно, говорить о недостатках правящего дома, но лучшей девушке в Аркадисе многое прощается, поэтому он накрывает узкую руку своей и как можно убедительнее произносит:
- А еще у императоров бывает и другое волшебство - пока на троне Дом Солидор, с Аркадией все будет в порядке.
- Только ну мо верят, что, повторяя какую-то фразу, мы делаем ее частью реальности, - Лизбет смеется. Это особенная, только ее магия, которая согревает Заграбаата изнутри и наполняет мир вокруг солнечными лучами. Хочется взять ее за хрупкие плечи и целовать под молчаливым наблюдением старинных фолиантов.
Но пока что - нельзя. Отец даст добро на брак, только тогда и если Хамлет получит шлем Судьи Магистра. Значит, нужно терпеть.
Он своего добьется, ради самой лучшей девушки в Аркадисе.
Это такая особая магия. Она называется любовь.

@темы: Final Fantasy XII: жители Аркадии (таб.30), #fandom: Final Fantasy, .II.3 Фэнтези

---

[Mikhael Stokes]

Название: "Луна. Кладбище. Любовь"
Фандом: X-over CSI: LV - Supernatural
Герои: Ник Стоукс, Сара Сайдл / Дин и Сэм Винчестеры
Тема: Вандализм
Объём: 1618 слов
Тип: джен
Рейтинг: R
Дисклаймер: все герои не мои

- Как же поэтично, правда? Полночь, полная Луна, кладбище… - Ник не мог скрыть восторга. - А какой здесь чистый воздух! Сара, ты только прочувствуй это!
Сара Сайдл ничего не ответила на воодушевленные высказывания своего будущего мужа. Она лишь искоса взглянула на него и подняла ворот форменной куртки.
Иногда Сара не понимала Ника. Как можно, спрашивается, восхищаться... кладбищем! Для людей это место скорби, обитель смерти. Но таков был Николас Стоукс – романтик, способный увидеть красоту там, где обычный человек никогда бы даже не заподозрил об ее существовании. Но именно за это Сара его и полюбила.
- Я все равно не понимаю, почему Гриссом назначил именно нас на это дело?
- А что тут такого? Кто-то раскапывает старые могилы, вскрывает гробы и превращает кости в факел, - Ник лишь пожал плечами. - Это либо местные сатанисты, либо пироман-одиночка,
- Может и так, но почему тогда, судя по отчетам дневной смены, оскверняют могилы лишь Джонов Смитов?
В этот самый момент криминалисты подошли к очередной разрытой могиле Джона Смита.
Картина была такой же, как и в предыдущих восьми случаях – куча земли на краю зияющей черной дыры вместо могилы, разбитая крышка гроба и всё еще дымящиеся останки.
- Ты не...
- На городском кладбище похоронено четыреста двадцать шесть Джонов Смитов, могилы девяти из них уже осквернены, - Сара предугадала вопрос Ника.
- Спасибо, дорогая.
Через три часа криминалисты, с ног до головы перепачканные землей и золой, стояли в кабинете Гриссома.
- Вы оба в грязи, - Гил опустил очки на самый кончик носа и вопросительно посмотрел на своих подчиненных.
- Еще бы! Мы два с половиной часа извлекали обгоревший гроб из могилы, а потом искали хоть какие-то следы! - Сара была крайне раздражена.
- Это ведь всего лишь вандализм, чье-то глупое ребячество, босс. Почему такой интерес к этому делу? - спросил Стоукс.
- Муниципалитет давит на шерифа, Ник. В одной из вскрытых могил был похоронен предок какой-то местной «шишки»,
- И как мы можем вычислить этого расхитителя гробниц? Ведь на месте преступления мы не смогли найти ни единой улики, - вмешалась Сара.
- Придумайте что-нибудь. Теперь это ваше дело.
Другого ответа они от Гриссома вряд ли могли бы ожидать.
Быстро написав предварительные отчеты, Ник и Сара отправились в комнату отдыха.
- Ну, и что ты думаешь на этот счет? - спросила девушка, отпивая кофе из чашки.
- У меня лишь одна идея – засада, - ответил парень.
Сайдл только хмыкнула:
- Представь, Никки, сколько нам придется побегать, чтобы получить разрешение и людей. Легче самим засесть за ближайшим надгробием и поймать этого психа.
- Хорошо, что псих попался педантичный – он разрывает по одной могиле за ночь и двигается строго по рядам.Значит, легко будет вычислить следующую жертву.
И оба криминалиста закатились от смеха.

***
- Черт, Сэм, где эта могила? - Дин был вне себя от злости. Еще бы – девять могил, девять Джонов Смитов, а призрак и не думал униматься.
- Должна быть где-то здесь, - Сэм направил луч фонаря на надгробия.
- А конкретнее?
- Семнадцатый ряд, пятая могила слева. Доволен?
- Вполне! - рявкнул старший Винчестер. - Раньше у нас таких проволочек не было,
- А кто виноват, что многие покойники на этом кладбище были перезахоронены, а записей никто не сделал? Я?
- Нет, я! Давай уже копать. Вот наш десятый Джон Смит,
- Если и это не он, то нам останется раскопать и сжечь кости всего лишь четырехсот шестнадцати Смитов
- Заткнись, Сэм! Лучше копай и молись, чтобы этот оказался нашим клиентом.
Младший Винчестер знал, что в такие моменты с Дином лучше не спорить, и принялся работать лопатой.
Вскоре парни так увлеклись раскопками, что не услышали сначала тихих шагов, а потом и двух щелчков затворов пистолетов. Лишь когда Сэм поднял голову вверх, чтобы оценить глубину вырытой ямы, он увидел два дула, направленных в сторону себя и Дина.
- Эээ, Дин, - боясь пошевелиться или сделать лишнее движение, младший ткнул старшего в спину.
- Чего тебе? Мы уже докопались до гроба, - когда Дин повернулся, то тоже увидел девушку в форменном синем жилете CSI, целящуюся ему прямо в лоб.
- Одно неверное движение – и я выстрелю, - Сара мило улыбнулась. - Отбросьте лопаты и выбирайтесь из могилы.
Ник уже крутил на пальцах наручники. Сэм попытался все объяснить:
- Мэм, мы не сделали ничего противозаконного,
- Да что вы! А в Неваде осквернение могил – преступление, - парировала Сара.
- Если бы Вы знали о наших целях, то говорили бы по-другому!
- Хорошо, пока мы ждем приезда патруля, вы оба можете попытаться объяснить нам свои благородные цели, Робин Гуды кладбищенские, - Ник защелкнул наручники на запястьях Дина.
- Понимаете, если мы не раскопаем эту могилу и не сожжем останки, то мстительный призрак убьет последнего представителя своего рода. А им, между прочим, является бабушка восьмидесяти семи лет! - Сэм пытался придать голосу как можно большую твердость и серьезность. Но успеха ноль – Ник и Сара пополам согнулись от смеха.
- Если вы не верите в призраков, то это не значит, что их не существует! - гаркнул Дин. Сара мигом перестала смеяться и вперила свои карие глаза в Дина. От этого взгляда у Винчестера по телу побежали «мурашки».
- Подробнее, пожалуйста, - стальным тоном произнесла Сара.
- Призраки так же реальны, как и мы с вами. И один из них за последние два месяца отправил на тот свет четырех членов семьи начальника одного из департаментов Вегаса. И он не успокоится, пока не убьет всех.
- Вы имеете в виду смерть Ральфа Смита, его жены и двух дочерей?
- Да, именно. Дед Ральфа – Джон Смит – погиб при странных обстоятельствах. Как оказалось, его отравила жена Марта, которая хотела сбежать с любовником, зная, что Джон никогда не даст ей развод.
Однако груз ответственности за смерть мужа всю жизнь давил на Марту. И однажды она призналась во всем своей дочери. Тогда и пробудился дух Джона. Дочь пожалела мать и не стала сообщать в полицию. Через две недели она погибла в автокатастрофе.
Марта взяла к себе на воспитание Ральфа. Но и ему, и его семье она подписала смертный приговор, когда решила признаться им в убийстве деда. Сейчас из всего рода Смитов в живых осталась только Марта. Видимо, ее Джон оставил на десерт. Для того чтобы упокоить дух Джона, нужно раскопать его могилу, посыпать его кости солью и сжечь их. А так как на этом кладбище производились перезахоронения, записи о которых не сохранились, нам пришлось раскапывать и сжигать кости всех Джонов Смитов на этом кладбище, - закончил свой рассказ Сэм.
- И вы наивно полагаете, что мы поверим во весь этот антинаучный бред про привидения? - Ник достал из нагрудного кармана мобильный телефон, чтобы сообщить боссу о том, что вандалы пойманы. Но тут стали происходить странные вещи – экран мобильника сначала замигал, а потом и вовсе погас, погасли и фонарики. Вдруг подуло могильным холодом. В воздухе повис стойкий запах сырости и тления.
- Он уже тут! - переглянувшись, выпалили Дин и Сэм. Ник и Сара стали озираться по сторонам. И тут они заметили примерно в пятидесяти метрах от разрытой могилы нечто – над травой, не касаясь ее ногами, парил человек. Одет он был в бывший когда-то черным, а теперь уже почти истлевший от времени смокинг, седые волосы на голове были вздыблены, а от лица остался лишь череп, обтянутый сине-зеленой кожей, в провалах глазниц которого адским пламенем горели глаза; костлявые руки были вытянуты вперед, как будто он что-то или кого-то искал на ощупь.
- Кто посмел потревожить мои кости? - пророкотал призрак, ощерив гнилые зубы. Неожиданно он исчез, а потом появился рядом с перепуганной до смерти Сарой. Легко подняв бедную девушку над землей, он продолжал задавать один и тот же вопрос: “Кто посмел потревожить мои кости?”
Увидев свою возлюбленную в лапах чудовища, Ник сам через мгновение превратился в дикого зверя. Он схватил первое, что попалось ему под руку – лопату – и рассек ею тело призрака надвое. Дух исчез, просто растаял в воздухе. Ник едва успел поймать девушку, но тут же получил сильный удар в спину. Теперь уже наступила очередь Сары махать лопатой – после того, как штык лопаты проходил через призрака, тот растворялся в воздухе.
- И долго мы так будем от него лопатами отмахиваться? - Сара уже еле стояла на ногах.
- Не знаю, милая, - Ник тоже никак не мог отдышаться. – Может, все-таки раскопаем эту чертову могилу и сожжем кости?
- Откуда ты узнаешь, какая могила наша?
- Это и есть наша могила, дорогая, - в очередной раз злобный дух получил лопатой по голове. - У этого Джона Смита самый дорогой памятник, из черного итальянского мрамора,
- А ты откуда знаешь?
- А ты думаешь, что я зря получаю жалование? Я сделал соответствующие запросы, - Ник хихикнул и снова отпугнул надоедливое привидение. - Так что? Вскрываем и сжигаем?
- Если вы освободите нас, то мы справимся сами, - заискивающе подал голос Дин.
- Сидеть! - гаркнули в один голос криминалисты. Пошарив в дорожной сумке, валявшейся рядом с разрытой могилой, Ник выудил оттуда банку с солью и маленькую канистру с бензином.
- Спички в заднем кармане джинсов, если что, - хмыкнув, сказал Дин.
- О, спасибо большое! - ответил Ник из могилы. Оставив одну лопату Саре в качестве средства самообороны, другой бравый криминалист разбил крышку гроба невинно убиенного Джона Смита. Обильно посыпав истлевшие останки солью и облив их бензином, Стоукс вылез из могилы и, бросив туда зажженную спичку, устало произнёс: “Покойся с миром, Джон Смит!”
Кости вспыхнули ярким пламенем.
В тот самый момент, когда Сара занесла лопату над головой, чтобы в очередной раз отправить назойливого мистера Смита в нокаут, Джон замер на месте, а потом и вовсе рассыпался на множество ярких искорок, закружившихся в мистическом танце в воздухе.
Сара Сайдл, вся перепачканная травой и землей, взмокшая, с лопатой на плече и Ник Стоукс, еще больше вывозившийся в земле и успевший пропахнуть дымом от останков, стояли, обнявшись и с интересом наблюдали за этим зрелищем.
- Четыре-восемьдесят два, это семь-девяносто три.
- Семь-девяносто три, это четыре-восемьдесят два. Мы уже в паре кварталов,
- Четыре-восемьдесят два, отбой. Ложная тревога.
После этих слов рация полетела в сторону. А вместе с ней пистолеты, лопаты и потерявшая всякий вид верхняя одежда...
Поддавшись зову страсти, Ник и Сара, заключив друг друга в объятия, в ритме вальса направились к близлежащим кустам сирени, по пути случайно отломав крыло у статуи ангела.
- И кто после этого еще вандалы? - задал сам себе риторический вопрос Дин Винчестер, все еще скованный наручниками на краю оскверненной могилы Джона Смита.

@темы: .II.4 Детектив/преступление, #fandom: CSI, CSI: Ник Стоукс, Сара Сайдл (таб.30)